Да и если быть честной, я не хотела бы больше видеть Сабру. Как и отца.
— Ты этого не знаешь. Может быть, она чувствует…
— Я не буду рисковать.
— А если придут караваны? — он ухмыльнулся.
Караваны приходили уже дважды. Когда он рассказал мне об этом в первый раз, я устроила истерику, словно ребенок. Я почти попросила его освободить меня с помощью магии, чтобы я могла сходить в деревню, так как мне не терпелось закрыть все пустующие места на своей карте. Во второй раз я была более сдержана, хотя он все же заметил слезы у меня на глазах.
— Не честно, — застонала я.
— Что тебя в них так привлекает?
— Всё, — выдохнула я.
Моя улыбка была такой широкой, что даже Саалим улыбнулся.
— В них столько жизни, и они привозят её на спинах верблюдов. Я люблю смотреть на то, что они делают, на еду, которую они готовят. И если мне везёт, я слушаю истории об их родных краях.
Я рассказала ему о Рафале и его историях.
— Он объездил всю пустыню, как ты.
— Я тоже рассказывал тебе о разных местах, где я бывал…
— Нет, не рассказывал. Ты рассказывал мне сказки и легенды.
— Как скажешь, — он ухмыльнулся. — Но я могу рассказать тебе о других местах, где я побывал, если хочешь.
Я с силой сжала руки и сказала:
— Расскажи мне всё.
— Сейчас?
— Сейчас. Если у тебя есть время.
Он упёрся на свои руки, и сказал, что у него определённо есть время. О чём бы мне хотелось услышать прежде всего? Я сказала ему, что хотела бы послушать про север, поведав ему о том, что рассказывал Рафаль о границе пустыни.
— Всё именно так, как он говорит?
Саалим снова сделался серьёзным. Он вдруг стал казаться мне недостижимым. Он сжал губы, словно пытался что-то вспомнить.
— Да.
Я подождала, надеясь услышать больше, что он расскажет всё в подробностях, но он долгое время молчал, и я не стала давить на него.
Между нами было расстояние в две ладони, но мне казалось, что оно гораздо больше. Пропасть между нами становилась всё глубже и опаснее с каждым днём. И я не хотела первая сокращать это расстояние. Меня смущало то ощущение близости, что мы разделили в первое утро. К тому же, именно оно привело нас сюда.
Повисла тишина, и я начала волноваться, что он уйдёт. Я не знала, когда увижу его снова.
— Я боюсь вновь увидеть своего отца.
— Представляю.
— Думаешь, его отношение ко мне поменяется?
— Не думаю. Твой отец живёт от момента к моменту и мало задумывается о прошлом. Не могу сказать, связано ли это с его личными предпочтениями или с выпивкой. Я часто видел, как он раздает наказания, но я ни разу не видел, чтобы он задумывался о них впоследствии. По крайней мере, вслух он этого не говорил.
— А он обычно разговаривает с тобой о чём-нибудь?
— Совсем не разговаривает.
Его слова были тяжёлыми, а глаза потемнели от гнева.
Я начала теребить небольшой кусочек фрукта, прилипший к подносу.
Понаблюдав за моей попыткой взять в руку скользкий ломтик дыни, он сказал:
— Я хочу сказать, что ты не должна забывать, что я раб твоего отца. Он не относится ко мне так же, как ты. Он общается со мной, только если ему что-то нужно. Наши с ним отношения отличаются от того, что у нас с тобой.
Мне стало любопытно, и я подняла на него глаза.
— А какие у нас с тобой отношения?
— Может быть, тебе самой стоит ответить на этот вопрос.
— Я бы назвала тебя своим другом.
Джинн улыбнулся, но он словно пытался скрыть что-то за своей улыбкой. Он потёр чеканное золото, в которое были закованы его запястья. В то время как я ощущала себя всё комфортнее в компании странного джинна, он, казалось, только начал открываться мне. Я очень мало знала о его жизни.
— Я бы сказал то же самое.
Его пальцы прошлись по металлическим краям браслетов, пока они не начали исчезать под кожей его рук.
— Ты можешь их снять? — спросила я.
— Нет, — сказал он, его голос прозвучал напряжённо. — Они указывают на то, кто я есть. Их нельзя снять, видишь?
