― Итак, какова теория? ― Я медленно постукиваю пальцами по столу, угадывая ход мыслей шефа. ― Что последователи Крауна затаились, пока не уляжется пыль, а потом сын восстал из мертвых, чтобы открыть здесь филиал и привлечь молодое поколение?
― У тебя есть версия получше?
Я вспоминаю, как впервые наткнулся на этого ребенка ― призрачного двенадцатилетнего подростка с большими зелеными глазами, прятавшегося под половицами, пока мы обыскивали дом его отца.
Когда это было? Двенадцать лет назад? Четырнадцать?
Проклятье.
Социальная служба провела проверку и в итоге купилась на заявление Алистера о том, что его сын психически неуравновешен и запаниковал, когда в дом ворвались полицейские. Но что-то в этой истории всегда было… не так.
Медленно поворачивая кресло из стороны в сторону, я размышляю о лице на фотографии, о человеке, в которого он превратился. Я думал о нем все эти годы. Не мог не задаваться вопросом о том, какие ужасы он видел, пока рос в подобном цирке.
Не найдя ответа на его вопрос, я задаю свой.
― Зачем обращаться с этим ко мне? Наверняка у федералов все еще есть свой эксперт по сектам, который следит за ними.
Что-то случилось? Конечно, мне удалось сблизиться с этим парнем в свое время, но это было давно. Не то чтобы у меня было какое-то влияние. Если верить утверждениям Алистера, я травмировал его.
― Пока нет, но люди имеют привычку умирать, когда Эш Краун показывает свое лицо, и я не хочу, чтобы он был здесь. У него сомнительные связи, и теперь он в нашей юрисдикции, мы имеем право присматривать за ним.
― И я официально являюсь вашими глазами?
― Неофициально. Пока. ― Он ухмыляется. ― В любом случае. ― Он дважды стучит по столу и направляется к двери. ― Я хочу, чтобы ты вернулся к нормальной работе. Может, для начала попытаешься установить ее личность. ― Он постукивает по лицу брюнетки. ― Поищи информацию. Разумеется, незаметно.
― Конечно. ― Мой взгляд падает на телефон, на котором высвечивается уведомление.
Ливингстон: Я уезжаю.
Я с облегчением выдыхаю, а ощущение надежды выпрямляет спину. Я встаю и смотрю через открытый дверной проем в комнату управления. Ливингстон ловит мой взгляд, ключи у него в руке, и я поднимаю палец. Он кивает.
― Если ты сможешь совмещать это с остальными своими обязанностями, ― говорит шеф, направляясь к выходу, ― я буду смотреть в другую сторону, пока ты продолжаешь поиски Портера.
Упоминание его имени возвращает меня в сон, в памяти всплывает его голос.
― Ты уже забыл обо мне, Таннер?
Нет, черт возьми.
Схватив телефон, я следую за шефом к двери, напоминая себе о своей цели. Система ― система правосудия ― подвела одного из наших. Может, Сара и не была моей родственницей, но чувствовал я себя именно так, и будь я проклят, если потеряю кого-то еще.
Только не снова.
Что бы сделал Айзек, если бы мы поменялись местами? Он бы, черт возьми, нашел меня, вот что бы он сделал. Поэтому, пока я сижу на пассажирском сиденье и еду допрашивать избалованного сына миллиардера, подозревая, что он может привести к местонахождению моего друга, я клянусь сделать то же самое. Чего бы это ни стоило.
ГЛАВА 16
Я прижимаю руку к своему вздувшемуся животу и откусываю кусочек яблока. Легкий приступ тошноты лишает меня аппетита, но я почти ничего не ела с тех пор, как медсестра Рэтчед тридцать с лишним часов назад сделала мне укол стимуляторов роста фолликулов. Я отсчитывала дни с момента первой инъекции, вычеркивая дни в своем внутреннем календаре. Четырнадцать дней. За последние две недели было проведено множество ультразвуковых обследований, во время которых меня усыпляли и переносили в стерильную палату для обследования.
То, что должно быть полезным опытом для будущих матерей и доноров яйцеклеток по всему миру, превратилось для меня в кошмар. Холодный, неумолимый и жестокий. Я чувствую себя изнасилованной. Использованной.
