— Нахальство! Я осами не питаюсь! — еще со слезами на щеках, улыбаясь, сказала она.
— Давай горлышко посмотрим,— подходя к ней, сказала Майя, Юркина жена.— Она укусила тебя?
— Да.
— Прямо в горле?
Даша кивнула.
— Дай-ка я посмотрю,— сказала Майя. Сощурившись, она некоторое время смотрела в темноту горла, потом, погладив Дашу по голове, сказала:
— Ну, ничего страшного! Если что-нибудь будет, прокатимся на катере, сходим в больницу, но я думаю, что все уже позади.
— Ну, за выздоровление! — сказал Юра, разливая вино.
Наконец-то он развеселился, а то меня удивила поначалу его хмурость, столь не соответствующая, кстати, тону письма!
Разгорелось веселье.
— Нахальство! Я осами не питаюсь! — вопили ребята, охотясь за осами по всему столу.
Обед достиг апогея, все кричали, хохотали, в голове стоял какой-то звон. Потом я увидел, что жена, бросая на меня лукавые взгляды, о чем-то шепчется с Юрой и Сашком. Для меня давно уже не составляли тайны эти ее заговоры в конце обеда — опять, конечно, подговаривает всех куда-то мчаться, плясать, веселиться и даже здесь, на необитаемом острове, не оставила своих дурацких привычек.
— Уговорила! — громко сказал Юрий.
— Ну, а с детьми кто останется? — спросила Наташа, жена Александра.
— Я!
Я поднялся и ушел в лес. Я слышал громкие их голоса, потом треск перегруженного мотора. Я видел сквозь ветки, как лодка медленно скрылась за островом.
Я вернулся в лагерь. Дети, одурев от непрерывного возбуждения, начав с охоты на ос, теперь уже окончательно сходили с ума — палатка, в которую они забрались, ходила ходуном, нервно-веселые крики, хохот, визг щенка доносились оттуда.
Потом, как это часто бывает, излишнее веселье окончилось ссорой.
— Фиг тебе! Ясно, фиг! — зло кричал Димочка.
— Дима, прекрати! — услышал я голос дочери.
Потом была долгая напряженная пауза.
— Миша,— спокойно проговорила дочь.— Может быть, сходим на наше место?
«Молодец! Одного отсекает!» — подумал я.
Миша молчал… Ну чего же он?!
— Ну, ладно! — вдруг злорадно заговорил Димочка.— Отгадай тогда, Даша, такую загадку: «В болоте родился, три раза крестился, с врагами сражался, героем остался!»
Наступила тишина.
«Что же это такое? — мгновенно вспотев, стал думать я.— Три раза крестился… с врагами сражался… что же это?!»
— Стыдно, Даша,— ехидно вдруг проговорил Миша.
— Ну, не знаешь? — ликуя, спросил Дима.
— Город, в котором ты живешь! Эх ты! — проговорил Миша.
— А… вспомнила,— небрежно сказала Даша.
Разговор в палатке продолжался — давно уже я так не переживал за каждое слово! Я было сунулся в палатку…
— Папа, выйди! Не видишь, мы разговариваем! — топнув ногою, крикнула Даша, опять как бы выставляя себя главной.
Я вышел. Уже темнело. Пора было кормить детей ужином, но этой очаровательной затейницы, увлекшей всех в неизвестность, не было и в помине!
Стало совсем темно, только над горой была узкая бордовая полоса.
«Что они там делают-то? — думал я.— Давно уж, наверное, все закрыто!»
Безмолвно промчалась в темноте белая «ракета», удивительно близко — до этого они проходили гораздо дальше.
Было ясно уже, что с этими идиотами что-то случилось, другого объяснения их отсутствия быть не могло!
Глухой ночью, когда я хрустел в лесу сухими деревьями, стаскивая их на берег для большого костра, я вдруг неожиданно услышал их громкие голоса, и звонче всех был, конечно, голос жены, неестественно оживленный.
— Конечно, он ничего не сделал! — говорила она.
Я бросил тяжелые жердины, которые волок к лагерю, и, повернувшись, ушел в лес.
«Что же такое? — думал я.— Вроде бы обычная жизнь, без каких-либо событий, и такие переживания, почти невыносимые».
Помню, в ночь перед операцией я и то переживал значительно меньше, чем сейчас… Возраст?
Я начал вспоминать, с каких пор характер мой, мое насмешливое, легкое отношение ко всему стали изменяться. И тут я еще смеялся, и над этим тоже. Пожалуй… Я вспомнил один вечер, день рождения Лехиной дочки. Когда-то мы сами дружили — не разлей вода.
