имелись ровные белые ступеньки, уходившие далеко ввысь. Они были выполненные искусной рукой и на них красовались изящные узоры, а также поблескивали руны, созданные из вделанных в лестницу самоцветов.
Но внимание привлекала не лестница, а человек, который сидел на первых ступеньках. Это был мужчина в чистых белых одеждах с зелеными и золотыми узорами, который опирался на длинный волнистый меч. Феликс тут же узнал эту затейливую канитель, которую он уже видел на красном облачении Дэя. Вот только все остальное явно говорило о том, что перед Феликсом не его друг.
У незнакомца были длинные белоснежные волосы, и черты лица, хоть и походили чем-то на черты Дэя, все же немного отличались. Лоб был чуть меньше, а глаза похитрее. Чем-то он даже напомнил Феликсу его самого. Форма лица незнакомца была острая, и походила на лисью мордочку. А еще обе руки у него были на месте, так же, как и правый глаз. И хоть внешне он чуть отличался от Дэя, чистая одежда была очень похожа на ту, в которую облачился сиф, когда явил свой истинный облик. И волнистый меч был тот же, что держал в руках Дэй.
Феликс также заметил, что у ног незнакомца горела одинокая свеча, а его поза, с которой он опирался на меч, походила на позу усталого путника, который присел отдохнуть после долгого дня пути. Маленький никс подошел поближе, чтобы лучше разглядеть лицо этого человека, но внезапно тот резко поднял голову и посмотрел золотыми зрачками прямо на него. Это сильно удивило Феликса, ведь он думал, что это всего лишь воспоминание. Но его испуганное замешательство продлилось недолго, и он понял, что незнакомец на самом деле смотрел не на него, а на того, кто был за спиной маленького никса.
Обернувшись, Феликс увидел, что к подножию высокой лестницы приближается еще один воин. Он был тоже очень высоким, но вот только весь его вид был проникнут духом зла и мрака. В первую очередь ужас наводила его высокая стальная корона-шлем, очень похожая на золотые короны зургалов. Она была такая же высокая, а за место забрала был длинный птичий клюв. Зубья короны были неровными и похожими на застывшие языки пламени, которые были очень острые и тонкие, словно пики копий. В прорезях же шлема клубилась тьма, и Феликс видел лишь золотые зрачки, наполненные злобой, которые неотрывно глядели на белого сифа. Этот новый воин хоть и был таким же высоким, как бессмертный, сидевший перед ним, все же имел чрезвычайно худое, болезненного вида тело, и не был широк в плечах. Поверх его торса была наброшена лишь ржавая кольчуга, а снизу была надета юбка из вороньих перьев. Само же тело было странного, темно серого цвета, напоминавший оттенок потухшей золы. Держа в тонких руках большой меч, который покрывала ржавчина, он уверенно шел по направлению к лестнице, а из-под его птичьего шлема на плечи спадали черные волосы. И хоть с виду этот незнакомец был очень хлипким, Феликс ощущал, как от него исходит энергия смерти.
Остановившись в нескольких шагах от лестницы, воин в птичьем шлеме застыл в ожидании. На некоторое время наступила полная тишина. Но затем белый незнакомец поднял взгляд и с грустью посмотрел на застывшего перед ним воина.
— Только взгляни на себя, брат. — с жалостью произнес он, и эхо его голоса наполнило все пространство. — Кем ты стал. Неужели это и есть та благодать, которой одарил тебя Владыка Звездного Двора? Я вижу, как злые тени следуют за тобой.
Он говорил на языке ильвов, но Феликс все равно понял каждое слово.
— Порой тени скрывают больше истин, брат мой, ведь свет слепит даже самых праведных. — произнес птичий воин, и его голос был подобен скрипу ржавых петель и треску сырых поленьев в костре. — Тебя слепит ложный свет, выдаваемый за очевидную истину. Как любой обманутый гордец, ты видишь правду и всячески отвергаешь ее, боясь признать свое поражение. Ты видишь и страшишься ее. И мой новый лик тому доказательство.
— Я не страшусь твоего обличия, брат. Но мне грустно видеть тебя таким, и слышать от тебя эти слова. Я никогда не страшился правды, и всегда принимал ее своим сердцем, какой бы горькой она не была. И я принимал свои ошибки и каялся за них. И твой лик, как и твоя новая сила, лишний раз доказывают, что я избрал праведный путь.
— Ты называешь свои проступки праведными, но так ли это на самом деле? — птичий воин наклонил голову на бок и в его голосе прозвучала ядовитое злорадство. — Лишь победители ведают каким будет новый мир, а Владыка Первородного Огня еще не проиграл. Все мы созданы по Его воле, и во всех нас горит Его огонь. Отвергая этот светлый дар, мы отвергаем самих себя. Ты говоришь словами слепого лжеца, брат.
— Это правда, что во всех живых душах горит огонь вальдэва Эумаля, но это не значит, что мы должны беспрекословно поклоняться его воле. Огонь не повинен в том, какая бы рука его не разожгла, как и сын не повинен в том, от какой бы крови он не произошел.
— Ты упрекаешь меня в том, что я избрал свой собственный путь, тогда как сам следуешь своему. Разве ты не остаешься верен нашему отцу? Что же это, как не лицемерие?
— Я не упрекаю тебя ни в чем, брат мой. Я лишь сказал, что мне грустно видеть тебя таким. И я следую лишь по пути судьбы, которая нам уготована.
Сказав это, сиф медленно поднялся на ноги, и под его белыми одеждами Феликс увидел сверкающий доспех.
— Я не хочу убивать тебя, Кирфаэль. — голос птичьего воина вдруг перестал быть таким язвительным и надменным. Впервые Феликс услышал в нем серьезность и печаль. — Ты мой дорогой старший брат, и останешься им. После прихода нашего Владыки ты сможешь понять… ты узришь, что не было никакой судьбы. Наш отец лгал! Сойди с моего пути, тебе не победить меня!
Феликс был в растерянности. Разве этот сиф в белых одеждах мог быть Дэйем? Да, некоторые сходства в чертах были, но все же у Феликса было стойкое чувство, что он видит кого-то другого.
— И снова меня печалят твои слова. Но куда большие страдания мне приносят мысли о том, что мне предстоит сделать. — проговорил Кирфаэль.
В этот момент он поднес острие своего меча к свече, и лезвие тут же вспыхнуло тем самым яростным пламенем, которым владел Дэй. И как только это
