гарнизоне умирает. В Неве тонут, с крыш срываются…, Или вообще, как тем месяцем, на ровном
месте, солдат упал и шею сломал. Читали вы..., - он, нерешительно, взглянул на Сукина. «В архиве.
Было уже такое. Как раз полсотни лет тому назад, при коменданте Чернышеве. Только непонятно,
кто тогда в Алексеевском равелине содержался, ни одной бумаги я не нашел...»
-И не ищите, - посоветовал ему Сукин. «Раз не нашли, значит не надо, чтобы кто-то их находил,
майор. Все, - он поворошил костылем остатки виселицы, - возвращайтесь к служебным
обязанностям».
-Грехи наши, - недовольно сказал Лилиенанкер и застыл: «Александр Яковлевич, что это?»
-Гроза, что! - пробурчал генерал. Над Невой, с запада, неслись почти черные облака, задул резкий,
холодный ветер, где-то вдалеке слышались раскаты грома.
-Грехи, - упрямо повторил майор. Сукин взорвался: «Что за суеверия! Это природное явление,
книги почитайте, а не только уставы. Все, вы свободны!»
Лилиенанкер ушел. Генерал, ежась под холодным дождем, побрел обратно к дому. Почти у двери
он повернулся, и, перекрестившись, поглядел на шпиль собора: «Грехи. Пусть император сам
решает, что с этим делать».
В детской было жарко натоплено. Три девочки, - младшая совсем дитя, - возились на толстом,
мягком персидском ковре, что закрывал пол. Мальчик, - светловолосый, высокий, в бархатной
курточке и штанишках, оторвавшись от французской книги, спросил: «Маменька, а можно окно
открыть? Лето же».
-Так дождь за окном, Alexandre, - вздохнула императрица Александра Федоровна, что сидела за
вышиванием, в большом, уютном кресле.
-Хорошо, ненадолго, - она кивнула лакею. Взглянув на детей, женщина попыталась унять дрожь в
руках.
С того зимнего дня, когда совсем близко гремели пушки, когда она, подойдя к окну, увидела трупы
на льду Невы, у императрицы стали трястись пальцы. Она скрывала это, как и то, что у нее иногда
дергалась голова. Свекровь, как-то неодобрительно, сказала:
-Ты, Александрин, слишком чувствительная женщина. Это не Германия, а Россия, пора к ней
привыкнуть. Впрочем, - Мария Федоровна усмехнулась, - вы сейчас все такие. Это мы революцию
во Франции помним. Упаси нас Господь от ее повторения, - пожилая женщина перекрестилась.
«Тебя в Тампль посади, как покойную королеву Марию-Антуанетту, да хранит Господь душу
мученицы, ты и умрешь, на следующий день. Те люди, - Мария Федоровна вздохнула, - они не
чета, вам были, из железа выкованы».
-Я не хочу быть железной, maman, -резко отозвалась Александра, - я женщина. Я имею право
быть слабой.
-В России не имеешь, - отрезала свекровь и больше они об этом не говорили.
Императрица сделала стежок и вдохнула свежий, щекочущий ноздри запах дождя: «И ведь не
скажешь Nicolas ничего. Он муж, он имеет право получать свое - сколько хочет, и когда хочет.
Адини только год, а я опять беременна, - она, невольно, положила руку на живот. «Я ему, правда,
не говорила пока, всего третий месяц..., Господи, опять эти муки, - вздохнула Александра
Федоровна. «И maman - истинно, у нее не сердце, а камень. Она десять раз рожала, и считает, что
все так должны».
-Мама, - раздался рядом испуганный голос наследника престола, - мамочка, что это?
Александра Федоровна подняла голову и похолодела. Посреди детской висел светящийся,
мерцающий шар. Пахло чем-то неприятным, девочки заплакали, подбежав к ней. Женщина,
неожиданно спокойно, велела: «Няня, уведите детей. Немедленно».
Адини, что сидела на ковре, возясь с куклой, засмеялась. Сказав: «Огонь!», протянув ручку,
девочка коснулась шара. Александра Федоровна и не помнила, как подхватила дочь, прижав ее к
себе, спрятав от мертвого, холодного света, что залил комнату.
-Не смотри, - приказала себе императрица. Она успела увидеть, как шар, исчезая, коснулся ее
платья. Так и, удерживая дочь, женщина потеряла сознание.
Николай зашел в свой кабинет и остановился на пороге. Мать, в траурном, черном платье, с
кружевной наколкой на голове, сидела за его столом, читая какое-то письмо. В стекла хлестал
дождь, и он подумал: «Какое отвратительное лето, Петр Великий как будто нарочно построил
город в самом нездоровом месте. Ищи еще такое - не найдешь». Он целый день провел в
Царском Селе, инспектируя гвардию, и, вернувшись, даже не успел зайти к жене. «Надо уже их
вешать, - раздраженно напомнил себе Николай, - хватит канитель разводить».
