– Сергей, не отказывай мне в этом! – Глаза полицейского сверкнули гневом и решительностью. – Если этого не сделаешь ты, то мне придется действовать самому. У меня есть табельный ствол, у меня есть ванна и ножи на кухне, у меня есть бельевые веревки, в конце концов. Я найду сотню способов уйти из жизни, но мне не хочется вот так вот бесполезно сгинуть и истлеть в земле! Я желаю быть полезным и после… смерти. Мне нужно хотя бы так попытаться искупить свои ошибки, понимаешь?!
Он говорил горячо и убежденно, со слепой верой в собственную правоту, не желая слушать никаких возражений. Вы когда-нибудь пытались переубедить взрослого человека в чем-то, в чем он был искренне уверен? Причем, не на какую-нибудь теологическую, научную или философскую тему, где можно было бы обратиться к опыту ученых, мудрецов или великих мыслителей, чьи слова могли бы стать неоспоримым аргументом для кого угодно, а вот на такую… Когда речь заходила о его собственной душе. Если да, то вы можете представить, насколько тяжело поколебать чужие убеждения…
И самое скверное было то, что я сейчас увидел в Дамире – он сделает именно так, как говорит, если получит отказ. Чертов Дар, он пытался лишить меня всего, даже тогда, когда я его не применял! Он словно гигантский спрут раскинул свои щупальца и давил все, до чего только мог достать. Он уже сломал мою жизнь, но не успокоился на достигнутом, и теперь жадно тянулся к жизням окружающих меня людей. Черт подери, кто меня проклял и наградил этой мерзкой отметиной?! Какие высшие силы я разгневал, что они вывалили на меня это?! Я поднял взгляд в небо и посмотрел на него с такой ненавистью, словно именно оно было виновно во всем произошедшем со мной. Словно хотел уничтожить его, как композитора той кровавой пьесы, в которой я сыграл главную роль. Небо, ты слышишь меня?! За что?!! Почему?!! Прекрати это!!!
Но небеса безмолвствовали, оказавшись совершенно безразличными к моей судьбе. Ответа на свои вопросы я так и не получил, и, наверное, никогда уже не получу. Слепая судьба с хирургической точностью продолжала находить самые болезненные мои точки и тыкать в них своими кривыми когтистыми пальцами, наслаждаясь моими мучениями и слушая мой зубовный скрежет. Она как последний садист пыталась заставить меня закричать от боли и бессилия, и ей словно просто было интересно, каков же мой истинный предел, после достижения которого я просто перестану существовать.
– Ну что? – Подталкивал меня к принятию решения Дамир, источая вокруг себя неуемный энтузиазм, словно наш разговор шел о выборе бара, в который мы бы завалились пить пиво, а не о том, чтобы я лишил его жизни. – Ты согласен?! Ты возьмешь меня с собой?
Посмотрев еще раз на полицейского, я не смог удержаться от того, чтобы не воскресить в памяти все те моменты, которые мы пережили вместе за минувшие годы. Пусть и началась наша дружба, как вынужденное сотрудничество, да и в дальнейшем была далека от образцовой, но она все-таки была. Майор был единственным человеком, с кем меня связывали подобные отношения, и он не давал мне повода усомниться в своей искренности. Может, так случилось потому что я просто не умел дружить, предпочитая всегда брести по дорогам жизни одиночкой, не беря ни за кого ответственность. А может, потому что люди шестым чувством ощущали во мне Зло и подсознательно старались избегать, не позволяя с ними сближаться. Не знаю. Но тем тяжелее мне было принимать это решение, зная что оно касается человека, занявшего в моей душе особенное место. Это без преувеличения было самым тяжелым бременем, которое я готовился взвалить на свою многострадальную спину за всю мою проклятую жизнь.
Я не стал ничего отвечать ему, а просто развернулся и молча отправился к ожидающим машинам. И чертов Галиуллин не стал больше ни о чем переспрашивать, а просто воспринял мой жест за молчаливое приглашение следовать за мной. У меня еще оставалась трусливая надежда, что солдаты остановят постороннего, избавив тем самым меня от необходимости выполнять просьбу полицейского. Но те, видя с каким важным и уверенным видом тот вышагивает возле меня, не стали ничего предпринимать, и позволили нам загрузиться в один из фургонов. Ну что за треклятое дерьмище…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
***Поездка до оборудованного под мои эксперименты объекта выдалась долгой. Мы с Дамиром тихо беседовали, вспоминая молодость и общих знакомых, посмеялись над парой веселых курьезов и забавных происшествий, случившихся с нами во времена совместного раскрытия преступлений. Мы даже немного обсудили мой внешний вид, который отличался от меня прошлого так же разительно, как отличается новенький, только сошедший с конвейера автомобиль от такого же, но попавшего под груженный кирпичами самосвал. Полицейский признался, что увидев мое лицо даже немного испугался, настолько густо оно оказалось перепахано кривыми шрамами, но его столь сильно волновала судьба Виктории, что он как-то забыл об этом упомянуть сразу. Ну а потом стало вообще не до того.
