Уголовный Суд».
Бенкендорф помялся у порога: «Ваше величество, со времен бунтовщика Пугачева такая казнь не
применялась в империи. Пугачеву сначала тоже отрубили голову. Верховный Суд будет надеяться
на проявление монаршей милости...»
-Если я решу ее проявить, - холодно ответил Николай, - я вам об этом сообщу, граф. Оставьте меня,
- он махнул рукой.
Дверь закрылась. Николай посмотрел на громаду крепости напротив. С той декабрьской ночи,
когда она играла ему во дворце, император ее больше не видел. Он сразу велел сообщить
родственникам бунтовщиков, что свидания с арестованными запрещаются до особого
распоряжения. Иногда он бросал взгляд на кабинетный рояль, и заставлял себя не протягивать
руку, не звонить - ее бы привезли во дворец, конечно. Однако Николай помнил ожог от ее
пощечины. Сейчас, все еще любуясь шпилем собора, он тихо сказал: «Я подожду. Подожду
оглашения приговора. Эта гордячка сама ко мне приползет, будет просить помиловать ее мужа. А я
потом выброшу ее за порог. Пусть сдохнет в Сибири, она, и ее щенок. Воронцов-Вельяминов все
равно умрет - медленно и мучительно».
Николай сплел пальцы. Вспомнив запах жасмина, белую, будто светящуюся в темноте шею,
рыжие, как огонь, волосы, он пообещал себе: «Скоро».
За окном раздался раскат грома. Николай, поднявшись, увидел тучи на западе - тяжелые,
набухшие грозой. Над Невой засверкали белые молнии, и он подумал: «С января грозы начались.
Как раз когда их с Украины привезли, этих мерзавцев. Матушка все говорит, это знак свыше. Надо
их всех помиловать, не след начинать царствование с казней. Ничего, - он усмехнулся, - Петр
Великий сам головы стрельцам рубил. Надо будет приехать, тайно, посмотреть на то, как их вешать
будут».
Он давно решил заменить четвертование виселицей, но сразу проявлять милость было не след.
«Пусть знают, на что я способен, - улыбнулся он, идя по коридору в покои жены, - пусть боятся
меня. Только так можно внушить истинную любовь - страхом».
Николай остановился у золоченой двери и вспомнил голос лейб-медика Виллие: «Ваше
величество, нервы императрицы после случившегося совершенно расстроены. У нее тик, ей
рекомендован покой, лечение на водах. Она должна временно прекратить супружескую жизнь.
Вы сами знаете, как тяжело ей даются роды».
-Русская императрица будет лечиться в России, - отрезал Николай, - и будет выполнять свой долг -
рождение наследников трона. У меня один сын, этого мало. Моя мать знала, что такое
обязанности супруги монарха, пусть и моя жена им научится».
Он закрыл глаза. Император опять увидел перед собой ее, - маленькую, стройную, с прямой,
гордой спиной. Николай, вдруг, неслышно рассмеялся: «Как это там Пушкин написал?»
-В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
Николай внезапно прислонился к стене: «Это пусть сочинители выпускают птиц на волю. А я буду
ломать им крылья, если они не захотят сидеть в клетке».
Он нажал на бронзовую ручку и зашел в комнаты жены.
Степа, за руку с бабушкой, гулял вокруг Карпиева пруда. Трава была зеленой, сочной. Мальчик,
посмотрев на аллею, где медленно ходили запряженные в тележки ослики, оглянулся. За ними
шли два человека в темных сюртуках. Степа не удержался и высунул язык. Он знал, что его отец
сидит в Петропавловской крепости за то, что хотел добиться свободы для России.
-Как мой папа, - вздохнул Мишель еще зимой. Тогда мама посадила Степу на колени и грустно,
сказала: «Степушка, милый, папа приехал из Украины, но увидеться с ним нельзя, он в тюрьме».
Мама все ему объяснила. Потом, в детской, слушая Мишеля, мальчик подумал: «Все равно, папа
не погибнет. Его пошлют в Сибирь, мы с мамой туда поедем, за ним, и опять будем все вместе». На
следующий день он попросил дедушку Федора рассказать ему о Сибири. Мальчики устроились
рядом с большим атласом. Степа, водя пальцем по карте, спросил: «Так ты, дедушка, и Байкал
видел?»
Федор заставил свой голос звучать ровно: «Видел, милые мои. И реку Амур тоже. Давайте, я вам
минералы покажу, которые я оттуда привез». Мишель потом сказал Степе: «Ты не грусти. Я тоже,
когда папа воевал, то грустил. Правда, тогда мама рядом со мной была…, - мальчик отвернулся.
Степа, увидев, как блестят его глаза, уверил Мишеля: «Твоя мама еще приедет, обязательно! Вот
увидишь!»
