Вместо спортзала, куда собиралась пойти, она оказывается в баре, в двух кварталах от управления. Надежды встретить французского бульдога или разносчика пиццы не оправдались, а бармен слишком угрюм и необщителен, чтобы выслушивать ее откровения. Ей остается только пить водку и закусывать ее прогорклыми орешками.
Миша – небольшой специалист по крепкому алкоголю, она и сама не замечает, как напивается. Бармен уже посматривает на нее косо, что не мешает ему исправно ставить перед Мишей запотевшие от холода стопки с водкой.
– Еще одну, – заявляет Миша, побарабанив пальцами по стойке.
– Мне кажется, это перебор, дамочка.
– Все в порядке.
– День не задался?
– Жизнь не задалась.
– Бывает.
В голосе бармена сквозит равнодушие, еще бы! 0048 против 0729, что он выслушивал подобные откровения не однажды. От самых разных социопатов без чувства юмора и мизантропов без кошек за пазухой. Ситуация выглядела бы более оптимистической, если бы на месте Миши сидела бы сейчас Одри Хепберн или актриса, которая сыграла роль Лары Крофт, расхитительницы гробниц. Уж тогда бы бармен проявил к их судьбе гораздо больший интерес. И не стал бы подсовывать прогорклые орешки, и даже дал бы пару дельных советов: где искать рыжих котов, попавших под дождь и как подешевле нанять джонку для путешествия по Меконгу. Но вникать в проблемы рыжеволосой дурнушки – значит впустую тратить время.
Так думают все мужчины.
Не все.
Иначе она бы не услышала голос за своей спиной:
– Всегда есть возможность все исправить.
Этот голос Миша узнала бы из тысячи; стоило ему прозвучать, как она моментально трезвеет. И боковым зрением замечает, что на стул рядом с ней усаживается Айди, собственной персоной.
– Какого черта ты здесь делаешь?
– Зашел пропустить стаканчик. Арестуешь меня за это?
– Не нужно нам встречаться.
– Ты говоришь это как комиссар полиции или…
– И как комиссар полиции тоже.
– Как у комиссара полиции, у тебя должны были возникнуть вопросы ко мне. Я прав? – не дожидаясь ответа, Айди обращается бармену. – Скотч, пожалуйста. И побольше льда.
Пауза затягивается.
– Интересно, что он о нас думает? – шепчет Айди, перегнувшись со своего стула и приблизив губы к Мишиному уху.
– Кто?
– Бармен.
– Ничего. Ну, может быть, он думает о чаевых.
– Если и так, то сегодня он получит больше, чем ожидал.
– С чего бы?
– Все-таки, мы встретились. После стольких лет разлуки… Я намерен раскошелиться.
– Как знаешь.
– На месте бармена я бы решил, что оба мы… Или хотя бы один из нас… оказались здесь не случайно. Что мы – любовники. Бывшие или будущие.
Чертов Айди! Он явно провоцирует Мишу. Издевается над ней с самым невинным выражением лица. Неплохо было бы вздуть его – как тогда, в детстве. Но Миша не в состоянии даже пошевелиться: близость красавчика Вернера Лоденбаха парализует ее.
– Мы никогда не были любовниками. И никогда не будем.
– Значит, эта версия отпадает.
– Увы.
– Как насчет того, что кто-то из нас полицейский, а кто-то – информатор?
– Прекрати.
– Не будь такой серьезной, Миша. Это просто игра.
– Это не игра. Откуда ты знаешь NN? – называет она имя, которое значилось в записке. – Тоже познакомился с ним в гольф-клубе?
– В гольф-клуб он не заглядывает.
– Для представителя фармацевтической компании ты слишком хорошо осведомлен.
– Ты удивишься, если узнаешь, насколько хорошо я осведомлен… о некоторых вещах. Так что, продолжим игру в полицейского и его информатора? Или вернемся к любовникам?
В зеркальной панели позади скучающего бармена отражаются они оба: красивый мужчина и некрасивая женщина. Самое время признаться себе: она влюблена и отчаянно несчастна. Ничего не кончилось со мнимой смертью Айди в Кильской бухте, ничего не началось с его счастливым появлением. Миша лишь застыла в той точке времени и пространства, где Айди-Ящерица оставил ее, и душа так и осталась шестнадцатилетней. Слишком слабой, чтобы сопротивляться.
– А ты? Что делал ты у Центрального вокзала в пять часов утра? Возвращался от девушки?
– Я не возвращаюсь от девушек. Предпочитаю принимать их у себя.
– А потом?
– Что – потом?
– Что ты делаешь с ними потом?
– Кормлю завтраком и выпроваживаю восвояси.
– Всегда?
– Почти.
– То есть, были и такие, кому удалось задержаться?
– Ты спрашиваешь сейчас, как комиссар полиции?
