― Тебе легко говорить. ― Его тон резкий и язвительный. ― До сих пор ты вела привилегированную жизнь. Красивое лицо, красивые люди, исполняющие все твои прихоти. Слава и богатство.
― Мое красивое лицо ― это то, из-за чего я оказалась здесь, гнию в этой тюрьме. ― Моя грудь вздымается, эмоции нарастают. ― Это проклятие, а не дар.
― И именно благодаря ему ты все еще жива.
Я отпускаю невеселый смешок.
― Думаешь, я не страдала? Не горевала? Не боролась?
Он ничего не отвечает.
Я сажусь и морщусь, когда закидываю ногу на ногу. Он снова отгораживается от меня, отталкивает. Защитный механизм, чтобы притупить свою боль и не впускать меня внутрь.
― Поговори со мной, ― тихо прошу я, прижимаясь лбом и рукой к стене. ― Скажи мне, что причинило тебе боль.
По-прежнему ничего.
― Айзек. ― Я судорожно выдыхаю, сгибая пальцы. ― Скажи мне, почему ты ненавидишь весь мир.
Проходит двадцать две секунды, прежде чем он признает это.
― Может быть, я действительно ненавижу этот мир.
Сквозь горечь проступает ранимость, которую я так хотела услышать.
Слеза вытекает из моего глаза и ползет по щеке, теплая и легкая. Сглотнув, я закрываю глаза и жду продолжения.
Он делает паузу. Еще пять секунд, и он произносит слова, которые разбивают мое сердце.
― Но сначала мир возненавидел меня.
ГЛАВА 18
Я понимаю, что совершил ошибку, как только слова покидают мой рот.
Я бьюсь головой о стену.
Хорошая работа, Портер. Это совсем не разожжет ее любопытство.
― Айзек…
Да, я это сделал.
― Забудь, что я сказал.
― Зачем кому-то… ― Она придвигается к стене, и я слышу боль, которую она пытается скрыть. Эта процедура выбила ее из колеи. ― Ты действительно так думаешь? Это…
― Я ничего такого не имел в виду. Давай забудем об этом. ― Я говорю это резче, чем хотел. Огрызаюсь.
― Хорошо.
Она молчит несколько минут, и я прекрасно понимаю, что это не потому, что она согласилась оставить все как есть. Если женщину чем-то заинтересовать, она будет упорствовать до тех пор, пока ее пытливый ум не будет удовлетворен. Но поскольку она пока не настаивает, я закрываю глаза и жду.
Вскоре я представляю, что преодолеваю стену позади себя. Иногда я так делаю. Особенно после того, как Ник и Хлоя отлично повеселились ночью. Наши отношения изменились ― и не только в сексуальном, флиртующем смысле. Это другой уровень близости, которого я обычно не допускаю. Возможно, это связано с тем, что я вынужден полагаться на слова, а не на… части тела.
Меня это бесит не так сильно, как я ожидал.
Но сейчас то, что я бы сделал, оказавшись в соседней комнате, не имеет ничего общего с нашими похотливыми альтер эго. Мы оба ранены и измучены. Неимоверно устали. Чтобы сохранить рассудок, я с головой ушел в подготовку к побегу, придумывая креативные способы убить человека, который держит нас в плену.
Но чем дольше тянутся дни, тем сложнее поверить, что наши жизни закончатся иначе, чем у других, оказавшихся здесь.
Умственное и эмоциональное напряжение реально.
В конце концов, я всего лишь человек. Моя жизнь оборвется так же легко, как и у всех остальных.
Я слышу, как она пытается найти положение, которое не будет ей напоминать, что какой-то незнакомец только что копался в ее внутренностях. Если бы я мог прямо сейчас проникнуть через эту стену, я бы обнял Эверли и просто прижал ее к себе.
А потом мы бы уснули.
Я уже почти засыпаю, когда она снова начинает говорить.
― Знаешь, о чем я все время думаю?
О том же, о чем и я?
Скорее всего, нет.
Зная ее, я думаю, что она волшебным образом поняла все, что я держал в тайне, просто по нескольким фразам, которые я позволил себе. В этом она хороша. Я редко встречал людей с лучшими природными инстинктами… чем у меня.