Через несколько дней они вышли с бабушкой Мартой на Пантелеймоновский мост - за ними
неотступно следовали жандармы. Дойдя до входа в Летний сад, Степа почувствовал, что бабушка
замедлила шаг. Он посмотрел на Мишеля - тот уставился на ворота. Рядом с входом в сад стоял
лоточник. «Мишель взрослый, - удивился Степа, - ему почти одиннадцать лет. Там совсем, детские
игрушки, свистульки…Я бы такой свисток хотел, кстати».
Лоточник был в тулупе с барашковым воротником, в такой же шапке. У него были веселые, каре-
зеленые глаза. Бабушка Марта, бросив один взгляд на лицо Мишеля, одними губами, по-
французски, спросила: «Это он?»
Мишель кивнул и начал: «Бабушка, но как…»
-Потом, - велела женщина. Степа увидел, как бабушка, проходя мимо лоточника, незаметно ему
подмигнула. Они лепили снеговика, жандармы разгуливали под заснеженными деревьями.
Мишель, тихо, сказал мальчику: «Это друг мамы, дядя Поль, из Брюсселя. Он очень, очень
хороший человек. Он, наверное, приехал, чтобы меня увезти. Только вот мамы до сих пор нет…».
-Игрушки из Франции, - ласково приговаривал лоточник. Когда они выходили из Летнего сада, к
нему уже выстроилась маленькая очередь. На лотке были музыкальные шкатулки, деревянные
куклы. Бабушка Марта купила Степе свисток - как раз тот, что ему понравился.
Вернувшись, домой, Марта, миновав жандармов, что сидели в передней, - Степа уже привык к
ним, - зайдя в детскую, достала из свистка скрученную бумажку.
-На ослика! - попросил Степа сейчас. Бабушка улыбнулась: «Пойдем, милый».
-Здесь Поль и стоял, - вспомнила Марта, смотря, как катается внук. Один жандарм остался рядом с
ней, а второй медленно, примериваясь к шагу ослика, разгуливал по аллее, следя за мальчиком.
«Хороший он человек.
Они встретились на Сенном рынке. Марта ловко оторвалась от жандармов. Поль, - они стояли во
дворе какой-то лавки, сняв шапку, поклонился: «Мадам Марта, вы не волнуйтесь, пожалуйста. Я
вам письма привез. Мадам Мадлен велела передать, что наш король, Виллем, уже попросил
доставить Мишеля в Амстердам. Там его мадам Дебора будет ждать. Они все вместе отправятся в
Стокгольм. И месье Майкл тоже. На всякий случай, - добавил Поль. «И я сюда через Стокгольм
приехал. Правда, - он покраснел, - границу пешком переходил».
Марта внезапно улыбнулась: «Так вы, месье Мервель, с вдовствующей герцогиней
познакомились?»
Поль замялся: «Я ей, мадам Марта, просто объяснил, что мадам Жанна моя учительница, я ей
многим обязан...»
-Да, - тихо сказала Марта. Сыпал мелкий снежок, потеплело, до них доносились крики торговцев с
рынка. Марта, передав Полю, ключ от каморки, похлопала его по плечу: «Это надежное место.
Только вот, - она помолчала, - как восстание на Украине разгромили, месяц назад, бунтовщиков
сюда привезли. А мадам де Лу пропала. Мишель ее ждет, но..., - Марта вздохнула. Поль, спрятав
ключ, решительно тряхнул темноволосой головой: «Раз Мишель в безопасности будет, то я сам,
мадам Марта, туда, на юг, отправлюсь. Разыщу мадам Жанну».
Вернувшись на квартиру, читая письмо от пасынка, Марта, задумчиво сказала мужу: «Премьер-
министр Ливерпуль и министр иностранных дел Каннинг обещают, что, как только следствие
закончится, Георг пошлет ноту императору, и нас немедленно отпустят. Сами понимаете, - она
потянулась и взяла руку Тео, - если бы дело происходило в Англии, милые мои, вас бы тоже
интернировали в таких обстоятельствах. Законы везде одни».
Тео вскинула голову: «Как только будет объявлен приговор, я добьюсь, встречи с императором и
буду молить его о снисхождении, Марта. Он не сможет пренебречь волей покойного брата, он
проявит милосердие..., И мы, конечно, тоже поедем в Сибирь, - повернулась она к мужу, - вместе с
Юджинией и Степой. Ничего, проживем».
-Это еще надо, чтобы их помиловали, - вздохнул Федор, - чтобы разрешили семье последовать за
осужденными..., Хоть бы свидание дали, - горько сказал он. Марта, бросая письма в камин,
уверенно заметила: «Дадут. Просто надо подождать».
