Да мало ли чего новые власти ещё напридумывали, чтобы осквернить Коран. Поэтому когда муалим[13] Ахмад сказал, что всем, кому дорога вера, следует уйти к соседям, в Пакистан, где свято чтут её, это прозвучало как откровение, ниспосланное аллахом.
До Хайберского перевала добрались без особых приключений. На границе паломников, за которых они себя выдавали, тоже никто не задержал. Лишь проводили их осуждающими взглядами молоденькие солдаты у пограничного поста, опуская перегораживавшую шоссе железную цепь.
Неожиданности поджидали паломников за первым же поворотом ущелья. На чёрной придорожной скале, словно серая шапка, примостился бетонный блокгауз, из узких бойниц которого в сторону Афганистана нацелились тонкие стволы скорострельных орудий. Немного дальше вдоль шоссе потянулись башенки дотов, колючая проволока и большие участки, отмеченные белыми столбиками.
— С дороги не сходить, там мины, — предупредил Ахмад, После этого все стали испуганно жаться к середине шоссе, тесня и толкая друг друга. Что ж, в каждой стране свои порядки, постарался успокоить себя Масуд. Вскоре они увидели стоявшие на обочине танки. Люки были открыты. Танкисты сидели и лениво курили, как это делают люди, изнывающие от скуки. В башне стоял офицер. Он что-то сказал, брезгливо кивнув на уныло бредущих беженцев. Солдаты громко заржали. И тут он в первый раз ощутил глухую щемящую тоску. Потом она часто накатывала на него, и чем дальше, тем труднее было прогнать её. В конце концов он понял, что просто тоскует по родине и от этого есть только одно лекарство — возвращение домой. Но сколько испытаний и жестоких ударов судьбы пришлось выдержать, сколько передумать и переосмыслить на пути к прозрению!
Всё началось с лагерей беженцев, куда попали несостоявшиеся богословы. Поскольку семьи мусульман не должны жить на виду у чужих людей, пакистанские власти отвели беженцам места для поселений. Раньше Масуду приходилось видеть, в каких условиях живут обитатели кварталов бедноты в том же Кабуле. Но то, что он встретил здесь, не шло ни в какое сравнение. Земля вспучилась, словно нарывами, безобразными серыми и коричневыми буграми, которые язык не поворачивался называть жилищами. Однако в этих земляных норах были двери — в них входили, согнувшись в три погибели, — и крошечные окна, служившие единственным источником света — даже керосиновых фонарей почти ни у кого не было. Люди спали прямо на голой земле, укрывшись изодранным одеялом или расползшейся от времени старой кошмой. На вытоптанных пятачках играли худые, голодные дети, ссорясь из-за цветной тряпицы или осколка разбитого блюдечка.
— Подняться бы да уйти назад, за перевал, в родные края. Но нельзя, убьют самого, семье тоже не поздоровится, — с болью и отчаянием в голосе сказал ему в первый же вечер пожилой пуштун, жаждавший услышать последние вести с родины.
Масуду показались странными эти слова. Как можно стремиться туда, где кафиры, подстрекаемые иблисом[14], оскверняют и попирают главное, что дал аллах человеку, — веру? Сам Масуд ради неё был готов стерпеть любые лишения. Когда же в лагерях для беженцев он вдоволь хватил горя, им овладело не отчаяние, а ненависть к кафирам, ввергнувшим правоверных в пучину страданий. Да, прав наставник, муалим Ахмад: его место среди тех, кто под зелёным знаменем пророка поднялся на джихад!
В учебном военном лагере душманов, где оказался Масуд, никто не мог сравниться с ним в знании Корана. После отбоя, лёжа в душной палатке на пыльной, кишевшей блохами кошме, он вдохновенно вещал своим новым товарищам о том, что земная жизнь — только краткий миг, испытание, которое нужно выдержать, чтобы начать затем жизнь подлинную, вечную там, где «тенисты и зелены сады и виноградники, полногруды красавицы и полны кубки».
Подвязка зарядов к мостовым фермам, жестокие приёмы рукопашного боя, от которых болело всё тело, астматический кашель гранатомётов постепенно забывались, когда по вечерам донельзя уставшие за долгие часы занятий молодые парни слушали Масуда. Его слова помогали сносить зуботычины инструкторов, заглушали страх перед тем, что ждало их там, за перевалом, куда рано или поздно придётся идти и откуда почти никто не возвращался.
Разные пути привели их сюда. Одних — лютая ненависть к новой власти, превратившей детей заминдаров в голодранцев, которым теперь оставалось самим пахать и сеять. Других «воинами пророка» сделали нужда и голод в лагерях беженцев. Третьих просто загнали сюда дубинками и прикладами: нечего прохлаждаться, когда нужно освобождать родину от кафиров. Впрочем, в лагере повстанцев между ними не делали различия. К счастью, Масуду воинская наука давалась легко. Стрелять без промаха, как и каждый горец-пуштун, он выучился ещё в детстве. Силу, ловкость, выносливость унаследовал от отца. Самое же удивительное — в нём, недавнем мирном богослове, вдруг проснулся воин. Причём больше всего Масуда захватывал рукопашный бой, где хитрость, проворство, умение поймать противника на коварный приём приносят победу. А когда его в числе двадцати отобрали в особую группу, которую инструкторы-американцы готовили по расширенной программе — агентурная работа, приёмы скрытого фотографирования, радио, шифровальное искусство, автодело, топография, — он и там был одним из первых. Во всяком случае, Длинный Билл, утверждавший, что воюет вот уже двадцать лет без перерыва, часто ставил его в пример.
«Интересно, как бы сейчас поступил мой американец, окажись он в этой ловушке?» — машинально подумал Масуд, прислушиваясь к скрипу ссохшихся половиц на галерее под чьими-то тяжёлыми шагами. Возле его комнаты они затихли. Сквозь тоненькую дверь отчётливо доносилось недовольное сопение — пришедший, видимо, осматривал замок. Потом слегка подёргал дверь. Убедившись, что она заперта, человек так же осторожно удалился. В том, что он вернётся и, скорее всего, не один, не было сомнения. Теперь, когда птичка в клетке, они постараются не дать ей улететь.
Поразительно, как быстро им удалось выйти на его след и найти в этом старом караван-сарае, называвшемся гостиницей. Не иначе благочестивый Моджаддади ещё вчера известил об исчезновении доверенного телохранителя Хекматиара, а тот поднял на ноги всех своих ищеек. Никаких доказательств у них, конечно, нет, в лучшем случае одни подозрения, но и их вполне достаточно, чтобы расправиться с ним. Вот если бы они знали, что Масуд проник в тайну предстоящей акции, гостиница уже давно горела бы жарким огнём вместе с постояльцами.
Когда вчера днём он рассказал Анвар Хаку, какое чудовищное преступление с помощью американцев задумали главари «Фронта», старик сразу же согласился: медлить больше нельзя. Решили, что Масуду лучше всего добраться автобусом поближе к границе, но не к Хайберу, а куда-нибудь южнее, например, к Парачинару, а там искать способ перейти в Афганистан. Анвар Хак, знавший те места, считал, что в долине реки Куррам это будет не так уж трудно сделать.