Жертвой.
А дети, рожденные без моего согласия, никогда не узнают о женщине, которая, скорее всего, отдала бы за них свою жизнь.
Грусть захлестывает меня, когда я падаю спиной на матрас и отодвигаю тарелку с недоеденным обедом в сторону. Постанывая от дискомфорта, я смотрю на свой живот — раздутый, болезненный и тяжелый. Такое ощущение, что в нем железный баскетбольный мяч.
Тарелка Айзека звякает о плитку рядом со мной, а я массирую свой вздувшийся живот, представляя, что в нем ребенок Джаспера. Как бы изменились мои ощущения. Как трагично осознавать, что этого никогда не произойдет.
Как бы выглядел наш малыш? Светлокожий, с копной мягких чернильных волос?
Ореховые глаза или голубые?
― Нашла уже что-нибудь интересное?
Я поднимаю глаза к потолку, подавляя приступ тошноты.
― Пока нет. Уверена, они не стали бы мне помогать.
― Должно же быть что-то.
― Я твержу себе это уже больше двух лет. Бесполезно. ― Слезы застилают мои глаза, и на мгновение потолок превращается в мягкое белое небо. Птицы чирикают и поют в самом дальнем уголке моего сознания. Солнечные лучи прочерчивают золотистые полосы по моему лицу. ― Думаешь, мое время вышло?
Учитывая, что Айзек, похоже, из тех, у кого стакан наполовину пуст, я не думаю, что хочу услышать его ответ.
А может, и хочу.
В конце концов, надежда ни к чему меня не привела.
Айзек подтягивает свою цепь ближе к стене, и я задаюсь вопросом, чувствует ли он мое поражение, сквозящее в каждом вырвавшемся слове.
― Не знаю, ― говорит он, и в этом нет ничего, кроме честности. ― Полагаю, ты приносишь им огромные деньги. Избавляться от тебя не в их интересах.
― Мне повезло. ― Я закрываю глаза, когда облака надо мной превращаются в белые панели, лишенные всякой надежды. ― Ты когда-нибудь принимал решение, которое потом преследовало тебя?
― И не одно.
― Думаю, мы все это делали. Просто мое решение оказалось равносильно смертному приговору. ― Потирая губы друг о друга, я вспоминаю тот вечер ― мою последнюю ночь на свободе. ― Перед тем как меня забрали, я получила множество предложений стать суррогатной матерью для одной пары. Мой муж не был согласен, и мне кажется, что я решила свою судьбу, когда отказалась.
― Может быть, это не связано. ― Он делает паузу, зная, что это не так. ― Как бы то ни было, у тебя не было возможности узнать.
― Забавно, не правда ли? Как одно решение может изменить ход всей твоей жизни? ― Вздохнув, я опускаю взгляд на браслет дружбы, обвивающий мое запястье. Он свободно болтается у края моей ладони, слишком большой для моей исхудавшей руки. ― Интересно, что сделала Джой, чтобы оказаться здесь? Дезире. Митчелл. Ты. Один неверный шаг, одно неверное решение, и все… жизнь, какой мы ее знаем, закончилась.
Я сегодня в депрессии.
Прошло всего двадцать четыре часа с момента нашей интимной беседы, которая оставила во мне яркие и трепетные чувства. А теперь я мертва внутри. Пуста.
Все так быстро меняется, когда ты заперт в этих стенах.
Мои глаза наполняются слезами, и я поворачиваю голову к стене, мечтая о глазах с лазерным лучом. Чтобы видеть сквозь нее.
― Я бы хотела увидеть тебя.
Он молчит несколько секунд.
― Это не принесет пользы никому из нас.
― Может, и нет. Но я бы все отдала за один взгляд. ― Я потратила часы, дни, пытаясь представить его. Не думаю, что когда-либо так сильно желала узнать, как выглядят бесчисленные мужчины, которые были до него.
Даже Джой.
Даже Сара с ее певучим голосом.
Я ненавижу связь, которая растет между нами, и не хочу ничего, кроме как растоптать ее, раздавить как лепестки тяжелым сапогом. Но я не могу. Я уже отдала ей слишком много.
Голова Айзека ударяется о стену, как будто он прислонился к ней спиной.
