было сперва удалить с них старую краску, ошкурить и только потом красить. Но Венера старается побыстрее кончить дело, и без лишних трат. Лелеет надежду, что женит своего Годердзи в последний раз и столовая с ремонтом больше не понадобится.
На окна вешают белые кружевные занавески, ремонтируют электропроводку, зажигают огни, и если в вечерний час кто-то посмотрит с улицы на длинную, как вагон, столовую, подумает, что здесь закатили бал, на котором счастливые люди танцуют и объясняются друг другу в любви.
Весь интернат от мала до велика гордится этими переменами, детям приятно почувствовать себя радушными хозяевами, ведь в сентябре здесь и правда ждут двух замечательных и важных гостей: Дебору и Джона из Америки, новых родителей Ираклия.
И этот день настает, Лела широко открывает зеленые ворота интерната, во двор въезжает кремовая двадцать четвертая «Волга», в которой сидят четыре человека: американцы Дебора и Джон, Мадонна и шофер Шалва, густобровый, хмурый и неразговорчивый, – кажется, родственник Мадонны.
По правде говоря, появление Деборы и Джона не производит в окрестностях интерната такого фурора, как некогда появление Марселя, и все-таки их визит заставляет учителей и учеников на время позабыть о привычной жизни, поскольку американцы – живое доказательство, что кроме Грузии, Тбилиси и Керченской улицы существует целый большой мир.
Торжественная встреча проходит в спортивном зале, так как актовый зал долгое время закрыт, туда, по словам физрука Авто, зайти невозможно. Спортзал украшен почти празднично. Шведские стенки затянули красным бархатным занавесом, перед ним установили импровизированную сцену и с трех сторон окружили рядами гимнастических скамеек.
Дети заходят в зал с опаской – им кажется, что они увидят деревянный гроб с телом Серго, – но, заметив, как все преобразилось, смелеют.
Вслед за Цицо с Мадонной в зале появляются Дебора и Джон. Позади них плетется Дали с нимбом растрепанных красных волос. Дали надела белый халат, видимо чтобы выглядеть солиднее перед американцами. Вано и Авто тоже здесь, как и Гульнара, учительница труда, и новенькая практикантка Хатуна из Рустави, и все без исключения воспитанники. Дали исхитрилась переодеть всех детей в свежевыстиранную одежду, поэтому при входе в зал чувствуется специфический запах дешевого стирального порошка, почти вонь.
Едва в дверях показываются американцы, как дети тут же перестают возиться.
– Hello everybody! – слышится звучный, чарующий голос Джона. Он поднимает руки, машет собравшимся. Дети пожирают его глазами.
Джон, которого они видели на снимках Мадонны, высокий, среднего телосложения, даже, пожалуй, рыхловатый, с полнеющими бедрами. У него сияющая улыбка, как будто сегодня он счастлив как никогда в жизни. Под взглядами детей Джон выходит на сцену и еще раз почти торжественно произносит:
– Hello everybody! I hope you’re doing well!
Гульнара почему-то принимается хлопать в ладоши, дети подхватывают, и стоящая рядом с Джоном Мадонна произносит тихо и раздраженно:
– Прекратите. – Она бросает уничтожающий взгляд на Гульнару. – Незачем хлопать, выдумали тоже, давайте не будем сводить с ума этих людей, они понимают, где находятся, но всему же есть предел!
Гульнара принимает вид человека, оскорбленного в лучших чувствах, ее клювообразный нос еще больше заостряется от обиды. Мадонна обращается к детям:
– В общем, дети, Джон спрашивает, как вы поживаете. Надеется, что хорошо.
Кое-кто из ребят выкрикивает с лавок: «хорошо-о», «да-а».
Пышнобедрая, но с тонкой талией Дебора стоит рядом с Джоном, точно неприметное, однако же крепкое комнатное растение, и с дружелюбной улыбкой наблюдает за детьми – в основном, конечно, за Ираклием, хотя старается улыбаться и остальным.
Слово берет Дебора, Мадонна переводит:
– Конечно, мы прибыли сюда за Ираклием, но мы считаем всех вас членами нашей семьи, и мы очень хотим, чтобы вы выросли успешными людьми. К сожалению, мы можем увезти только одного человека, но вы должны знать: вы все тоже в наших сердцах, вы же все братья и сестры Ираклия!
В этот момент Леван выкрикивает:
– Уй, только этого не хватало!
И все без исключения дети разражаются истерическим хохотом. Дебора теряется, не понимает, что произошло, однако старается собраться с мыслями и довести речь до конца. Цицо шепчет Леле, мол, передай Левану, чтобы он сейчас же шел за мной на улицу, что Лела и передает сидящему позади нее Левану. Пока Дебора говорит, а Мадонна переводит, Цицо строгим шагом покидает зал, за ней плетется ссутулившийся Леван, точно приговоренный к смерти, который знает, что его ведут на расстрел. Вся разница лишь в том, что Левану такие «расстрелы» не впервой.
Не успевает Леван выйти из спортзала, как Цицо захлопывает за ним дверь и впивается накрашенными ногтями в мочку Леванова уха.
– Ты почему себя вести не умеешь? – шепчет Цицо, чтобы в зале никто не услышал ее голоса.
Леван кривится от боли, стонет, а Цицо впивается в его ухо сильнее, выкручивает, как водопроводный кран.
– Тс-с… Чтобы я от тебя ни звука не слышала!
У Левана вырывается горестный вопль, и Цицо его отпускает. Он хочет убежать, но Цицо, как зверь на охоте, одним прыжком настигает жертву и бьет кулаком в спину, попав перстнем с крупным камнем прямо по позвоночнику. Вскрикнув от боли, Леван мчится прочь, точно раненый олень, который резвился в лесу и не заметил приближения хищника.
– Чтоб ты помер у родной матери! Чтобы собственная мать тебя живым не увидела, когда сюда придет!
Но Леван этого не слышит, он уже во дворе, с алеющим лицом и горящим ухом расхаживает между елями. Хочет заплакать, но слез нет. Ходит Леван по пустынному двору и чувствует, как исчезает из его тела и памяти только что причиненная ему острая боль, которая копится в ухе и медленно утекает куда-то. По двору бродит собака, на улице фыркает автобус, извергая такие черные клубы дыма, будто горит.
Когда Цицо возвращается в спортзал, шофер Шалва выносит на сцену пакеты, и Дебора сама открывает их, оповестив всех, что это подарки, которые собрали для воспитанников интерната ее соседи: в основном одежда, обувь и игрушки. Цицо велит Дали и Авто, чтобы они пока припрятали мешки, а сама с Деборой и Джоном выходит из зала. С ними идут Мадонна, Ираклий и Лела.
На сей раз они собираются в кабинете Цицо, куда Дали приносит из столовой пряники и кофе, сваренный в советской кофеварке-«Минутке».
Зайдя в комнату, Дебора разводит руками и восклицает (Мадонна переводит):
– Теперь мы одни, и я могу обнять Ираклия!
Сначала Дебора, а потом и Джон прижимают Ираклия к груди. Дали наливает гостям кофе, но все равно успевает заметить, как обнимают Ираклия новоиспеченные родители, и на глаза ей наворачиваются слезы. Все это время Ираклий краснее свеклы и толком не понимает, что ему говорят, ни по-грузински, ни по-английски. Ираклию неловко, он теряется, когда Дебора смотрит ему в глаза и обращается к нему
