лишь то, ради чего он жил и был готов умереть.
Идею лучшего будущего для своих братьев и сестре.
Живых и тех, кто придет им на смену.
Ни один не пройдет.
В его руках клинок павшего героя — его учителя, который он добыл неимоверными усилиями, но теперь он сам герой, и падать не ему.
Он возносится.
Сила гремит в нем, и он гремит в Силе.
Сняв запреты, оставив в стороне все сознательные мысли, прислушиваясь только к своей страсти и радости, контролируя их в этом сражении, он обретает мощь, о которой и не мечтал.
Он сам стал схваткой.
Он не знает об усыпавших пол тоннеля трупах, которые его ноги проворно минуют сами по себе.
Он не знает об искореженных пластинах дюрастила, которые сам же и оторвал от обломков ворот, поднимающихся и вращающихся вокруг него, чтобы отразить бластерные заряды, которые запускают в него снайперы и подступающие для новой атаки новые обреченные бойцы.
Не знает о полуразрушенных статуях из атриума, которые Сила увлекла в танец; о гигантских фигурах джедаев многих рас, населяющих галактику, которые словно ожили и выступили на его стороне, гремя, вертясь и падая, подминая под себя десятки и сотни врагов, и превращая атриум в место бойни.
И уж совсем его не заботят очертания разрушенных древних стен, освещение, или число нападающих.
Десяток?
Сотня?
Тысяча?
Скольких врагов перенесли в безопасные места после получения несмертельных ран?
Да и вообще, были ли раненные в этом бою?
Маловероятно.
Он не стремился их обезоружить и вывести из боя.
Он стоял за сои идеалы.
И убивал за них.
Сколько вражеских солдат сейчас лежат мертвыми в клубах пыли посреди развалин и останков двух «Джаггернаутов»?
Он не помнит, ибо памяти не существует как таковой.
Нет прошлого.
Нет будущего.
Он даже не осознает себя.
Не осознает солдат Содружества и бывшего ученика, ставшего ныне заклятым врагом.
Он стал воинами, с которыми сражается, истекая кровью вместе с каждым, кто падает от его ударов.
Нет больше Бре’ано Умакка; нет солдат Содружества Пяти Звезд, нет джедаев и ситских прислужников.
Есть только танцоры и танец.
В этом танце все сущее: от вращения кварков до медленного обращения галактик, все в движении.
Все в танце.
Все в сущем.
* * *
Инквизитор приблизился к своему противнику.
— Красота, ведь правда же? — проговорил он, указав на тела убитых солдат, истерзанных в труху.
Его не заботило то, что бывший учитель управляет строительным мусором, без малейшего вреда для себя используя его для защиты и нападения, бросая куски колонн и перекрытий, чтобы уничтожать целые отряды солдат, которые он, инквизитор, отправил на бойню.
— В этих смертях нет красоты, — громогласно ответил мон-каламари. — Ты отправил этих людей на закланье, чтобы ослабить меня. Ты напрасно пожертвовал ими, потому что только сделал меня сильнее. Твоя мелочность и маниакальность открыли мне глаза. Ты — тот, кто хотел меня убить за мою слабость — сделал меня сильнее.
— Этого боя тебе никогда не пережить, старик, — пообещал ему инквизитор. — Я никогда не полагаюсь на удачу. И именно поэтому мне всегда удается выжить. У меня всегда есть запасной план, чтобы избежать любых неприятностей…
— Всегда? — было в его голосе что-то такое, от чего инквизитор застыл на месте. — Любых неприятностей?
В одно мгновение каменная защита вокруг мон-каламари превратилась в поток смертоносных снарядов, которые растерли кровавыми следами подобравшихся к верхним ступеням главного входа новых штурмовиков.
Инквизитор посмотрел на то, как от целого батальона остались лишь куски тел, потеки крови и кашицы мозгов.
Он даже не успел набрать воздуха в легкие, чтобы спросить, о чем это говорил его бывший учитель, действующий отнюдь не по-джедайски, но не успел этого сделать.
Его невысказанный вопрос был разрешен до тошноты знакомым звуком… щелчком… шипением… гулом.
Медленно, грациозно, опасаясь увидеть то, от чего он не в силах был бы отвести взгляд, инквизитор повернулся к новому источнику бледноватого света в этом разрушенном месте.
Повернулся к свету, который сам искрился синевой, и отбрасывал беловатые блики на изгибы остатков некогда великолепного интерьера.
И обнаружил, что смотрит на кончик светового меча всего в сантиметре от кончика своего носа.
