поднявшись на локтях, и одеяло соскользнуло с груди к животу. Ян уставился на ее соски, подумал, как было бы здорово протянуть руку и дотронуться, или нет – как-нибудь больно сжать, а еще лучше ударить – и он ужаснулся этой своей неожиданной мысли.
Он одновременно хотел ее и ненавидел, поэтому не мог больше смотреть, отвел глаза и нашарил потерянного себя в яме отчаяния.
– Все в порядке, – сказал он, отвернувшись. – Проспал.
Ян оделся, плеснул в лицо холодной воды, выглянул в окно, чтобы, если что, снять футболку и надеть рубашку, снять джинсы и надеть шорты, снять кеды, надеть ботинки, а там все оказалось белым. Белым от чистого утреннего снега. Он пошатнулся и сел на кровать. Тут-то дом опять затрясло с какой-то новой, неизведанной силой.
– Да что с тобой?! – спросила Марьяна и обняла его, прижимаясь к его вспотевшей спине. – Весь мокрый. Ты заболел?
– Кажется. Не знаю. Может, съел что-то не то. – Ян выскользнул из рук Марьяны липкой змеей. – Я переоденусь и выпью таблетку. Ничего страшного. Пройдет.
– Может, тебе лучше остаться дома? – спросила Марьяна, с беспокойством оглядывая его.
– Нет, нет, все порядке, – твердо сказал Ян и еще раз, пошатываясь, подошел к окну. Там все было по-прежнему – начиналось пьянящее лето, во весь голос цвели магнолии. – Да, все нормально. Не волнуйся.
Выбрался наконец из дома, преодолел, тяжело дыша, несколько лестничных пролетов и оказался на улице. Решил сразу, ничего не откладывая, пойти к Мэй и все объяснить.
Ян крался по территории университета, как по минному полю. Он еще ничего не сделал, но уже боялся быть пойманным. Пойманным на намерении. Липкая, страшная волна ужаса накрывала его каждую минуту, когда он вспоминал об отправленном намедни сообщении.
«Теперь я все время думаю о тебе». Мало ли, что он думает, с другой стороны?
«Это преступление, – думал Ян. – Я преступник. Меня отстранят от преподавания, меня уничтожат».
Студенческое общежитие стояло на краю кампуса, сплошь утопленное в цветущих каштанах.
«Войду и скажу, что ошибся номером, – репетировал Демьян, – скажу, чтобы она ничего такого не думала – как она вообще может такое подумать, я же преподаватель».
Он сверился со списком фамилий и начал подниматься на третий этаж, когда телефон завибрировал в кармане. Медленно, как в фильме ужасов, он вынул его из кармана и посмотрел. Точно. Это от Мэй. «Может быть, стоило написать, – подумал он. – Прямо с утра. Не идти сюда, а написать – а так уже совсем выглядит неприлично».
Открыл сообщение.
«Я тоже» и смайл: сердечко.
Внезапно стало легко. Ян засмеялся нервным, сбивчивым смехом, как будто подавился косточкой, а чья-то большая ладонь двинула ему по спине, косточка выскочила, и он смог наконец вдохнуть. Вприпрыжку, как мальчик, он побежал наверх – еще один пролет, еще, – перескакивая через две ступеньки. Постучал в дверь, задохнувшись.
Мэй открыла. Мгновение – и она бросилась ему на шею, он даже сказать ничего не успел.
Потом сидел у нее на крошечной кухне и радовался, что чайник шумит так громко, что можно ничего не объяснять. Мэй – в коротких шортах и топе на голое тело – пыталась организовать что-то вроде завтрака: кофе, арахисовая паста, вафли. Ян ненавидел этот континентальный завтрак – сладкое, жирное, невкусное. Но сейчас ему было все равно. Он смотрел, как из-под пояса до ужаса неприличных шорт выглядывает бледная полоска кожи – то, что не успело еще загореть.
Ему хотелось положить ладонь на беззащитный крестец, но он сдержал себя, все еще не уверенный в том, что это происходит на самом деле. Хотелось как-то начать этот неловкий разговор, узнать, что она думает о его сообщении, не оскорбило ли оно ее, не передумает ли она, а может, это вообще ловушка, и сейчас в дверь войдут из комитета по этике, и схватят его, заломив, как в кино, руки за спину, и скажут: вы можете хранить молчание. И он его пока что хранил.
Чайник наконец вскипел. Мэй села напротив и сказала:
– Мистер Ян. – Он так серьезно и испуганно взглянул на нее, что она засмеялась. – Ян. Я ведь могу теперь называть вас так?
– Ну конечно, – выдохнул Ян, все еще ожидая подвоха.
– Ян. Мне нравится так говорить. – Мэй положила руку ему на колено: – Я всегда знала, что нравлюсь вам. Я знала, что вы однажды придете.
Будь он более напористым, смелым, бесцеремонным, он бы сейчас потянул ее за руку, и она бы оказалась перед ним на коленях, расстегивала бы ремень на его джинсах, а он в это время путался пальцами в ее длинных ячменных волосах. Будь он таким, он давно бы ушел от Мары, а может, и с самого начала не стал бы связываться с ней. С того самого первого звоночка, когда впервые заметил, как она смотрит на Ольгу. Этот взгляд… Даже у Яна не водилось таких взглядов – она им брала, раздевала, просила, и ему было и стыдно за нее, и больно, и хотелось никогда не быть этому свидетелем.
Но он был другим. Поэтому Ян только положил свою руку на руку Мэй и сказал:
– Я, собственно, зашел, чтобы просто… В общем, мне дали звание преподавателя года. В пятницу будет награждение. Буду рад, если ты сможешь прийти. А после церемонии мы можем пойти куда-нибудь.
Демьян в очередной раз поразился, как легко и вдохновенно он врет Мэй. И еще своей смелости – привести на церемонию свою любовницу-студентку на глазах у всей кафедры и университета – это, конечно, сильное решение. Но он тут же отогнал эту мысль, подумав, что Мэй легко затеряется там среди других студентов.
Мэй обрадовалась:
– Конечно, конечно, Ян. Я так вами горжусь. Я всегда считала вас лучшим преподавателем, и я рада, что это признали.
Ян поцеловал ее руку.
– Только знаешь, – начал он, спотыкаясь об иностранные слова, как школьник. – Я бы хотел тебя попросить…
– Не волнуйтесь, – быстро сказала Мэй, опустив глаза. – Я никому не скажу. Никто никогда не узнает. Правда.
28. Импульс
– Мастурбируете? – спрашивает Валерия, глядя прямо в экран.
– Нет! – почти кричит Марьяна. – Ну у вас и вопросы.
– А надо, – говорит Валерия. – Вам необходимо хоть как-то снимать напряжение. Вы очень возбуждены.
И добавляет для пущего эффекта:
– Иначе взорветесь.
Это так.
Марьяна наматывает по квартире круги, как дикий зверь, которого посадили в контактный зоопарк. Однажды они с отцом и девочками ездили в такой
