— Хочешь, поезжай! — грубо мне Леха говорит.— Но денег не получишь!
— Так, да? Ну хорошо!
Плюнул, ушел к себе в номер. Открыл портмоне — там, упруго напружинившись всеми мускулами, лежал рубль.
Да-а-а… Только такие тяжелые, настырные люди, как Леха, добиваются чего-то. А я…
Стал я укладываться. Темно. Но сна и в помине нет!
Как там балда эта без меня?!
Завалила наверняка все, что я поручил ей, и даже то, наверное, чего я ей не поручал!
А я почему-то здесь. «Надо», считается. Если каждому «надо» покорно поддаваться, то вскоре окажешься… неизвестно где!
Ночь душная, неподвижная, не вздохнуть. Но в гостинице, несмотря на это, бешеное общение. То и дело слышно: стук в дверь, вкрадчивые, глухие голоса.
Ко мне почему-то никто не стучит. Постучите, а?.. Слабеющей рукой открою уж задвижку!
Да нет, мало кому я тут нужен!
Странно как сосед мой храпит, сначала: «Хр-р-р!», потом тоненько: «О-о-о!», потом неожиданно: «Ля-ля, ля-ля-ля!»
Всю ночь я с открытыми глазами лежал, ждал — может, опомнится Леха, постучит?
Только под утро Леха пришел. Деньги мои мне сунул.
— Ну, ладно! Поезжай! Скоро и я приеду. Лорке привет!
Вспомнил все-таки, что он мне друг!
Радостный, прямо из аэропорта ворвался домой, начал будить жену.
— Не встану! — она говорит.
— Вставай и убирайся!
Обрадованно:
— Из дома?
— Нет. В доме.
— Я в одиннадцать встану.
— Нет, сейчас!
— Нет, в одиннадцать!
— Нет, сейчас!
Сунула кулачок под подушку, вытащила часы.
— А сейчас и есть одиннадцать! — захохотала.
Везет ей.
Потом я в контору забежал. Там как раз в этот момент плафон отвалился с потолка. Тут я вошел, поймал плафон, поставил его на стол — и снова уехал, на четыре месяца!
Теперь все больше один стал ездить, без Лехи. Леха, правда, командировки свои мне отдавал, чтоб я отмечал их, а деньги — ему.
— Зря ты это,— неоднократно я Лехе говорил.— Куски жизни теряешь, новые ощущения!
— Уж годы не те, чтоб за ощущениями гнаться! — Леха отвечал.— Давно пора и тебе это понять!
Помню, после очередного моего возвращения пошли к ним. У них уже к тому времени интерьер образовался. Кошка, подобранная под цвет интерьера. Интеллигентные гости в гостях — Володя Доманежиевский, литературотоваровед!
— Вот,— жена моя сразу жаловаться начала,— купил мне эту дурацкую шаль за четыре с половиной рубля и теперь все время заставляет зябко в нее кутаться!
— Да, чего раскуталась-то? — говорю.— Кутайся давай!
Традиционный разговор.
— Возмутительно вообще,— Леха говорит.— Мы с Дийкой пять лет в очередь на чудо записаны, все сроки прошли, деньги уплачены, а чуда никакого, хоть умри!
— Ну, не знаю! — в спор я полез.— По-моему, кое-каких простых вещей еще не хватает, а чудес-то как раз навалом!
— Например?! — строго Дия меня спрашивает.
— Например? Недавно совсем: поехал я в Москву, выхожу в Москве, спускаюсь в метро, засыпаю — просыпаюсь на станции метро в Ленинграде. Снова еду в Москву, сажусь в метро — просыпаюсь в Ленинграде!
— Ну, это ерунда! — Леха говорит.— Вот тут, я слышал…
Конечно, про летающие тарелки речь завел. Будто на земле все настолько ясно, что летающие тарелки понадобились для возбуждения.
— А отдохнули вы как? — оживленно к Дийке и Лехе жена обратилась.— Только из отпуска приехали — и не рассказываете ничего. Противные какие!
— Все отлично было! — Леха отвечает.— Все схвачено было — лучшие отели, лучшие поезда. Из кабаков фактически не вылезали. Загорали, купались!
Поглядел я на них: бледные оба, как черви мучные!
— Мне-то ты не ври! — говорю ему.— Не ездили вы ни в какой отпуск, дома сидели!
— Да ты что, ошалел, что ли? — Леха возмутился.— Вот билеты в оба конца, квитанция на белье… счета из лучших гостиниц, из кабаков.
— Ну ясно,— говорю.— Отчетность всегда в порядке у тебя. А в отпуск не ездили вы, только квитанции где-то достали!
— Ты что же, за идиота меня принимаешь?
— Конечно!
— Кто же отпуск так проводит, чтоб только по бумажкам все сходилось, а больше ничего?
— Ты! — говорю.— Ты давно так живешь. Чтоб все было как положено, а сути давно уж нет!
Неловкая тишина воцарилась.