— Световой меч — весьма интересное изобретение, — дружелюбно произнес Бре’ано Умакк, оказавшийся всего в паре метров от него. — За всю военную историю не было создано ничего подобного. Парадоксальное оружие, сродни джедаям, которые им пользуются: мирные воины, убивающие во имя жизни. Ты когда-нибудь замечал? Клинок округлый, у него нет режущего края. Но это световой меч — и сам по себе является ни чем иным, как режущим краем. Как ни поверни клинок, он всегда наносит порез. Любопытно, да? Можно даже сказать, символично.
— Что? — Инквизитор открыл рот, закрыл, снова открыл.
Он хотел спросить, что этот выживший из ума старик делает.
Почему не убивает его с такой же легкостью, как делал это со штурмовиками и пехотинцами?
Хотел задать еще множество различных вопросов, но все, что он смог произнести, было:
— Что?
И снова, мон-каламари, назвавшийся мастером-дженсаарай, будто прочел его мысли.
— Ты ничего не понял, — как-то страшно стало от того, что мон-каламари, тело которого практически светилось в темноте ночи, говорил это веселым тоном. — Ситы используют световой меч для убийства. Джедаи утверждают, что он им нужен для защиты, не нападения. Но в бою, световым мечом обе стороны и нападают, и обороняются. Так же и с Силой.
— Ты больной на всю голову старик…
— Думай как хочешь, мой бывший ученик. Я дам тебе всего один шанс. Ты можешь принять новую истину — и примкнуть ко мне. Откинуть догмы и стать лучшим воплощением себя. Или — ты не уйдешь отсюда живым.
Инквизитор без особого труда ударил по бело-синему клинку собственным орудием и отвел угрозу от своего лица.
— Что бы ты не придумал в своей голове, старик, единственный, кто здесь умрет — это ты. Со мной — вся мощь Темной Стороны!
— Пусть будет так, — скромно ответил бывший джедай. — Но ты не достигнешь желаемого. Потому что со мной — Сила. Единая Сила.
Мастер-дженсаарай перестал улыбаться.
Он сделал шаг вперед, переходя в боевую стойку.
И превратился в машину для убийства.
* * *
— Это становится слишком затянутым, — произнес Афар, наблюдая за сражением двух исполинов.
Хоть каждый из них обычного роста, но одного взгляда на них достаточно, чтобы понять — лучше к ним не приближаться.
От скорости, с которой мелькают синий и красный световые клинки, волосы во всех нескромных местах встают дыбом.
— Нужно продумать способ отступления! — сказал Кросс. — И как вытащить мастера отсюда, пока он тут не сделал что-то, от чего я буду с холодном поту просыпаться по ночам!
— То есть того, что мы уже видели — недостаточно? — спросил Афар.
— Я думаю, что это только начало, — признался Джехан. — Нужен выход, нужен выход…
Но сказать — это одно.
Понять и найти — совершенно другое.
Его взгляд метался по превратившемуся в поле боя Вестибюлю, но мозг, акцентирующийся на противостоянии двух разумных, никак не мог взять в толк, как отсюда сбежать.
А потом что-то теплое, дружелюбное, светлое, прекрасное, как лучи светила, коснулось его.
Он с удивлением почувствовал, что его разум очищается от лишних и посторонних мыслей.
Концентрируется на том, как бы покинуть поле боя.
Вдвоем с Афаром.
Нечто, что не могло поддаться объяснению, без злобы и насаждения совей воли, подсказывало ему, что спасаться нужно лишь им двоим.
Что мастер-дженсаарай нашел свой путь.
Который он принял и следует ему до конца.
Вместе с этим пришло понимание того, что этот мысленный контакт исходит от мон-каламари.
Джехан никогда не был чувствителен к Силе, не контактировал с ними и не мог сказать на что это похоже.
Он лишь ощущал дружеский совет, проецируемый прямиком в голову: «Уходите. У вас своя цель».
Он не слышал голоса, но почему-то считал, что автор этих строк сейчас ведет беседу с мужиком в пафосных черных одеждах с командной планкой Инквизитория на груди.
А затем они начали сражение, и мон-каламари начал отступать.
Теплота внутри не исчезла, но она словно начала куда-то подталкивать Джехана Кросса.
Его взгляд упал на чадящие остовы двух «Джаггернаутов».
А ворвались в Храм три машины…
— Афар… Есть идея.
— И как нам забрать Умакка их этого водоворота? — поинтересовался зайгеррианец.
— Никак, — тихо поделился откровением Джехан. — Он делает все, чтобы мы ушли. Мастер Умакк остается в Храме.
— С чего ты взял?
