Под кроватью оказался второй чемодан, содержимое которого я обследовала. В нём, к моему удивлению, оказалось 3 образца старинного холодного оружия очень изысканной работы, сделанных не позднее XVII в., — не знаю, как оно называется, — и один современный пистолет системы «браунинг». Кроме того, там находилось несколько предметов одежды, весьма странных. Вот их перечень:
1) 4 шарфа — 1 шёлковый, 2 мохеровых, 1 гарусный;
2) рваная куртка из зелёного сукна с золотым шитьём;
3) 4 шёлковые рубашки — 2 алые и 2 кремовые;
4) 2 пары каких-то коротких шёлковых штанов алого цвета, вероятно, носимых вместо кальсон;
5) красный шерстяной кушак шириной около фута;
6) круглая шапочка, отороченная мехом выдры;
7) широкие коричневые шаровары.
В любом случае, в чемодане нет ни одного предмета, который мог бы свидетельствовать о сексуальных извращениях. Содержимое его какое-то этническое — похоже на детали национальных одежд.
Единственное, что я могу ещё сделать, — осмотреть помещения внизу. Может быть, там что-нибудь найдётся.
В том, что я пока видела, нет ничего уличающего его (если, конечно, ценные вещи не краденые).
17.58. Я спустилась вниз; гостиная заколочена, и гвозди заржавели — стало быть, в ней никто не бывает. Остаются кухня и столовая.
Ещё раз осмотрела кухню. Странно, но нет никаких признаков того, что в ней хоть раз что-то готовили. В ней стоит адский холод, пол и столы покрыты слоем пыли и грязи, вокруг не видно ни дров, ни угля. В печи, правда, есть зола, но, похоже, её последний раз топили недели и даже месяцы назад — зола отсырела и слиплась, как камень. Я раскрыла все шкафы и не обнаружила не только продуктов, но даже посуды. Дверь, ведущая в погреб, также заколочена. В кухонной мойке тоже была корка затвердевшей пыли. Положим, Эминович обедает в ресторане, но чем тогда питается его экономка? Впрочем, кажется, я поняла. Джорджия Томсон — не экономка, а приходящая прислуга, и приходит она редко, вот отчего в кухне такой разгром.
Ни алкоголя, ни наркотиков. Вообще ничего.
18.03. Столовая. Здесь уже не совсем ничего. Излишне говорить, что в ней такая же грязь и запустение; но уже имеется кое-что, характеризующее хозяина. А именно — на стене над столом висит увеличенная фотография самого устрашающего содержания. Т. е. на ней снят мёртвый или умирающий человек, подвешенный за рёбра на крюк и совершенно обнажённый, при этом его тело изуродовано всевозможными способами. Кажется, снимок подлинный. Откуда у вас такие снимки, господин Эминович? Не хотите ли ответить полиции?
На всякий случай я заглянула в буфет, и вот он-то как раз не был пуст. Там стояли наполовину полная бутылка бренди и два бокала — один коньячный, второй высокий, узкий (для газированной воды?), — оба чисто вымытые.
Кроме этого, в буфете находились медицинский ланцет, вата, бинт и липкий пластырь.
Что всё это значит? Если он пьёт бренди не один — а это так, — то почему бокалы разные? Не нашлось одинаковых? К чему все эти врачебные принадлежности? И спиртного для оргий явно маловато…
18.15. Я вылезла назад через окно и вставила доски вместе с гвоздями на место — это оказалось нетрудно. Я возвращаюсь домой. Мне надо кое-что обдумать.
22.18. Я сижу дома в полной прострации. Всё виденное мною может иметь смысл… тот, который написан в романе Моппера.
А что, если…
Это кажется неправдоподобным, но моя специальность историка приучила меня ничему не удивляться. История человечества — не что иное, как летопись самых причудливых и мрачных нравов и обычаев. В этой благословенной земле, где я сейчас нахожусь, ещё каких-то сто лет назад практиковали публичное вырывание сердца у живого преступника.[22] Мопперу потребовалось не слишком много фантазии, чтобы создать своего «Мирослава боярина».
25 октября 1913. Я просматривала старые газеты за этот год в библиотеке, и я только что наткнулась на заметку об Анне Бейтс. Перевязанное запястье! И тут и там!
Эта девушка вовсе не сумасшедшая: она действительно заключила сделку с Мирославом-боярином. И, кажется, я догадываюсь, какую…
26 октября 1913. Я была права! Какие же эти англичане тупоумные ослы, что не видят очевидных вещей!
