более Манифесту 17 октября и всем бурным событиям осени 1905 г. атрибуты, предписанные монарху. Формула его была совершенно проста: верховная власть в Российской империи принадлежит государю императору (ст. 5)17. О священности и неприкосновенности особы царя говорила следующая статья.
Далее в проекте следовало перечисление отдельных областей прав, в которых может проявляться власть верховная в порядке управления, начиная с области законодательной, которую по статье 5 государь император осуществляет совместимо с Государственной Думой и Государственным Советом, добавлялось еще, что государю принадлежит почин по всем предметам законодательства. Ему же присваивалась власть утверждать законы и указы, необходимые для их исполнения, даже делать дополнения к ним в пределах закона. Затем шел перечень прав монарха в порядке верховного управления, в верховном начальствовании над вооруженными силами России; в осуществлении власти судебной, в частности, в осуществлении права помилования. Этот перечень дополнялся постановлениями о расходах на Министерство двора и перечнем отделов Основных законов, не подлежащих пересмотру (Положения об императорской фамилии).
Больше всего трудностей представляла следующая глава, носившая первоначально краткое название — «О правах российских подданных». Она являлась новшеством, созданным в жизни России подъемом мысли, ожиданий и требований просыпающейся страны. Это были «великие начала Октябрьского манифеста». В правотворческом плане это была целина. Главная трудность проектирования этой главы состояла в том, что тут нельзя было проявить ни кодификаторского, ни даже просто творческого таланта, а приходилось ограничиваться, так сказать, простым придумыванием.
Надобно заметить, что Таганцев высоко ценил вечевые традиции прошлого, предлагал в манифесте Николая II напомнить о Земских соборах. И в истории пересмотра Основных законов он пишет об этом: «Конечно, было и на Руси время, когда говорили о новгородской и псковской вольницах в смысле понятия организованного „мира“, „круга“, „веча“; но ведь эти стародавние представления были быль, которая давным давно былью поросла. Ведь по ним прошла придушившая народную жизнь злая „батыевщина“, а за нею не менее тяжелое ярмо великокняжеской и царской власти с Византийскою орифламмою… Ведь надо было изобрести права граждан для тех, которые волею судеб и течением времен, под завывание октябрьских бурь из „царевых людишек“, „холопов“, обладающих только правом „челом бить“ и „слезно просить“, — претворились в граждан; да не в смысле „почетных“ или „личных“ по терминологии законов о состоянии, а в заправских citoyens, от того привычное ухо законника уловило даже в редакционном изложении статей: „все российские подданные“ звуки торжественного характера: „Декларация прав“».
В перечне вольностей российских граждан рядом с воспрещением входа в помещение без согласия хозяина стояло такое важное политическое право: «Частная переписка не подлежит задержанию и вскрытию, за исключением случаев, законом определенных». Но эта вольность, хотя и сходная с правилом, находящимся в судебных уставах, была исключена по замечаниям Тхоржевского, поддержанным бароном Э. Ю. Нольде, по соображениям политическим, без всяких дальнейших пояснений, с добавкою: «Так как в настоящее время может нанести большой ущерб государственной безопасности»18.
Затем следовало постановление, что каждый российский подданный волен свободно избрать место жительства и занятие, приобретать имущество, беспрепятственно выезжать за пределы государства (ст. 27); что граждане вольны собираться как в закрытом помещении, так и под открытым небом (ст. 29); вольны образовывать общества и союзы, даже вольны обращаться к государственным властям с ходатайствами по предметам общественных и государственных нужд (ст. 32)19. Справедливость требует прибавить, что в этом перечне свобод были помещены многие заимствования из судебных уставов (ст. 20–25), некоторые даже дословно. Эти преемственность в развитии права, указание на влияние духа Великих реформ весьма важны, но была и другая ипостась этой преемственности. Все это перечисление вольностей содержало в каждой статье предохранительный клапан: «насколько это не противно», или «дозволено», или «определено» законом. Но чтобы и эта хартия свобод не показалась «призывным звоном Вадима» (Новгородского) и чтобы российский подданный и в грезах не увлекался и не вообразил себя свободным бриттом или окрыленным свободою галлом, последняя статья этой главы добавляла: что законом могут быть установлены изъятия из этих свобод — для лиц, состоящих на действительной службе, и для местностей, объявленных на военном положении или в положении исключительном. Причем творцы перечисления прав заботливо напоминали, что существующие в сем отношении особые постановления (охватывающие своим действием три четверти страны) сохраняют свою силу впредь до пересмотра их.
За перечнем в проекте Государственной канцелярии прав государя императора в их совокупности и в отдельных проявлениях и за обрисовкою в общих контурах прав подданных следовала глава о fundamenta regnorum, то есть о законах, причем первая же статья этой главы указывала на всю сущность произошедшей перемены, так как указания статьи 47 (изд. 1892 г.) «Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходящих» в проекте заменены другими: в порядке «сими основными законами установлено», то есть через Государственную Думу и Государственный Совет.
Следующая глава «О Государственной Думе и Государственном Совете» была пополнена на основании наиболее важных вновь изданных постановлений. Наконец, такие же пополнения и изменения были сделаны и в последней главе о председателе Совета министров и министрах и об условиях их ответственности, которые были также далее объединены и согласованы с положениями закона 19 октября (1905 г.) об объединении деятельности министерств.
Сюда же была включена на основании многократно выраженных графом Витте пожеланий отметить в Основных законах различие между указами и «декретами» статья 69: «Обязательные постановления, инструкции, издаваемые Советом министров (вставлено потом графом Витте), министрами и главноуправляющими, а также другими на то уполномоченными государственными и общественными (было внесено бароном Нольде и исключено графом Витте) учреждениями, не должны противоречить законам».
По проекту Государственной канцелярии последняя статья гласила: «За нарушение постановлений Основных законов и за нанесение тяжкого ущерба интересам государства превышением, бездействием или злоупотреблением власти министры могут быть привлекаемы Государственною Думою или Государственным Советом к ответственности с преданием Верховному уголовному суду». По поводу ее Тхоржевский писал Нольде: «Первая часть статьи 65-й, касаясь весьма спорного и сложного вопроса о политической ответственности министров, является вместе с тем совершенно не определительною. Осторожнее ее поэтому исключить и оставить лишь вторую часть означенной статьи, устанавливающую хотя и в общих, но реальных очертаниях гражданскую и уголовную ответственность министров: что же касается политической ответственности министров, то правильнее, казалось, не определять ныне же порядка такой ответственности и ограничиться лишь принципиальным упоминанием о ней в ст. 64-й». Любопытно, что барон