Он вытянул руки вперёд. Я попробовала дотронуться до одного из браслетов, проведя пальцем по металлу, и он стал менее заметен на его коже. Я изучающе посмотрела на его золотые вены.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я могу их спрятать, — сказал он, имея в виду золотые дорожки, которые изгибались и опускались вниз по его рукам. — Когда я замаскирован под раба. Но я не могу спрятать браслеты. Они всегда на мне.
— Они удобные?
— Они тяжелые.
Это была очередная история, которую, как я поняла, мне не суждено было услышать, поэтому я схватила кусочек дыни, который я пыталась ухватить всё это время, и выставила руку перед собой.
— Ты вообще ешь?
Я закинула фрукт себе в рот.
Саалим засмеялся, в его голосе послышалось облегчение. Он покачал головой.
— Нет. Мне не надо есть. Мне это неинтересно.
— Правда? Очень жаль. Это вкусно, — сказала я, слизав сок с кончиков пальцев, и улыбнулась. — У тебя хорошо получается выбирать прекрасную еду, учитывая, что ты ничего про неё не знаешь.
— Я не сказал, что ничего про неё не знаю. Я пробовал еду раньше. Я вспоминаю её с теплыми чувствами.
Я приподняла брови.
— То есть ты можешь её есть? Почему тогда ты не ешь сейчас?
Он лег на песок.
— Это было в другой жизни. До того, как я стал тем, кем являюсь сейчас.
Я вдруг снова превратилась в ахиру и начала тщательно подбирать слова, чтобы получить желаемый результат. Я начала медленно рисовать круги на песке.
— Ты имеешь в виду, до того, как ты стал джинном?
— Да. Когда-то я был человеком.
Я широко раскрыла рот, и десятки вопросов обрушились на меня, заставляя отчаянно искать на них ответы.
— Как?
— Меня обратили. Я помню кое-что из того времени, когда я был человеком. Это было очень давно, но всё же я помню, каково это было… получать удовольствие от еды.
Мне столько всего хотелось узнать от него, заставить его рассказывать дальше. Мне так хотелось понять этого джинна — этого мужчину? — который сидел сейчас рядом со мной. Но я знала, что он не был готов поделиться этими подробностями, а я не была готова узнать об этом.
— Ты скучаешь по тому времени?
Джинн обдумал мой вопрос.
— Я скучаю по свободе. Но иногда, я благодарен той силе, что дает мне Мазира.
Он посмотрел на меня.
— Ммм, когда, например?
— Ты знаешь, что происходит с водой, когда становится слишком холодно.
Я покачала головой.
— Она становится твердой как камень.
— Нет, этого не может быть, — я засмеялась.
— Всё так и есть. У одного моего хозяина заболел ребенок. Его тело горело из-за болезни. Они думали, что он умрёт, если его не охладить, поэтому я принес единственное, что смогло облегчить его состояние.
— И что это было?
— Далеко отсюда есть горы, они высокие и сложены из камня. Они достают до самого неба, и их вершины покрыты замерзшей водой.
Не веря его словам, я уставилась на него, вспомнив про дюны, подрезаемые ветром.
— Иногда, — сказал он, взмахнув руками, словно заканчивая чудесную историю. — Частички замерзшей воды бывают такие маленькие и мягкие, точно порошок. Ты можешь раздавить их между пальцами, и они снова превратятся в каплю.
— А есть места, где деревья такие густые, что не видно неба. Там в лесах бродят животные с ветвистыми рогами. Их шаги не слышны, и когда они застывают на месте, ты не сможешь их заметить, даже если будешь смотреть прямо на них. Ночи там становятся длиннее, а листья перестают быть зелеными. Они становятся желтыми, оранжевыми и красными, пока весь лес не будет объят пламенем.
— Ложь! — фыркнула я. — Что ещё? — спросила я, желая услышать ещё истории.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он рассказал мне о тех местах, где живут женщины с волосами цвета сухой травы, которые покрывают шелком только плечи, потому что солнце там добрее, а мужчины там носят прямые мечи. В некоторых местах правят женщины, а у мужчин есть только одна жена. Там поклоняются другим богам, а города построены из камня. Его истории были бесконечно увлекательными, хотя, в большинстве случаев я не знала, можно ли им верить, настолько невероятными они были.
