― Нет.
― «Hey, Soul Sister» группы Train.
― У тебя ужасный музыкальный вкус. Дальше.
Раздается смешок.
― «Blackbird» группы The Beatles.
Он замолкает так надолго, что я уже не жду ответа. Когда наконец раздается его голос, он низкий, напряженный, чего не было минуту назад.
― Моя мама пела ее, когда мыла посуду.
На языке вертится двадцать вариантов ответа: от «это мило» до «я люблю эту песню» и «расскажи мне о своей маме». Именно об этом я хочу спросить, но его тон говорит мне этого не делать. Молчание затягивается, и я не знаю, как его прервать.
Затем он добавляет:
― Она заставляла меня чувствовать… ревность.
― Ревность? ― Мне хочется плакать, и я не совсем понимаю, почему.
― Это песня о надежде. Мне всегда казалось, что она вдалбливала мне ее в голову.
― Мне жаль.
― Теперь это не имеет значения. ― Он делает паузу. ― Давай еще одну.
Тихо вздохнув, я поворачиваюсь лицом к разделяющей нас стене и предлагаю ему последнюю песню, крепко прижав к ней руку.
― «The Scientist» группы Coldplay.
Он молчит.
Проходит семь напряженных секунд, которые звучат так же громко, как мое сердце.
Когда он отвечает, я уже успокаиваюсь, низкий гул его голоса звучит странной колыбельной.
Но я слышу его, ясно как день.
― Ты.
И когда через полчаса дверь с грохотом распахивается, я чувствую себя самой смелой на свете.
Это не Роджер.
Почему это не Роджер?
Ужас проникает в меня, высасывая все мужество из моих костей. Я отступаю назад, пока не упираюсь спиной в стену, и трясу головой.
В конце концов, камере транслировала звук?
Неужели мы только что решили свою судьбу?
Они знают?
Медсестра подходит ко мне с непроницаемым выражением лица и достает из переднего кармана иглу. Я смотрю на свою тарелку с холодным нетронутым обедом и понимаю, что уже время ужина. Это Роджер должен был войти в эту дверь и принести мне еду, а не она.
Где он?
Я сглатываю подступившую к горлу кислоту и перевожу оцепеневший взгляд на длинную иглу, поблескивающую в свете ламп над головой. Острая, безжалостная. Она не похожа на мое лекарство.
Это похоже на…
― Пора идти, ― говорит она, ее голос холоден. В нем нет ничего ― она не может быть человеком. ― Я предлагаю тебе сотрудничать.
Сотрудничать.
Я только и делаю, что сотрудничаю, и это ни к чему не привело. Я все еще здесь. Пойманная в ловушку и беспомощная, как птица в клетке со сломанными крыльями.
― Держись от меня подальше. ― Слезы застилают мне глаза, ее мерзкое лицо расплывается. ― Где Роджер?
Цепь Айзека движется, тянется к стене. Он прислушивается, ждет. Он знает, что планы изменились. Поворот сюжета, мешающий нашему побегу.
Но сейчас он ничем не может мне помочь.
Мне нужно выбраться отсюда.
Мой пульс учащенно бьется, внимание переключается между все еще открытой дверью, шприцем и медсестрой. Я снова сглатываю. Горло жжет, словно я глотаю пепел.
― Пожалуйста, ― умоляю я, глядя на дверной проем. Я могу убежать. Я вырвусь и будь прокляты последствия. ― Не трогайте меня.
Женщина вздыхает, почти со скукой, и надвигается на меня.
Я узнаю иглу. Как только она проткнет мою вену, я исчезну. Буду парализована. Меня притащат без сознания в операционную вместе к доктору Франкенштейну, а затем изуродуют изнутри.
Сегодня день операции.
И я не могу не думать, что она будет последней. Возможно, мое время истекло.
Она делает шаг вперед.
Я уворачиваюсь.
В ее глазах мелькает раздражение, когда она снова тянется ко мне. Она промахивается. Я бросаю взгляд на дверь, и тут она понимает, что оставила ее открытой. Ее внимание на мгновение рассеивается. Я вижу проблеск паники. Я использую это в своих интересах и делаю свой ход.
Юркая и быстрая, я проскакиваю под ее рукой и бегу, спасая свою жизнь.
― Эй! ― рявкает она.