Теперь мы собирались только на детские праздники, пытаясь так же, как дружили когда-то мы, подружить детей. Но, удивительно, это почему-то не получалось — то один, то другой ребенок, обиженный, приходил на кухню, где выпивали взрослые, мать или отец сажали его на колени, успокаивали… Беззаботного веселья не получалось. Пришлось все-таки помогать им. Леха поставил веселую музыку, дети, разбившись по парам, стали плясать, и вдруг я увидел, что Даша, робко улыбаясь, пляшет в сторонке одна. Я почувствовал, как что-то горячо и остро ударило в голову и в сердце.
— Прекрати, слышишь… Прекрати,— [уже тише] повторил я.
Да… Пожалуй, этот момент. Кончилась легкая, беззаботная молодость, началась, мягко выражаясь, вторая половина.
Я долго стоял в темноте неподвижно, потом услышал рядом тяжелый вздох.
«Кто это?» — удивился я.
Я переступил с ноги на ногу и услышал, как, громко хрустя, то ли олень, то ли лось умчался в глубину острова.
Я возвратился в лагерь. Жена, искусственное возбуждение которой еще не перешло в обычно следующий за этим приступ гордой обидчивости, пыталась зачем-то разбудить спящих детей.
…Утром на острове царила полная ахинея.
Печка была не разожжена, завтрак не готовился. Жены вообще не было.
Брат Юра, еще более хмурый, чем накануне, зайдя по колено в воду, возился с мотором — после вчерашней увеселительной прогулки он почему-то не работал.
Брат Александр, элегантно подбоченясь, высокомерно подняв брови, давал советы, ценные научно, но абсолютно неприменимые в конкретной ситуации.
Потом я увидел, что из леса с озабоченным видом показалась жена.
— Что там?! — спросил я.
Какое-то плохое предчувствие охватило меня.
— С песиком нашим что-то странное творится,— сказала она.— Всю ночь где-то пропадал. Утром пошла я в лес, вижу — бежит, но как-то странно, и вдруг зарычал. Руку протянула к нему — отпрыгнул. Загривок топорщится…
— А пасть? — поворачиваясь, спросил Юра.
— Что пасть?
— Этого только не хватало,— пробормотал Юра.
Снова отвернувшись, он начал разбирать реверс. Димка и Мишка, демонстративно обнявшись, ходили по пляжу, не обращая на Дашу ни малейшего внимания.
Майя вдруг отвела меня в сторону и тихо спросила:
— Как Дашенька… нормально спала?
— Вроде бы да…— неуверенно проговорил я.
— Ну, слава богу! А то, честно говоря, я очень боялась — укус осы в горле! Многих к нам привозили с такими отеками! А в горле даже маленькая опухоль, сам понимаешь,— начинается задыхание. Но теперь уже абсолютно ясно — все обошлось.
— Та-ак,— проговорил я, садясь на поваленный ствол ивы.
Даша, насупившись, сидела за столом, тут откуда-то выскочил щеночек. С криком она бросилась его ловить, прижала между корней, щеночек, зарычав, укусил ее.
Стало тихо. Все подумали одно и то же, но никто не сказал.
— …Не нравится мне это! — произнес наконец Сашок, важно хмурясь.
— Ты что это, ты что, а? — Жена хлестала щенка поводком.
— Надо срочно сделать укол,— сказала Майя.
— Катер-то сломан! — показал я.
Юра быстро вбежал в воду, дернул заводной шнур, мотор задымил, застучал, но винт по-прежнему не вращался.
— У егеря за протокой есть моторка! — прокричал Юра.
Я побежал через лес к протоке, потом, спохватившись, вернулся за Дашей. Лицо ее только начинало сморщиваться для плача — так быстро все это происходило.
Взяв ее за руку, я побежал, но, оглянувшись, увидел, что Юра машет мне рукой.
Винт почему-то заработал. Сашок и Юра, упершись изо всех сил, пытались оттянуть катер назад — как стрелу в луке.
— Работает! — прокричал Юра, когда я подбежал.
— Падай! — проговорил Сашок.
Я схватил под мышку Дашу, другой рукой схватил за шкирку щенка, ввалился в лодку. Ногами я запихнул щенка в передний рундук. Щенок страшно рычал, пытаясь выбраться.
Братья отпустили лодку, и она вылетела на широкую воду.
Даша на заднем сиденье плакала, и в плаче ее слышалась отнюдь не только обида на щенка. Щенок яростно грыз мне ботинки, борясь за жизнь.
Как камикадзе, я вылетел на фарватер, промчался рядом с буем. Лодка выскочила из-за острова на ветер и волну. Ударяясь о воду, она глухо звенела, как сбрасываемое с палубы на воду пустое ведро.
Все забыв, я сделал встречной лодке отмашку не с той стороны — мы едва разошлись, рядом скользнул борт, человек в лодке яростно крутил у виска пальцем.
Я быстро проскочил мимо высокой, закрывающей небо землечерпалки и вошел в гавань.
И тут же винт снова остановился — медленно, по дуге моторка приближалась к наклонной каменной набережной.
