насильником, как они! И ты, – посмотрела она на Егора. – Лучше умереть, чем чувствовать на себе их грязные, вонючие тела! – Мужчины продолжали молчать, отводя взоры.
Беата, не найдя поддержки, отошла от машины и, высоко подняв голову, медленно пошла по дороге в сторону дома. Люди у нее за спиной не видели, как по ее щекам обильно текли слезы.
Установилась напряженная тишина, которую нарушил окрик Егора.
– Быстро лезь в кузов!
Беата обернулась, и на ее заплаканном лице засияла счастливая улыбка. Она вытерла ладонью слезы и мгновенно оказалась у кузова автомобиля. Егор помог ей забраться внутрь.
– Мне нужно будет связать твои руки. Поедешь как заложница. Узел с виду тугой, но, если рванешь руки в стороны, тут же развяжется, – инструктировал журналистку Егор. – Хватит уже лыбиться, навстречу смерти едешь.
– А мне все равно куда, лишь бы с вами. И потом, мое имя переводится как «счастливая»! Я знаю, что обязательно принесу вам удачу! – без конца тараторила она.
– Ага! Еще оно означает «блаженная»! И почему-то мне кажется, что это ближе к истине! – пробурчал командир. Прядь волос Беаты выбилась из-под повязанного на голове платка и повисла над правым глазом. Связанные руки мешали поправить прическу. И Егору пришлось сделать это самому. Немного неумело, он своей ладонью, даже не пальцами, убрал мягкие светло-пепельные волосы девушки ей за ухо.
Машина выехала за пределы деревни и вскоре свернула на более или менее приличную дорогу, ведущую в Кесаб. Пассажиры грузовичка молча смотрели на открывшуюся их взорам при свете дня печальную картину. Они осторожно проезжали мимо валявшихся тут и там остовов обгоревших машин, прицепов, замершей в полях наскоро брошенной сельскохозяйственной техники. Где-то, неподалеку от дороги, по скоплению неугомонных стервятников угадывались останки разложившихся истерзанных трупов людей и животных. С картиной войны резко контрастировали мелькавшие иногда фруктовые сады, находившиеся в самой ранней стадии весеннего цветения, а оттого очень яркие и позитивные.
Беата в ужасе закрыла глаза, стараясь не смотреть на проносившиеся мимо следы разрухи.
– Что, что они сделали с этой страной?! – в сильнейшем волнении произнес Вазген. – Ведь это был цветущий рай! Библейская земля! Здесь никогда не было ненависти, никогда людей не делили по национальным признакам и уважали любую религию. Мы жили здесь! Работали, любили, воспитывали детей! Кому нужно было развязывать эту войну?! Гореть им всем в аду вечно!
– Эта земля всегда воевала, начиная еще с арамейцев, ассирийцев, крестоносцев, – грустно сказала Беата.
– Ты еще Александра Македонского вспомни! Да, воевала! Тысячи лет все завоеватели мира топтали эти камни! Сто лет назад турки убивали здесь армян, греков, ассирийцев! Так они решили: убить остальные народы и стать единственными хозяевами этой земли! И это у них почти получилось! Почти! Но это было сто лет назад! Неужели люди не поменялись, ничему не научились? Мне кажется, они стали хуже этих стервятников!
Егор ухмыльнулся.
– Ты до сих пор не понял, старик, что человек самое жестокое существо? В мирное время он мечтает о войне, а начав войну, уподобляется животному. Худшему из них.
– Не понял! Я сам убивал и посылал других на смерть! Но всегда действовал только во благо людей. Конечно, мы тоже ошибались, и Бог явно мне этого не простил… Но никогда, никогда на моей памяти сосед не убивал соседа, брат не стрелял в спину брата! Отрезать головы, торговать женщинами и детьми, уничтожать целые народы только потому, что они христиане или мусульмане?! Просто потому, что они не такие, как ты?! Господи, за что ты послал людям такое наказание?!
– Вы забыли Третий рейх, – тихо произнесла Беата.
– А еще свой родной Ливан! Какой жестокий беспредел творился у вас 30 лет назад. Забыл, старик? – спросил Егор.
– Тут ты прав, – согласился Вазген. Он отвернулся и вытер непрошеную слезу.
Егор даже не знал, что можно сказать. То, что любая война – это зло, он знал не понаслышке. Егор видел разные страны, разные народы, знал разные причины, из-за чего ведутся войны. Но результат всегда один – люди теряют человеческий облик и превращаются в диких зверей, желающих только одного – крови. Они как будто стараются перещеголять друг друга в жестокости, подлости, зверствах. Война открывала в людях самые неожиданные, скотские черты характера. Хотя… Егор знал и другие примеры.
– А чем это пахнет? Как будто… лавровые листочки в обеде? – вдруг спросила Беата.
Егор удивленно посмотрел на девушку, но потом, принюхавшись, согласился.
– А ведь действительно лаврушкой пахнет.
Вазген довольно усмехнулся.
– Тут неподалеку маленькая фабрика была, где варили знаменитое лавровое мыло. Не знаю, что с фабрикой сейчас стало, но аромат всегда в воздухе чувствуется. Это мыло очень ценится далеко за пределами Сирии.
– Странно! Война идет. А запах остался, – задумалась Беата.
– Последний аромат мирной жизни! – подвел итог разговора Вазген.
Чем дальше они отъезжали от деревни, тем напряженнее становились все в автомобиле. Люди понимали, что скоро это временное затишье закончится. Командир всматривался в рельеф, простиравшийся впереди автомобиля, и сильно напрягался, когда они приближались к поворотам.
– Ты тоже? – услышал он тихий голос Беаты.
– Тоже?! Что? – не понял командир.
– Убивал, планировал, посылал на смерть?
– А ты разве сама этого не видела?! – усмехнулся Егор.
Беата отрицательно закачала головой.
– Нет, тут ты действовал… вынужденно, спасая людей! Я о другом. Ты тоже фанатик смерти?
– Ха! Насмешила. Сразу слышен профессиональный сленг! Какой еще фанатик?! Книжек начиталась! Да расслабься уже, это только война! Дай Бог выберешься отсюда живой и невредимой и навсегда обо всем забудешь! Уж поверь мне!
Разговор с Беатой на мгновение отвлек Егора, но этого хватило, чтобы упустить что-то важное. Машина свернула направо, и мирный разговор о войне был прерван сильным взрывом. Это боевики подорвали прямо перед машиной мощный фугас. Взрыв был такой силы, что пласты земли взметнулись вверх и потом огромной массой опустились, накрыв всех вокруг. Последнее, что увидел и запомнил Егор, – это перекошенное от страха и ужаса лицо Беаты.
Сирия. База боевиков
Он слышал голоса. Далеко, близко, еще ближе, потом снова далеко.
Егор попытался сосредоточиться, но это плохо ему удавалось – боль в голове просто разрывала мозг. Он с трудом открыл глаза и понял, что лежит на полу в камере, а может, и в подвале. Недалеко от него на туркоманском наречии о чем-то разговаривали несколько боевиков. Егор понимал почти все.
– Ба! Смотри! Наш гость очнулся! Пойду поближе, поздороваюсь! – хищно улыбаясь, один из них подошел и встал в полуметре от Егора. Высокий, плотного телосложения мужик лет тридцати больно схватил Егора за волосы и потянул наверх.
– Джамал, уймись! Не трогай его! После твоего «здрасти» он уже ничего не скажет! Отойди от него, слышишь?! – строго приказал второй. – Аббас, иди, скажи, что наш гость очнулся, – велел он самому молодому боевику.
Через минуту в помещение вошел аккуратненький белобрысый