— Я слышал тут,— тактично Доманежиевский вступает,— вышла книга американского физиолога одного (начинен буквально такими вот заемными сведениями!). «Живи после смерти», кажется, называется. Так он записывал показания людей, побывавших в состоянии клинической смерти. И многие слышали там голоса, зовущие их, что свидетельствует, как он считает, о наличии загробного мира!
— Странно,— не поворачиваясь ко мне, усиленно общался с интеллигентным гостем Леха.— Я тоже ведь был в состоянии клинической смерти. Но никаких голосов не слышал оттуда!
— Значит, и там тебя никто видеть не хочет! — Я захохотал.
Тут Леха не выдержал, повернулся ко мне, губы затряслись.
— А сам-то ты!..— Леха выговорил с трудом.
— Да-а-а…— вздохнул я.— Ну и водка нынче. Чистый бензин! Видно, на мне обратно поедем вместо такси!
6. Муки не святого Валентина
Провожая мою маму на пенсию, ей дали от института четырехкомнатную квартиру.
Потом моя младшая сестра вышла замуж за москвича, и, когда у них родился ребенок, мама переехала на время туда — нянчиться с внучкой.
Так мы остались в квартире вдвоем с женой. Дочка по-прежнему жила у родителей жены, у деда с бабкой,— считалось, что так удобнее. По воскресеньям мы ездили к ним, обедали, разговаривали с дочкой, потом, когда она пошла в школу, помогали делать ей уроки на понедельник.
И нас это, надо сказать, вполне устраивало — считалось, что руки у нас развязаны для каких-то выдающихся дел. Но годы шли. С годами все тяжелее давались мне эти поездки, жена обижалась, что я совсем не люблю дочь — месяцами ее не вижу, и хоть бы что!
Нет, я, конечно, скучал иногда по ней, но ехать туда, общаться по заведенной программе с тестем и тещей… когда у меня сейчас такое буквально что состояние… выше моих сил!
Сначала тесть солидно пожимает руку, приглашает к столу, потом следуют одни и те же вопросы, и обязательно в одном и том же порядке: «Как здоровье?», «Как дела?», «Какие планы?» — причем отвечать надо быстро, и обязательно одно и то же, любое отклонение, даже просто перестановка слов вызывает долгое недоуменное молчание.
И главное, не выскочить из-за стола, не выйти на улицу, потому что тесть сразу же недоуменно скажет: «За папиросами, что ли? Так вот же они!»
И попробуй ему объясни, что ты… вовсе не за папиросами!
Конечно, я понимал, что они очень любят внучку, а также свою дочь, мою единственную жену. И ко мне относились неплохо, да и я, в общем-то, любил их, но ездить туда было выше моих сил. И я ездил все реже.
Мы пытались делать иначе — привозили на выходные дочку к себе. Но так тяжело было видеть, как дочка, веселая в субботу, в воскресенье то и дело поглядывает на часы и часов в пять, вздыхая, начинает собираться в обратный путь.
— Ну все! — возвратившись однажды от них, сказала жена.— Надо Дашу забирать к себе.
— Почему?
— На-ды так! Нады-ы! — выпячивая по своей дурашливой привычке подбородок, произнесла она.
— Но почему?
— Надоело ей со стариками жить, вот почему! А главное, в школе своей она со всеми поссорилась, не может там больше учиться, плачет каждую перемену. Вот почему!
— Странно… а мне она ничего не говорила! Мне отвечает всегда, что все нормально!
— Тебе разве скажешь! — махнула рукой жена.
— Ну что ж…— сказал я.— Но только год уж пускай доучится до конца!
— Ето понятно! — весело сказала жена.— А я зато с Дийкой договорилась, что мы на каникулах у них на даче будем жить!
И вот настал вечер, когда Даша переезжала к нам…
Я вышел в прихожую, прислушался. Девятый час, а жена с дочкой еще не появились. Тревожные мысли, над которыми раньше я издевался, теперь захватили меня.
Ну что могло случиться? Метро, автобус?.. Тут воображение не подсказывало ничего ужасного. Может, погас свет и они застряли в лифте?
Я быстро щелкнул выключателем — свет есть!
Потом снизу послышалось завывание лифта. Я подошел к двери, стал слушать. Лифт остановился на площадке, но голосов не было. Заскрипел открываемый замок соседней квартиры.
Я вернулся в комнату, сел.
«Да, плохо! Ни в чем нельзя на нее положиться! — привычно устало думал я про жену.— Даже привезти дочь от бабки, и тут нельзя быть уверенным, что она проделает это без происшествий!»
Я абсолютно извелся, когда услышал наконец скрип открываемой двери, увидел свет, проникший с площадки.
Первым в квартиру, часто и горячо дыша, вбежал песик (подаренный дочке за хорошее окончание учебного года), подбежал и, встав на задние лапы, передними стал перебирать на моих коленях. Потом, насмешливо тараща глаза, появилась дочь, кивнула и пошла в прихожую раздеваться. С ободранным картонным чемоданом ввалилась жена, обиженная и уставшая.
