«Костя…» — подумал Калугин, но тут же отпрянул от входа в пещеру: сверху, над головой, над этим громадным мысом раздался оглушительный рев, и Калугин в просвете входа в пещеру увидел ИЛ-2 с красными звездами на плоскостях. Штурмовик прошел над темным от туч и волнения морем и удалился в ту сторону, откуда вчера ночью пришел их катер. И Калугин почувствовал некоторое облегчение: не все еще потеряно, ведь где-то там, не так далеко отсюда, их база с гаванью, в которой стоят грозные подводные лодки и их ремонтирующийся эсминец, его боевая часть, матросский клуб и знакомые ребята… Где сейчас их СК? Успел ли взять всех оставшихся в живых десантников?
Уж Костю он не взял, это точно… А что, если случилось невозможное и Костя спасся, отполз за минуту до взрыва и даже погрузился под обстрелом на катер? Нет, такого не бывает. Если кто случайно и уцелел от взрыва, тот неминуемо сгорел в стремительно разлившемся горючем: огонь шел плотной гудящей стеной…
На каменном полу среди твердых бугорков птичьего помета Калугин увидел тоненькую извилистую струйку воды: она вытекала из его фляги, подвешенной к ремню, из аккуратной круглой дырочки — прострелили… Увидел — и во рту его сразу стало жечь от сухости и соли. Он снял флягу, воды в ней оставалось немного, не больше четверти, отвинтил крышку, сделал два коротких экономных глотка, снова завинтил крышку и, чтоб остаток воды не вылился, бережно прислонил флягу к стенке.
Издали, с берега, донеслись выстрелы: два почти одновременно и третий через небольшую паузу. Калугин притих и минут двадцать не решался выглядывать из отверстия. Может, немцы ищут уцелевших, не успевших сесть на катер моряков, и добивают их?
Еще с полчаса Калугин не шевелился и прислушивался всем телом. Выстрелов больше не было. Он снова решил, соблюдая все предосторожности, выглянуть из пещеры. Вначале он тщательно обследовал глазами море, с которого его могли увидеть. Море было безлюдно. Черно-белое от гребешков, рваное, ветреное, оно несло волны, негромко разбивало их о большую плиту у входа в пещеру, тягостно стонало и охало где-то внизу, под плитой, под ногами Калугина: там, наверно, была другая, наполовину залитая водой пещера.
Калугин чуть подался из пещеры вперед и скосил глаза в сторону берега. Берег был безлюден, как и море. Длинная, серая, подковой выгнутая полоса гальки. Повыше — кустарник, за ним — темные силуэты кипарисов и уже дальше начинались домики окраины. И все было там мирно, тихо, будто и не было никакой войны. Только густой черный дым, все еще стлавшийся над дальней половиной городка, напоминал о войне, об опасности, о том, что надо быть готовым ко всему…
Жаль, оружия нет. Могут взять голыми руками. Но пусть-ка найдут, обнаружат его! Калугин понимал, что заметить его убежище с моря не так-то просто, а забраться на мыс еще трудней: и справа и слева отвесные стены, и есть только один путь сюда — сверху по веревке. Да кто сюда полезет?
Пещера была довольно просторная и удобная. По сторонам — две плиты для сиденья, словно кто-то нарочно приготовил для себя на всякий случай это убежище. Однако никаких следов пребывания человека здесь не было: ни черного круга от костра, ни консервных банок, ни обрывков бумаги или окурков.
В общем, если разобраться, ему дьявольски повезло. На катер не попал, так хоть сюда: сухо и безопасно…
Одно было плохо: болело плечо. И еще очень хотелось курить. А курить было нечего. Да и воды во фляге оставалось мало. А пить хотелось почти непрерывно. Калугин выпил маленькую лужицу с каменного пола — лужица могла испариться. Потом он снял широкий с большой бляхой ремень и стал расстегивать медные, с якорями, пуговицы на бушлате. Конечно, плечо его было задето не то осколком, не то пулей: в том месте, где был порван бушлат, запеклось немного крови. Рана не особенно стесняла его движений, однако когда он захотел снять бушлат, чтобы просушить его на ветру, стало невыносимо больно, и Калугин его не снял. Зато брюки, ботинки и бескозырку разложил поближе к выходу, чтобы их хоть слегка обдувал ветер. Сидеть в трусах, да еще сырых, было зябко. Калугин забился в дальний угол пещеры и скорчился там, прикрывая застывшие коленки короткими полами бушлата…
Что ж делать дальше? Его никто не вызволит отсюда, не придет за ним — это ясно. Во-первых, товарищи, прибывшие с катером на базу, уже рассказали, что он погиб или взят в плен, потому что не сделал даже попытку попасть на СК. Во-вторых, если бы в части и знали, что он еще жив, ничего не смогли бы сделать: не присылать же к берегу захваченной противником территории судно за одним человеком. Война только началась и никто не будет рисковать ради одного человека целым судном — даже самым крохотным катеришкой! — и его экипажем. Да и кто может догадаться, что он сидит на этом мысу после успеш… да, да, после успешного выполнения ответственного боевого задания. Так и будет доложено начальству, а потом командованию флота, а оно, может быть, сообщит и в самую ставку Верховного командования: операция по ликвидации крупной нефтебазы на Черном море успешно выполнена десантом энской части морской пехоты под командованием старшего лейтенанта Рыжухина.