Мать отложила письмо и посмотрела на него. Глаза у нее были пристальные, внимательные,
серые. «У твоей жены выкидыш, - Мария Федоровна даже не поздоровалась, - Виллие сейчас с
ней. Он сказал, что опасности нет, однако Alexandrin много крови потеряла. Пойди потом к ней, к
детям. Они сегодня молнию видели, странную. Испугались, - Мария Федоровна поджала губы.
-Я даже не знал, что она беременна, - недоуменно сказал император. «Maman, что вы здесь
делаете?»
-Я тоже не знала, - Мария Федоровна поднялась и хлопнула рукой по бумагам, разложенным на
столе. «И кое-чего другого не знала. Ты как смеешь волю своего покойного брата нарушать,
Nicolas? -- она швырнула ему письмо. Николай подобрал его. Разозлившись, он крикнул: «А как вы
смеете рыться в моем столе?»
-Я твоя мать, - Мария Федоровна подошла к нему,- я имею право на все, помни это. Полюбуйся, -
она вытащила из-за корсета лист бумаги, - генерал Сукин прислал с гонцом из Петропавловской
крепости.
Николай пробежал записку глазами и поморщился: «Maman, что за суеверия. Подумаешь, семь
раз молния виселицу разбивала. Построят еще раз, ничего страшного».
-Ты хочешь, чтобы следующая молния в кровать твоего сына ударила? - угрожающе спросила
вдовствующая императрица. «Ты, Nicolas, помни, кровь наследника престола на твоих руках будет.
Еще неизвестно, что с Адини случится, - женщина перекрестилась, - нянька говорит, она того шара,
светящегося, ручкой коснулась. Но, вроде, она бойкая, не заболела. А с женой твоей, сам видишь,
несчастье. Не испытывай судьбу, Nicolas, - велела ему мать, - у тебя виселица на шесть человек
была построена?»
Он, невольно, кивнул.
-Вели построить на пять, - приказала Мария Федоровна, - и Федосье Давыдовне Воронцовой-
Вельяминовой, - она взяла его за рукав мундира и подтолкнула к столу, - на письмо ее ответь. Она
о прощении для своего сына молит.
Николай, угрюмо, молчал.
-Я с ней одних лет была, как тебя родила, - внезапно сказала мать, - только ты у меня девятый был,
а у нее Петр Федорович один. Отправь его в Сибирь, навечно, Nicolas, в этом я с тобой спорить не
буду. Но жизни не лишай, не иди против завещания брата твоего покойного. И ей не прекословь.
-Кому - ей? – спросил император, глядя на вздувшуюся под дождем, волнующуюся Неву.
Мария Федоровна не ответила. Молнии били в крепость, яростные, белые, наплавной мост
мотался под ветром, набережная была безлюдна.
-Петербургу быть пусту, - отчего-то вспомнил Николай. «Воронцовы-Вельяминовы кровные
родственники наши. Боярин Петр Федорович, что Посольский Приказ возглавлял, на двоюродной
сестре царя Михаила был женат. И у князя Дмитрия Донского мать Вельяминова была».
-Ей, - повторила мать. «Не зря твоя бабка ко мне во сне являлась, Nicolas. Садись, пиши решение о
помиловании. Пиши генералу Сукину, Федосье Давыдовне пиши. И дай им с Петром Федоровичем
встретиться, перед тем, как его на вечную каторгу отправят. Старые же люди, они больше сына не
увидят».
-Только им, - предупредил мать Николай, окуная перо в чернильницу. «И так я слишком
милосерден, maman».
Он писал и усмехался про себя: «Не увидят. Это совершенно точно, об этом я позабочусь. Кое-
какие распоряжения пошлю в Сибирь, касательно Петра Федоровича. Евгения Петровна,
наверняка, попросит разрешения вслед за мужем поехать. На коленях будет просить..., - Николай
закрыл глаза. Император заставил себя успокоиться: «Кроу. С ними я тоже покончу. Никого в этом
змеином гнезде не оставлю. Не сейчас, конечно, после казни. Ничего, я подожду».
Он посыпал чернила песком и вздрогнул. Молнии, казалось, били уже в самый дворец.
Степа посмотрел на медленно открывающиеся ворота крепости. Мальчик тихо спросил, держа за
руку мать: «А я папу увижу?»
Юджиния только кивнула, глядя лазоревыми глазами на метавшихся в голубом, ярком, утреннем
небе, чаек. Грозы прекратились, потеплело, и женщина подумала: «Ехать будет хорошо, дороги
уже сухие. Да что это я, нам еще не разрешили последовать за Петей. Господи, все равно, спасибо,
спасибо тебе».
Получив письмо от императора о помиловании, свекровь выстояла ночь на коленях перед
иконами. Ранним утром, зайдя к Юджинии, Тео велела: «Богородицу возьмешь туда, в Сибирь. И
