— Потому что оно теперь твое. С завтрашнего дня тебе принадлежит половина моего замка, это поле и торфяник. Ты можешь распоряжаться ими как захочешь. Это все, что у меня есть. Вторая часть наших владений принадлежит Альберту.
— Вот возьму и выгоню тебя завтра со своей половины замка. Будешь бездомным ходить по улицам и просить милостыню.
Он стоял и улыбался, морщины пропали с его лица.
— Мне твоего не нужно. Я могу заработать себе на хлеб сама.
— За это ты мне и нравишься. Но составлять завещание заново у меня ни времени нет, ни желания. Считай, что это моя благодарность тебе за то, что ты примирила меня с братом.
Я отвернулась. Мне снова стало очень грустно. Он так и стоял, улыбаясь. А потом достал из сумки мороженое — редкое и сложное в приготовлении лакомство. До этого я пробовала его только однажды, когда на мой десятый день рождения родители заказали его у лучшего кондитера города, чтобы побаловать меня. Мороженого было мало — оно легко умещалось в крошечной чашечке из хрусталя, а стоило оно, как годовой запас зерна. Я ела его медленно, стараясь запомнить вкус навсегда, уверенная в том, что вряд ли доведется попробовать его еще раз. И вот сейчас, стоя посреди поля невозможных, не существующих лунных лилий, я ела мороженое, второй раз в жизни. Рядом стоял Рональд, почти касаясь своим плечом моего. Звезды мерцали, лилии колыхались под ветром, небо за пролеском сменяло уверенный черный цвет на серый, предвещая скорое появление солнца. Пришло время возвращаться назад. Рональд сорвал один цветок, и разобрав теплыми пальцами пряди, вплел его мне в волосы.
— Их же нельзя срывать, — неуверенно сказала я.
— Возьми один на удачу. Остальные — если хочешь продай.
— Такую красоту нельзя продать даже за все золото мира. Я принимаю от тебя в подарок это поле, остальное оставь себе. Послезавтра перепишешь свое завещание и вернешься к своей сложной герцогской жизни.
Мы въехали обратно в город, когда уже начало светать. Кругом все еще было тихо, но кое-где во дворах уже начинали стучать ведрами, скрипеть колодезными воротами и петлями открываемых сараев, вяло перекликаться и переругиваться. В мерном гудении проснувшейся жизни, мы не сразу поняли, с какой стороны прилетел первый арбалетный болт. Рональд быстро оглянулся. Ждать повторной атаки не пришлось — почти сразу второй болт гулко ударил в плитку мостовой под копытами моей кобылы.
— Прогулка окончена, Лисичка. Держись изо всех сил! — крикнул Рональд. Он хлопнул мою лошадь по крупу, и та пустилась в галоп, безошибочно находя самую короткую дорогу домой. Я бросила удила и вцепилась в лошадиную шею изо всех сил, едва ли способная различить что-либо кроме мелькающих под конскими ногами плиток мостовой. Мне оставалось только надеяться, что Рональд скачет где-то рядом. Ветер свистел в ушах, и кроме этого звука не осталось никаких других. Ухо что-то больно рвануло, лошадь встала на дыбы, но уже через секунду вновь твердо ударила копытами в землю и понеслась с удвоенной скоростью. Не знаю, каким чудом я не свалилась. С тихой паникой я начала осознавать, что уставшие руки долго не выдержат. Пальцы, против воли разжались, я соскользнула по гладкому седлу и съехала в траву рядом с куполом замка. Тут же вскочив на ноги, я осмотрелась. Разбуженный шумом стражник лениво поднимался на ноги и с удивлением оглядывался по сторонам, проклятые ворота стояли закрытыми, Рональда нигде не было. Дорога в дымке занимающегося рассвета была пуста.
— Открывай ворота! — крикнула я растерянному стражнику, забегая под защитный купол и заводя туда кобылу. Стражник, по счастью, был немногим старше меня и почему-то послушался. Только открывать их было не для кого, Рональда по-прежнему не было.
— Давай же, давай! — закричала я в отчаянии.
Стражник дернулся, думая, что это предназначалось ему, и потянул тяжелые створки быстрее.