Изначально мы оба не планировали касаться никаких серьезных тем, но осознание того, что это вполне может быть наш последний разговор все-таки вынудило нас затронуть и их. Так что постепенно наш с Дамиром разговор свернул к моим с Викой отношениям.
– Ты на самом деле ее любишь? – Спросил полицейский, источая неопределенные миазмы ревности вперемешку с надеждой. Он прекрасно понимал, что так оно и есть, и что наши чувства с ней взаимны, но почему-то не соглашался до конца принимать этого. В нем будто бы боролись два непримиримых начала – разумное, которое прямо говорило ему, что он лишний в этом странном романе, и подсознательное, упрямо подмывало пересмотреть свою роль. Похоже, эта двойственность тоже являла собой долю того груза, что давил на него, но с этим, к сожалению, я тоже был бессилен что-либо сделать.
– Она, это единственная причина, по которой я пытаюсь продолжать жить, – твердо посмотрел я ему в глаза, и Галиуллин не выдержал этого взгляда.
– Это хорошо… – он принялся нервно крутить собственные пальцы, стыдясь поднять голову. – Просто, я хотел бы быть уверенным, что она в безопасности, и что ей ничего не грозит…
– У тебя будет шанс в этом убедиться.
– А? – Тут же вскинулся он. – В каком смысле?
Не став отвечать майору и посвящать его в подробности нагрянувшей в мой мозг мысли, я обвел взглядом салон, рассматривая лица остальных смертников, что ехали сейчас навстречу своему забвению. Странное дело, но никто не выглядел подавленным, задумчивым или колеблющимся. Люди общались друг с другом, словно старые знакомые, хотя я готов был побиться об заклад, что все они впервые пересеклись именно в том конференц-зале, где слушали мое выступление. Они рассказывали новым товарищам свои истории, кому-то иногда звонили, показывали фотографии на телефонах, да и вообще вели себя как вернувшиеся из отпуска обыватели, делящиеся новыми впечатлениями. Никто из них не походил на смертника, который собирался в течение ближайших суток добровольно уйти за грань, отделяющую жизнь от смерти.
Но на самом деле они открывали друг другу свои души, признав в своих попутчиках близких соратников, с которыми им предстоит нелегкая борьба. Несмотря на то, что они не стремились этого показывать, люди понимали, что близилась их гибель. Однако замыкаться в себе никто из них не желал, в этом не было никакого смысла. Им наоборот хотелось прожить свои последние часы максимально живо и открыто, в обществе единомышленников. Я не видел, что происходило во втором фургоне, но во мне жила уверенность, что там сейчас разворачивается абсолютно зеркальная картина. Странная все-таки вещь, человеческая психика…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
***– Великобритания выразила недоумение отказом итальянской стороны от гуманитарной помощи, о чем сообщил ее представитель во время публичной встречи. Напомню, что с позапрошлого месяца столицу Италии закрыли на тотальный карантин, и власти страны приняли решение прекратить любой вид транспортного сообщения, включая автомобильное. В связи с этим, по прогнозам иностранных агентств, итальянцы должны уже сейчас в полной мере ощутить дефицит товаров первой необходимости и медикаментов. Однако итальянский президент заявляет, что ситуация находится под полным контролем и не нуждается в чьем-либо вмешательстве извне. Вместе с тем, в мире нарастает напряжение в связи с неоднозначной заинтересованностью России относительно итальянских событий. Помощник президента США по связям Крис Райнгольд в своем докладе упомянул, что российская сторона провела несанкционированную высадку военных сил на побережье вблизи Рима, а так же заявил, что США имеет этому неопровержимые доказательства. Однако министр иностранных дел России категорично отверг подобные обвинения на последнем заседании ООН, призвав представителей всех стран, цитирую: «Не поддаваться русофобской истерии и не демонизировать облик Российской Федерации. Если у Италии имеются какие-либо претензии, то пусть она публично их и озвучит». Он так же заявил, что в противном случае, подобные выпады выглядят как попытка манипуляции общественным мнением, основанная на голословных обвинениях. Рим открыто заявляет, что контролирует все социальные сферы, включая геополитическую, а это значит, что для них столь грубое вмешательство Российской Федерации не могло пройти незамеченным. Конец цитаты.
