лицом к лицу с Галло. Энцо меня чертовски пугает, да и Данте ненамного лучше. К тому же, Неро не в состоянии меня защитить.
Поэтому я привожу его к себе и тащу вверх по лестнице, что на самом деле не так уж и легко. Он чертовски тяжелый. К тому же, куда бы я ни положила руки, я не могу не заметить, насколько твердое у него тело. Даже без сознания Неро почти везде состоит из напряженных, сухих мышц.
Я кладу его на свою кровать и пытаюсь немного умыть его.
Он в полном беспорядке. Как будто хотел, чтобы ему разбили лицо. Словно он пытается разрушить свою красоту.
Это не сработает. Порезы и синяки не могут скрыть того, что под ними.
С каждой каплей крови и грязи, которые я счищаю с его кожи, я открываю еще один дюйм этого идеального лица.
Забавно, что самые красивые лица нетипичны. Неро не похож на Брэда Питта или Генри Кавилла – он похож только на самого себя.
У него вытянутое лицо, высокие скулы, острый подбородок. Белки его глаз и белые зубы сверкают на фоне оливковой коже всякий раз, когда он говорит или смотрит в вашу сторону. Его брови – прямые, черные полосы прямо над светло-серыми глазами – глазами, которые иногда кажутся яркими, как звездный свет, а иногда такими же темными, как нижняя часть грозовой тучи. У него широкий нос, который был бы слишком большим для его лица. За исключением того, что он идеально уравновешивает его полные, мягкие губы. Губы, которые должны быть нежными. Но всегда кривятся в усмешке.
У него копна черных волос, без намека на каштановый оттенок. Они все время падают ему на глаза, и он снова отбрасывает их назад. Это нетерпеливый, сердитый жест, как будто его раздражают собственные волосы или что-то еще, что осмеливается коснуться его лица.
Он одевается, как Джеймс Дин: потрепанная кожаная куртка, которая выглядит старше, чем он, рваные джинсы, ботинки или грязные кеды.
Это тот Неро, которого я знала большую часть своей жизни.
Но тот, что лежит на моей кровати, немного отличается. Во-первых, он спит. Потерял сознание или вырубился, я не знаю. Так что это напряженное выражение гнева отсутствует на его лице. Черты его лица расслаблены. Он выглядит почти мирно.
Единственный раз, когда я видела его таким, это когда мы вместе ехали в его машине. Да, мы убегали от копов. Но это был единственный раз, когда я видела его почти счастливым.
Его футболка разорвана после драки. На его груди длинная рана. Я очищаю ее, как и его лицо.
Замечаю, что кожа на его груди такая же гладкая и безволосая, как и на всем остальном теле, и такая же темно-оливковая. Я удивлена, увидев, что он не покрыт татуировками. На самом деле у него вообще их нет, насколько я вижу.
Начисто умываю ему лицо. Он стонет, когда я дотрагиваюсь до опухших частей его лица. Это звук полный страдания.
Я понимаю, что ему действительно больно.
Я никогда не думала о Неро как о ком-то, кто может чувствовать боль, как нормальный человек. Кажется, он всегда получает от этого удовольствие.
Я смотрю на него, лежащего там, и думаю, какой он на самом деле молодой. Всего двадцать пять, как и мне. Он всегда казался намного старше. Особенно когда мы вместе учились в школе.
Но тогда он был еще ребенком. Сейчас он уже почти взрослый.
Он просто вырос грубым. Даже грубее, чем я.
У Галло есть деньги. Но сколько ему было лет, когда ему впервые вложили в руку пистолет?
Мой взгляд направлен на руку, лежащую у него на груди и пытающуюся за что-то ухватиться. Костяшки его пальцев в крови и разбиты. Его пальцы длинные, тонкие и изящной формы.
Я на мгновение просовываю свою руку в его, чтобы дать ему что-то, за что он может подержаться. У меня тоже длинные пальцы. Наши руки идеально соединяются друг с другом. Как пальцы внутри перчатки. Как будто они были созданы друг для друга.
Глаза Неро распахиваются. Я убираю руку, садясь на пятки, прежде чем он что-нибудь заметит.
Он пытается сесть, и я толкаю его обратно.
Мы разговариваем какое-то время. Спокойнее, чем мы когда-либо раньше разговаривали.
Затем он целует меня. Не так, как он поцеловал меня в машине. Это было жестоко, агрессивно, как наказание. В этот раз все наоборот. Он целует меня нежно. Почти ласково.
Мы целуемся так долго, что я забыла, кто он и кто я. Забыла, что сто раз клялась себе, что никогда, никогда, никогда не позволю Неро Галло завладеть моим сердцем, чтобы он мог разорвать его на мелкие кусочки и растоптать их, как он делает со всеми остальными.
Затем его рука касается моей груди, и я ахаю, потому что ощущение его ладони, скользящей по моему соску, подобно электрическому разряду, пронзающему мое тело. И он отстраняется от меня, выглядя удивленным и почти испуганным.
Затем он уходит.
И я часами лежу одна в своей постели, удивляясь, почему я позволила ему поцеловать себя. И почему он вообще этого хотел.
На следующее утро я чувствую себя разбитой, и моя голова раскалывается. Я почти никогда не пью. Те два стакана пива в доме Леви не принесли мне никакого удовольствия.
Я, спотыкаясь, выхожу на кухню, где замечаю Вика, который уже проснулся. Его учебники разбросаны по столу, а нос в дюйме от бумаги, пока он что-то строчит.
– Что ты делаешь? – подозрительно спрашиваю я.
– Я записался на эти летние курсы, как ты и сказала, – говорит Вик.
Он выглядит смиренным и извиняющимся, как будто раскаивается передо мной.
Он знает, что меня принудили быть наркоторговцем для Леви Каргилла. Я не рассказывала ему об офицере Шульце. Работа с копами – одно из самых опасных занятий в Старом городе. Если бы Вик узнал, что я делаю, это только подвергло бы его опасности.
– По какому предмету пишешь конспект? – спрашиваю я его.
– По эволюционной биологии, – говорит он. – Про естественный отбор, общее происхождение и видообразование.
– Это про Менделя и горох?(Грегор Мендель изучал закономерности моногибридного скрещивания гороха)
Я смутно помню, как заполняла кучу квадратов, которые должны были научить нас рецессивным и доминантным