Перед моими глазами мерцают звезды. Инстинкт самосохранения подстегивает меня. Айзек колотит по стене, звуки заглушаются резкими ударами моего сердца. Мои ноги скользят по полу, но я удерживаюсь, продолжаю бежать и хватаюсь за ручку двери, распахивая ее пошире.
Но далеко уйти не удается.
Крик вырывается из меня, когда я врезаюсь в массивное тело.
Роджер.
Он хватает меня.
Все происходит так быстро.
― Айзек! ― кричу я.
Две сильные руки сжимают мои плечи до синяков и нестерпимой боли. Я не могу пошевелиться, не могу убежать. Я могу только выкрикивать его имя.
― Айзек!
Игла находит мою шею прежде, чем я успеваю сделать еще один вдох.
Все кончено.
Я потерпела неудачу.
Я медленно моргаю, когда начинаю чувствовать действие наркотиков, и обмякаю на груди Роджера, теряя сознание.
Последнее, что я слышу, ― это свое имя.
Его прозвище для меня.
Пчелка.
ГЛАВА 17
Обрывки слов. Беспорядочные звуки. Размытые лица и полосы света.
Меня забирают. Уносят.
Мои веки словно налились свинцом, я пытаюсь удержать их открытыми достаточно долго, чтобы что-то разглядеть. Голоса просачиваются в мой мозг, незнакомые и странные.
Тарабарщина.
Я приоткрываю рот, чтобы заговорить, но с губ слетает лишь слабый стон. Никаких слов. Только агония.
Такое ощущение, что я под водой, как русалка, плыву среди ярких кораллов и стаек рыб. Я становлюсь персонажем книги с плавниками и волосами, колышущимися в воде, и взмываю ввысь навстречу счастливому финалу. Солнечный свет на моей коже, ноги, созданные для бега, голос, обладающий силой, и новые песни, которые можно спеть.
Но тупая боль, пульсирующая у меня между ног, разбивает все мои фантазии. Струйки пота стекают по вискам, когда я медленно раскачиваюсь на кровати, мой живот сводят судороги, а невесомые руки вытянуты по бокам. Привязаны ремнями.
Я не плыву.
Я тону.
Агония снова вырывается наружу ― крик о помощи, мольба о пощаде.
― Пожалуйста…
Пожалуйста, освободите меня.
Пожалуйста, отпустите меня.
Пожалуйста, отнеси меня в соседнюю комнату, чтобы я могла испустить свой предсмертный вздох в объятиях того, кому я доверяю. Он споет мне мою любимую песню, и у меня будет последний миг покоя, прежде чем я уйду навсегда. Я заслужила это.
Я не хочу умирать здесь.
А еще… я не хочу умирать в одиночестве.
Минуты тянутся в болезненной дымке, когда меня возвращают в мой знакомый ад. Ремни расстегивают. Когда меня снимают с каталки и укладывают на жесткую кровать, мое тело ощущается как безжизненный мешок из кожи и костей. Я лежу кучей, волосы разметались по лицу, ноги наполовину свисают с матраса, одна рука вытянута, а другая прижата к груди.
Я моргаю бесчисленное количество раз, но все вокруг по-прежнему в тумане. Мне кажется, что это Роджер уходит от меня. Масса громоздкой жестокости.
― Роджер, ― зову я надтреснутым голосом.
Фигура останавливается на полпути к открытой двери.
Это он.
Мой единственный шанс выбраться отсюда.
― Пожалуйста, ― хриплю я. ― Пожалуйста, не оставляй меня. Я пытаюсь вызвать у него сочувствие. Взываю к той его части, которая, я знаю, должна быть где-то там, глубоко спрятанная.
Он издает звук, похожий отчасти на ворчание, отчасти на вздох. Его нерешительность посылает в меня слабую волну силы, и я приподнимаюсь на локтях, чувствуя, как они дрожат. Я едва могу пошевелиться, остатки анестезии все еще циркулируют в моей крови.
Я смотрю на свое запястье, где раньше был браслет. Я сняла его раньше и спрятала под подушкой. Если я найду его, то смогу подманить Роджера поближе, сунуть в карман и…
Дверь захлопывается.
Нет.
Я с воем падаю назад, как раз в тот момент, когда по плитке с другой стороны стены грохочет цепь, поджимаю колени к груди и плачу.