Может быть, Таннер, но я никогда в этом не признаюсь. Полезно держать парня в напряжении.
Я жду, что она выложит всю историю моей жизни до мельчайших подробностей, когда она говорит:
― О чае с шариками.
Вот уж чего я не ожидал.
― Эта слишком сладкая штука с твердыми шариками, которые поднимаются через соломинку, так что приходится жевать напиток, чтобы не подавиться? ― Я никогда не понимал ее привлекательности.
― Ты ведь не пробовал его, правда?
― Боже, нет.
― Тебе стоит когда-нибудь.
В этом утверждении есть какая-то тяжесть. Та же, что и в словах ― скоро увидимся. Она все еще пытается убедить себя, что «когда-нибудь» или «скоро» наступит. В конце концов, именно так она и выжила.
Я просто не уверен, что кто-то из нас до сих пор в это верит.
― Звучит ужасно. По чему еще ты скучаешь?
― По шоколаду. Я очень люблю сладкое. А ты?
Я рассматриваю этот разговор как передышку, которой он и является. Мы начали углубляться в тяжелые темы, и, как обычно, сработал мой непроизвольный рефлекс, и я стал грубым. Это мой выход. Шанс сохранить нашу связь, не зацикливаясь на тяжелых вещах.
Спасибо за это, Эверли.
― Эх, ― говорю я легкомысленно. ― На самом деле я не…
― Прежде чем продолжишь развивать эту мысль, тебе следует знать, что я с сомнением отношусь к тем, кто не любит шоколад, тако или собак.
― Итак, два балла из трех дают мне около шестидесяти шести процентов сносности? ― По правде говоря, я больше люблю кошек. Любое животное, которое может сказать тебе «отвали», просто моргнув, мне по душе. Как-то так. По крайней мере, с тако я в безопасности.
Кто не любит тако?
― Думаю, я не могу позволить себе быть слишком разборчивой. ― Ее смех заканчивается болезненным стоном, который заставляет меня задуматься, может ее действительно выпотрошили.
― Теперь мы играем в игру «истекаем слюной по тому, чего не можем получить»?
― Ага. Давай посмотрим, ты любишь стейк с картошкой?
Я усмехаюсь.
― Для меня нет большой разницы. Еда есть еда. Надо есть, иначе умрешь. Что я действительно хочу, так это сигарету и бутылку виски. ― Я держал в квартире бутылку своего любимого виски, просто чтобы доказать, что могу устоять перед ним.
― Значит, если бы повар-гурман предложил приготовить все, что угодно, ты попросил бы виски и сигареты?
― Только сигареты. Я больше не пью.
― Хорошо. ― Она пропускает этот маленький лакомый кусочек без дальнейших вопросов. ― Это решено. Ты можешь принести чай с пузырьками, а я принесу сигареты. ― В ее словах слышна безнадежность, от которой у меня разрывается сердце.
Чтобы вытащить нас отсюда, потребуется гребаное чудо.
В наступившей тишине я не могу удержаться и слишком долго думаю о виски, пока не произношу нечто столь же опасное.
― Куриный пирог в горшочке.
― Что?
― Вот чего мне не хватает. ― Заткнись, Портер, ты не хочешь начинать это… ― Пирог с курицей, который готовила Сара.
И вот оно.
Я только что толкнул валун, который балансировал на краю горы, и пути назад нет.
― Сара. ― Эверли подхватывает тему, но она явно не знает, что с ней делать. ― Она… она была…
― Моей младшей сестрой. Сводной сестрой, технически, но так как она была единственным членом моей семьи, который признавал меня, это не имело значения.
И вот теперь я в деле.
Я почти слышу, как Эверли путается в мыслях. Перебирает, отбрасывает, хочет узнать больше, но понимает, что нужно делать это очень осторожно, чтобы я не замкнулся. Она слишком хорошо меня знает.
― Твоя сестра… Она любила готовить?
― Нет, она ужасно это делала. ― Я смеюсь. ― Но она научилась готовить куриный пирог в горшочке, и это был единственный вид пирога, который можно было есть. Это было первое, что она приготовила для меня, когда выросла и ушла из дома.
Он также был последним, но я этого не говорю.
― Итак, она пела, играла на гитаре и готовила куриный пирог.
