– Все дело в нервах, – продолжил он. – Тех самых проклятых нервных окончаниях, благодаря которым ты и я чувствуем… ощущаем… и загвоздка в том, что снадобье, которое может заставить твой мозг припомнить ВСЕ… это чертово варево не ограничивает свое действие головой – оно ударяет по всем нервным клеткам. Всем! И уйти – потерять сознание или, – Швейцарец хмыкнул, – умереть от болевого шока – эта дрянь тебе также не позволит.
– Очень хорошо, – улыбнулась Тайна. – Умирать я теперь уже не хочу.
– Ты не представляешь, – в третий раз повторил Швейцарец.
САШКА
– Вы только не стреляйте друг в друга, мальчики, – быстро сказала Эмма. – Пожалуйста.
– Не волнуйся, – щелкнул я. – Все будет хорошо, вот увидишь. Не будет никакой пальбы… правда, Макс? Ведь если у твоего хозяина и зачешутся все полграмма мозгов… на кончике указательного пальца… ты-то ведь понимаешь, что иногда стрелять вовсе не стоит, даже когда очень хочется?
Старый «АКМС» промолчал, и это было, в общем-то, не очень хорошим знаком – последние дни, по мере того как мы с Эммой… как наши с ней отношения становились все более дружескими, Макс мрачнел и замыкался в себе, делаясь все больше похожим на своего хозяина. Я до сих пор считал, что естественным ходом вещей является тот, когда оружие меняет «под себя» человека… но, видимо, из любого правила всегда найдутся исключения.
– Вот и ладушки, – натянуто улыбаясь, произнес Айсман. – Расстанемся… пока хорошие. Так вроде бы в подобных случаях говорят, а?
Неожиданно хозяйка Эммы сбросила свой мешок прямо в жадно чавкнувшую жижу и, сделав шаг вперед, оказалась между мной и Максом.
– Только без глупостей! – резко произнесла она. – Прекратите! Оба!
– Да я, собственно, ничего и не начинал, – пробормотал Сергей. Впрочем, взгляд Анны и был направлен вовсе не на него.
– Рик!
– Он может нас выдать, – медленно выцедил сквозь стиснутые зубы Энрико. – Разболтать.
– Кому?! – голос Анны звенел от ярости. – Этим… жабам-гребешкам? Болотникам?
– Приятель, если что, так я могу и это… подписку о неразглашении подмахнуть, – вставил Шемяка. – Ну, или там, честное пионерское…
– Помолчи!
В Эмминой хозяйке сейчас было почти невозможно узнать ту… я на миг замялся, пытаясь найти подходящее определение… холеную… да, холеную блондинку, с которой мы познакомились на базаре. Волосы, несмотря на регулярные попытки мытья, давно уже сбились в нечто несусветное, а две-три торчащие из серо-зеленого колтуна светлые пряди только усиливали эффект. Лицо – в грязевых потеках, по оттенкам которых, при наличии желания, можно легко восстановить наш маршрут, а одежда и вовсе…
Прежними оставались лишь глаза.
…и все же в этот миг она была просто чудо как хороша. С точки зрения автомата, разумеется.
– Тем, кто придет за нами, – тихо произнес Энрико.
– А разве это будет иметь хоть какое-то значение?!
Несколько длинных, почти невыносимо долгих секунд они – Анна и Энрико – стояли, глядя так, что даже я почти услышал лязг перекрещивающихся взглядов, треск высекаемых искр, скрежет… одна воля ломала другую, почти столь же неподатливую, но именно это «почти» и было сейчас решающим!
– Не знаю, – отворачиваясь, буркнул скуластый. – Я – не знаю.
– Зато я знаю!
– К слову, – снова встрял в разговор Сергей. – И я бы тоже не прочь кой-чего узнать.
– Что же?
– Ну-у, – задумчиво протянул Шемяка, – например, какого черта вы так рветесь на этот самый Большой Остров?
– В самом деле?
– В самом деле – что?
– В самом деле хочешь узнать?
– А то. Не хотел – не спрашивал бы.
– Узнать, – повторила Анна с таким видом, будто слово это было каким-то диковинным печеньем довоенной выделки, и она, откусив кусочек, пытается понять, можно ли счесть данный продукт лакомством или же он решительно и бесповоротно перекочевал в разряд археологических окаменелостей. – Узнать. Что же… следопыт… нет ничего проще. Для этого надо всего лишь пойти с нами.
– Анна!
Не уверен, кто из двоих мужчин удивился больше, но, судя по возгласу, таковым был все же Энрико.
– Пойти… – теперь дегустатора ядов изображал уже Шемяка. – С вами. Угу. И денег, конечно же, вы за это ну совсем никаких не заплатите.
– Ты ведь сам недавно сказал, – спокойно напомнила девушка, – что у нас нет больше денег. Золотишка ек… кажется, так?