– Как твой друг, – неожиданно для себя произносит Миша. – Как близкий друг. А друзья должны делиться самыми страшными тайнами…
– Это – необходимое условие. Я помню, – Айди улыбается. – Была одна девушка. Она задержалась на полгода. Но это в прошлом. Расскажи лучше о себе. Что значит – «жизнь не задалась»?
– Ничего. У меня было скверное настроение, вот и возникла эта фраза.
– Минутная слабость?
– Что-то вроде того.
– Надеюсь, настроение испортилось не из-за меня?
– Отчасти. Твоя записка осложняет дело.
– А до этого все выглядело ясным и упорядоченным?
– И до этого приходилось двигаться наощупь. Готфрид Шолль был мерзавцем и творил свои дела в кромешной черноте. Разглядеть в ней убийцу довольно сложно.
– Так что же такое он творил?
Указательный палец Айди помешивает кусочки льда; лед бьется о стенки стакана с тихим звоном: дзинь! дзинь!.. Этот звук снова возвращает Мишу в детство, в комнату Ящерицы – с пробирками и колбами. Стоило случайно задеть их, как они издавали тот же звук.
Айди – намеренно или подсознательно – тянет ее в их общее прошлое. Пытается выставить себя другом и получить взамен свою порцию откровенности. Зачем? Из простого человеческого любопытства или…?
Как бы то ни было, делиться с ним подробностями дела Миша не намерена.
– Однажды ты узнаешь это из газет, Вернер.
– Айди, – поправляет он.
– Детство кончилось.
– Айди. Даже несмотря на то, что детство кончилось. Давай уйдем отсюда. Тем более, бар уже закрывается.
– Бар работает до последнего посетителя.
– Лишние полчаса тебя не спасут.
– От чего?
И снова Айди придвигается к ней: так близко, что она видит каждую пору на его лице; каждую мелкую морщинку, каждый волосок.
– От себя, Миша. От себя.
Не выдержав его пристального взгляда, она отводит глаза.
– Мне и вправду пора. Спасибо за компанию…Айди.
– Позволь заплатить за тебя.
– Это лишнее.
Вопреки ее ожиданиям, он не настаивает. Из бара они выходят вместе и некоторое время стоят под козырьком у входа: дождь все еще льет.
– Та девушка… Почему вы расстались?
– Я так и не научился понимать русских, только и всего.
– Значит, она была русской?
– Да.
– Наверняка, красивой?
– Да.
– Это она оставила тебя?
– Скажем, все произошло по обоюдному согласию.
– Она вернулась в Россию?
– Все может быть. Но в последний раз она прислала мне открытку из Мадрида.
– Она шлет тебе открытки?
– Уже нет. Моя машина за углом. Не возражаешь, если я подброшу тебя?
– Право, не стоит. Я отлично доберусь сама.
Ответ вполне ожидаем, но он категорически не нравится Айди. И, если до сих пор он сдерживался в проявлении чувств, был мягок и терпелив, то теперь готов идти напролом. Он крепко перехватывает руки Миши чуть выше запястий и одним рывком поворачивает ее к себе.
– Так и будешь не прощать меня? Снова и снова?
– Отпусти. Мне больно.
– Неужели? А как же твой знаменитый болевой порог?
Он ничего не забыл. Ничего.
– Отпусти.
– Иначе ты ударишь меня? Как тогда, в детстве? Когда я сказал, что ты самая красивая девочка на свете?
Он ничего не забыл. Ничего.
– Я ударила тебя, потому что ты соврал.
– Ты ударила меня, потому что я сказал правду.
Странное дело, она больше не чувствует пальцев Айди на своих запястьях; пальцы переместились к плечам. Он обнимает ее так, как не обнимал еще ни один мужчина; как будто имеет на это право и всегда имел.
– Нет никого лучше тебя, – шепчет Айди. – А теперь можешь меня ударить.
…В салоне новенького «Мерседеса» пахнет кожей, и эта машина полностью соответствует Айди – везунчику и баловню судьбы. Но Миша – в потрепанных джинсах, выцветшей футболке и помятом пиджаке – выглядит здесь инородным телом. Она ежится и прижимается к дверце, стараясь занять как можно меньше места. В какой-то момент она даже перестает следить за дорогой: сказывается сосредоточенность на внутренних ощущениях, которым сложно подобрать определение. Оно находится лишь тогда, когда Айди заглушает двигатель – Змеи и лестницы.
– …Где это мы? – спрашивает Миша, задумчиво разглядывая ландшафт за стеклом. – Куда ты меня привез?
– Будем считать, что я похитил тебя. На сегодняшний вечер. Завтра же напишу явку с повинной, но сегодняшний вечер – мой.
– Дом, как я понимаю, тоже твой?
– Да.
– Но я не твоя девушка, Айди.