Проф. Даниэль Стэнли — балбес. Никаких двух Эминовичей не существует. Есть один-единственный Мирослав Эминович — тот, который был казнён турками в 1576 г. и стал после этого тем, что он есть.
Конспект выписок
— скрытны; наиболее хорошо себя чувствуют ночью;
— обычно жертвы насильственной смерти;
— в основном с преступным прошлым; склонны к изощрённой жестокости;
— по валашским поверьям, отличаются неестественной теплотой тела и чрезмерным румянцем (вопреки западноевропейским представлениям о них).
Чёрт возьми!
Я не сомневаюсь, что именно он повесил Райхмана и стал причиной помешательства Дороти Уэст. Нужно дать ему понять, что мне это известно. Ему не суждено насладиться безнаказанностью; я всё равно сдам его полиции — его нужно остановить во что бы то ни стало. Так или иначе, я знаю его тайну, и он у меня в руках.
28 октября 1913, 10.05. Письмо я положила вчера ему на крыльцо. Он обязательно его обнаружит. Я дала ему целые сутки на размышление и сегодня пришлю за ответом какого-нибудь беспризорника во второй половине дня.
28 октября 1913, 17.41. Мальчик, посланный за ответом, вернулся с пустыми руками и с разбитым в кровь носом. Он прождал больше часа, потом стал стучать в дверь, и к нему вышел «господин с усами» — разумеется, это был Эминович. Далее, со слов мальчика, произошло следующее. Он, по моей инструкции, спросил ответа; Эминович сказал, что на подобные письма может быть только один ответ, и с этими словами размахнулся и ударил мальчика по лицу железным совком для мусора, с которым он вышел на крыльцо. Мальчик заплакал, а Эминович сказал: «Надеюсь, ты не понимал, что делал — если бы понимал, тебя удавить мало», — и затем добавил, что слуга должен быть осмотрительнее в выборе хозяина, после чего велел ему убираться вон.
Я заплатила своему посыльному целых десять шиллингов, чтобы он перестал реветь. Не могу поверить, что я потерпела неудачу. Вероятно, не стоило использовать посредника. Но всё-таки не могла же я явиться к нему сама… До поры до времени мне не стоит показываться ему на глаза.
29 октября 1913 г. Я больше не могу приходить в своё укрытие — он о нём догадался. Сегодня, когда я поднялась на чердак заброшенного дома, то нашла там аккуратно заклеенный конверт из плотной красной бумаги. В конверте находилась записка, которую я подклеиваю здесь.
Записка, обнаруженная Ингрид Штайн
Любезный аноним,
кем бы вы ни были, рекомендую не совать свой нос в дела, в которых вы ничего не понимаете. Я оставлю Лондон ровно тогда, когда мне это понадобится, не раньше и не позже. Напомню вам также о старинном английском правиле не лезть в чужую частную жизнь. Излишне говорить, что никаких денег вы от меня не получите. Советую вам прекратить вашу нелепую игру в Шерлока Холмса и вернуться к вашим профессиональным обязанностям, которые вы знаете лучше меня.
Мирослав Э.
Сохранившаяся часть рапорта,
поданного Ингрид Штайн в полицию
30 октября 1913 года
… без сомнения, опасен для общества. Так называемое самоубийство Айзека Райхмана — на самом деле убийство, к которому, как и к помешательству Дороти Уэст, причастен Эминович. Кроме того, есть основания считать, что он проживает в Лондоне с фальшивым паспортом, поскольку он скрывает свою подлинную дату рождения. Человек, выдающий себя за богатого иностранного портного, на самом деле не является даже человеком: это неизученное подобие человека, представляющее большую угрозу для населения. Кровь для поддержания своих жизненных функций он покупает у бедных горожан, по-видимому, щедро платя. Я сама была свидетелем, как от него вышел молодой человек с перевязанным запястьем. По моему убеждению, Эминовича нужно немедленно арестовать и поместить в надёжную камеру. Как с ним поступить затем, решится в зависимости от обстоятельств.
Из записных книжек Алистера Моппера
26 октября 1913 г. Я вернулся сегодня после утренней встречи с моим литературным агентом совершенно обессиленный — я опять был нездоров с самой ночи. Миссис Браун, встретившая меня у порога, сказала:
— Сэр, у нас гости.
— Эминович? — отрывисто спросил я. Экономка кивнула.
— Он самый. Он спит сейчас. Я спросила, может, мистеру Эминовичу постелить в комнате для гостей, так нет, он лёг спать у вас в кабинете. Вы уж простите…
— Не имеет значения, — ответил я, зная, что Мирослав всегда поступает так, как хочется ему. Повесив пальто и шляпу на вешалку, я прямиком направился в кабинет.