– Ну, положим, я на всезнание не претендую, мог и ошибиться. Да и вообще… пару минут обратно думал одно, а сейчас вот поразмыслил и решил, что два десятка золотых – сумма уж больно ровнехонькая. Вдруг да ошибся, и монеток у вас все-таки было не двадцать, а, к примеру, двадцать четыре?
– Ошибся. Двадцать три.
– Ага. Но платить все равно не будете.
– Даже гильзы стреляной не получишь! – твердо заявила Эммина хозяйка. – И скажи спасибо, что я с тебя ничего не требую, хотя зрелище, которое ты увидишь в итоге… поверь, очень многие захотели бы на него посмотреть.
– Что ж вы торговлю билетами не открыли-то? – ехидно спросил Айсман.
– Не догадались… а тебя спросить забыли.
– Во-во, – проворчал Сергей. – Эт точно.
Я отлично чувствовал его: Сергей Шемяка по прозвищу Айсман, двадцати трех лет от роду, бродяга, «горелый следопыт», был зол… растерян… испуган…
…но решение он принял почти сразу же, не раздумывая.
– Пойти, значит, с вами. Без денег, за так. На Большой Остров… в пасть клановцам, да еще вдобавок почти наверняка – в скелет. Та еще прогулочка… с возможностью сдохнуть три раза на шаг. И ты мне это предлагаешь всерьез. Черт… – Сергей улыбнулся, – до чего же привлекательно звучит! Ну просто невозможно сказать «нет»!
ШВЕЙЦАРЕЦ
– Ты узнал то, что тебе было нужно? Это было первое, что спросила она.
– Да.
– Это хорошо. А… что с моими руками?
– С ними все будет в порядке.
– А…
– Ты их в костер сунула, – чуть помедлив, сказал Швейцарец. – Прости. Я не подумал.
– В костер… но зачем?
Говорить ему явно не хотелось, но промолчать тоже было нельзя.
– Думаю, – тихо произнес он, – тебе показалось, что в огне им будет прохладней.
Бульоном Швейцарец накормил ее сам, не позволив сделать ни одного лишнего движения.
– Повязки могут сползти, – пояснил он. – А целебная мазь стоит дорого.
Мазь была хорошая – сейчас девушка почти не чувствовала боли в распухших пальцах. Осталась только память о ней – дикой, ошеломляющей, накатывающей яростно-багровой волной – и о холодном, словно родниковая вода, голосе из-за края сознания.
Потом Швейцарец принес одеяло и помог девушке завернуться в него – все теми же ловкими, аккуратно-выверенными и… на миг она почти с ужасом подумала, что эти движения можно было бы назвать нежными.
Сам он устроился в двух шагах от нее – просто лег на плащ и, скрестив руки под головой, принялся внимательно разглядывать усеянное звездами небо над лесом.
Она не знала, о чем он может думать, а если бы могла узнать, то наверняка бы удивилась.
Швейцарец думал о ней – и улыбался. Мысленно, разумеется.
И вспоминал.
«А вот если… – голос Старика звучал еще скрипучее обычного, – ты возьмешь щенка и станешь бить его и ласкать абсолютно случайным образом… знаешь, что он подумает?»
«То же, что и этот комочек под одеялом», – мысленно закончил Швейцарец. Даже не глядя в ее сторону, он отлично знал, что она сейчас не спит, а смотрит на него.
Смотрит… и пытается понять.
А-а, к черту все, подумал он. Прав был Агеев…
– Я не злой! – громко сообщил он перечеркнувшей черный небесный бархат туманности. – И не добрый. Я – рациональный. А теперь – спи! Завтра будет долгий день.
И звезды мигнули ему в ответ.
Сам Швейцарец спать не собирался. Пока. Слишком уж много ему необходимо было продумать и лучше сделать это спокойно, не на ходу. Час-полтора он урвать ото сна вполне может.
А вот ей надо выспаться.
Ей…
Отвечая на вопрос Тайны, он ничуть не кривил душой – те немногие косвенные обрывки воспоминаний, которые чертово снадобье выцепило из серой пелены забытья, были для Швейцарца хоть и не ключевыми, но и отнюдь не маловажными фрагментами мозаики. Лгал он в другой момент – когда говорил о своих мотивах.
Тридцать-тридцать пять процентов. Именно это число выщелкнули костяшки счет в его голове тогда, в коридоре. Вероятность того, что личная игрушка одного из иерархов могла знать что-то важное. Вероятность, достаточная, чтобы окупить риск – не столь уж большой дополнительный риск, потому что к той минуте Швейцарец уже твердо решил уходить шумно.
Шум был для Швейцарца ответным ходом в предложенной иерархом Дяо Игре – как очень надеялся Швейцарец, ходом, НЕ относящимся к разряду «естественных». И для шума требовался повод, хороший, убедительный, а раз так – почему бы в кои-то веки не сделать доброе дело, да еще с тридцатипроцентной вероятностью отыграть при этом пешку.