Глаза Калугина остановились на бескозырке, лежавшей на каменном полу пещеры. Недавно он получил ее, новенькую, упругую, с ярко-золотой, свежей надписью на черной шелковистой ленте — с именем его корабля. Имя у его корабля громкое, грозное, а вот он, Калугин, сидит сейчас здесь беспомощный, бесполезный и не знает, как отсюда выбраться, что делать. Легко, очень легко было придумать это имя для корабля и носить красивое золотое слово на ленте, рисуясь на улицах города перед девчатами и сухопутными гражданскими, и до чего ж, оказывается, нелегко быть и всегда оставаться таким, как обещало это слово, — мужественным!
Потом ему захотелось есть. Он тщательно обшарил карманы бушлата и отыскал в левом полужидкую, смешанную с махрой кашицу, бывшую некогда сухарем. Калугин проглотил ее, но только раздразнил аппетит. Больше в кармане не было ни крошки. На этот раз он разрешил себе выпить только маленький тепловато-горький глоточек, может быть, треть настоящего глотка. Когда смеркалось, на окраине Скалистого зажглись и стали испуганно шарить по морю прожекторы, в небе вспыхнуло несколько осветительных ракет, и сердце Калугина стиснула тоска от одиночества и полной беспомощности…
Утром следующего дня острей стало болеть плечо. От голода и жажды еще сильней кружилась голова. И было очень холодно. Полночи он не спал, а, весь съежившись, скрючившись, дрожал мелкой дрожью. Несколько раз просыпался от одиночных выстрелов на берегу — они все еще раздавались. А когда над морем появилось тусклое негреющее солнце и с трудом пробило плотные, низкие тучи, нависшие над берегом и высокой Горой Ветров с четырьмя зубцами, Калугину стало совсем плохо. До него впервые дошло — и эта мысль была неожиданной и оглушающей, как удар прикладом в лоб, — что никогда, никогда не выберется он отсюда, что эта пещера, эта хитрая, глухая, недоступная нора в скале будет его могилой: куда ему, раненому, голодному и безоружному, бежать отсюда? Вокруг же немцы. Увидят, схватят, прикончат… Почему так устроен мир, что он, Вася Калугин, у которого, казалось бы, все впереди, должен умирать молодым, и тысячи, десятки тысяч уже умерли, и никогда больше не встанут, не увидят солнца, не услышат плеск моря?
И его, Калугина, не будет. И даже потом, когда наши победят и прогонят со своей земли врага, может быть, кто-нибудь случайно заберется сюда, на мыс, и найдет в пещере то, что останется от него, и никто никогда не узнает его имени и фамилии, потому что в эту операцию они пошли, как ходят в разведку, без всяких документов: они надежно хранятся в несгораемых ящиках воинской части. Словно и не жил он, и не было у него отца с матерью, и ребят с «Мужественного», и этой оперативно-диверсионной группы во главе с Рыжухиным и старшиной 1-й статьи Костей, который, раненный и полуживой прогнал его от себя, чтоб погибнуть одному…
Глава 26. ТЕТЯ ДАША
Возле большого здания краеведческого музея Калугин услышал зычные голоса и на мгновение очнулся от воспоминаний. Трое молодых моряков в белых форменках и черных брюках махали ему с тротуара, и он сразу подъехал к ним.
— Папаша, свободен? — спросил первый, краснощекий. — Может, подкинешь? Припаздываем…
«Откуда у военных моряков деньги, чтоб на такси разъезжать?» — мелькнуло у Калугина; он по собственному давнему опыту прекрасно знал, что рядовому составу, находящемуся на даровом довольствии, в армии и на флоте платят не густо — на сигареты да на кино с девушкой без особых угощений. Но Калугин охотно откликнулся:
— Свободен… А куда опаздываем, если не секрет? — Он понимающе улыбнулся.
— Ошибся, папаша. Не туда, — весело заметил второй курносый морячок. — Мы к ребятам, в детдом, на встречу с ними…