— Ты же герцог Страх, тебя нельзя убить! — в отчаянии закричала я, и, будто мои слова оказались заклинанием, в ту же секунду с грохотом копыт и храпом, из-за поворота показалась лошадь герцога. Рональд все еще был в седле. Полуобернувшись, он смотрел назад, отбивая мечом летящие вслед болты. Когда его лошадь уже почти оказалась под куполом, последний болт успел впиться в плечо Рональда, как раз в то место, куда его ранил Альберт несколько дней назад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вот видишь, девочка, меня и без Хранительницы есть кому отправить на тот свет, — спокойно сказал он, когда я бросилась его обнимать под надежной защитой купола. Бешеный пульс стал понемногу стихать, облегчение стерло все мысли, я сама не заметила, как поцеловала Рональда, но тут же, придя в себя, смутилась и отпрянула, выскальзывая из его рук, отпускающих меня с легкой неохотой.
Альберт сам доставал болт, обрабатывал и зашивал рану. По его словам, он научился этому еще в детстве, чтобы ему меньше доставалось от родителей за их с Рональдом игры и тренировки.
— Ему-то меня зашивать почти не приходилось, я удары умею держать! — насмешливо заверял меня Альберт, но я была уверена, что он несколько кривил душой.
Мое ухо, как оказалось, тоже немного задело, к счастью — совсем вскользь. Альберт, припомнив брату прошлое, достал настойку очередки и намекнул, что мне лучше уйти, дабы не видеть герцога в недостойном виде.
«Рональд мне такой возможности не предоставил», — подумала я напоследок, но сжалилась над самолюбием герцога и вышла.
Как они вообще дожили до зрелого возраста? Этот вопрос остался для меня без ответа. Меня терзали сомнения, что с такими бурями страстей я смогу дожить до старости. Вспоминая ночную прогулку, поле лилий, бешеную скачку и поцелуй у ворот, я пошла к себе. Сейчас все пережитое казалось далеким и нереальным. Настоящей была только ненавистная книга, давно ожидавшая меня в комнате. Надо было использовать последнюю возможность, чтобы спасти Рональда. Сейчас, как никогда раньше я понимала, насколько сильно он мне нужен. Достав из угла заброшенную книгу, я села за стол, склонилась над страницами, и почти мгновенно заснула, упав щекой на желтоватые листы.
Последний день
Альберт почему-то опять стал котом. Он щурился одним глазом и улыбался.
— Не там ищешь, детка, — мяукнул он, и его лапы стали вытягиваться, морда удлиняться, а шерсть пропадать.
Теперь это был не кот, а дядя маг в розовом платье с дорогим кружевом и перламутровой пудреницей в руках. Он очень мило улыбался и говорил:
— Попей чаю с мальвой, а я тебе сказку расскажу.
Я взяла чай и стала пить, потом испугалась, что взяла чай у черного мага, но сразу успокоилась. Это был не Коллоп, это была моя любимая, давно умершая бабушка. У нее в руках оказалась та самая книжка, с которой я не расставалась последнюю неделю. Бабушка стала поучать меня доверительным тоном:
— Веди себя хорошо, внученька, — говорила она хрипловатым голосом. — Мужу надо мазать лысину и поливать рубашку, чтобы цвела, иначе он может, нет, должен тебя побить. Он же король!
— Король, — повторила я. — А как сделать так, чтобы король сказал правду?
— Короля правду не заставишь сказать никак. Можно только найти заклинание одно в книжке, у меня тут было...
Бабушка превратилась в лошадь и стала ловко перелистывать страницы копытами. Потом внезапно бабушка-лошадь исчезла. Передо мной стоял герцог Рональд.
— Когда-то давно случилось так, что троном Освии завладела династия жестоких и коварных правителей, — стал рассказывать он, глядя вперед невидящими глазами, будто выступая перед толпой. — Они укрепились на троне обманом и подделкой документов. Поколение за поколением они правили страной. Злые и хитрые, они истерзали народ до предела и ввергли страну в полное разорение. Они облагали подданных непомерными налогами, карали смертью за любое неповиновение, отбирали чужих жен и истребляли волшебников, которые могли им противопоставить свою силу.
Чудом уцелевшие маги прятались по деревням, ведя простую жизнь крестьян, в надежде затеряться и спастись, но, когда приспешники короля стали забирать три четверти выращенного хлеба и маги познали голод, терпеть и прятаться стало почти также безрассудно, как выступать против власти открыто. Маги тайно сговорились о встрече и создали особое, мощное заклинание. Оно должно было позволить всем в один момент, всего на минуту, увидеть правду о человеке, рядом с которым произносилось. Правду о его истинных мыслях и поступках, о его целях и отношении к людям, эдакий «дар» на всех. С этим заклинанием ложь становилась невозможной, побочный эффект был специально исправлен так, чтобы выравнивать честь и совесть всех, кто попадал в радиус его воздействия. Это замышлялось специально, чтобы зацепить и прихвостней короля, которые были хуже его самого.
