– Ну, а ты, конечно, входишь в число избранных?
– Вот это и есть моя страшная тайна. Покер в последнюю пятницу месяца. Мы встречались с NN за столом и в последний раз он проиграл крупную сумму.
– Насколько крупную?
– Очень крупную. Около ста тысяч евро. Я подумал, что тебе не мешает знать об этом.
– Если это правда, тебе придется дать письменные показания.
– Прямо сейчас?
– Нет, конечно… Ты готов это сделать?
– Думаю, да.
– Это может быть небезопасно. Во всяком случае, о покере по пятницам придется забыть. Хотя бы на некоторое время. И о многом другом тоже.
– Не страшно.
– Я уже видела тех, кто вступает в схватку с сильными мира сего. Шансы на выигрыш не слишком высоки.
– А ты? Ты всегда идешь до конца?
– Идти до конца – мой личный выбор. И я не могу принуждать к нему кого бы то ни было.
– Я – не «кто бы то ни было». Я – твой друг. Ведь так?
– Да. Значит, ты готов сделать это?
Айди молчит, как будто взвешивая все «за» и «против».
– Когда-то я поступил скверно. Оказался подлецом. И это мучало меня, и мучает до сих пор. Пришла пора возвращать долги, Миша.
– Я ни в чем не виню тебя. И никогда не винила.
– Ты не понимаешь, – он крепко сжимает ее плечи и заглядывает в глаза. – Я сам виню себя. Я сам себя не прощаю.
Все, что говорит сейчас Айди, никак не вяжется с окружающей обстановкой. С дорогой квартирой, кожаной мебелью, орхидеями, шикарным персидским ковром, на котором они оба сидят. Того, кто приобрел его, трудно заподозрить в жертвенности и отстаивании абстрактных идеалов чести и справедливости.
Будь осторожна, детка, нашептывают змеи.
Не влипни в дерьмо, нашептывают лестницы.
Она должна сделать то, что собиралась. Подняться и уйти. Возможно даже заказать такси, чтобы избавиться от Айди. Не видеть его рядом с собой, в опасной близости: это пробуждает желания, которые Миша давно научилась подавлять в себе.
Кто он вообще такой? Игрок, в свободное от покера время работающий в фармацевтической компании (что это за хренова компания?); владелец роскошного тела и роскошного пентхауса. У него нет и не может быть ничего общего с Мишей, изо дня в день копошащейся в грязи и сукровице. Он не объявлялся целую вечность и не объявился бы еще столько же, если бы не стечение обстоятельств. Почему его номер телефона оказался в записной книжке мерзавца Шолля? Случайность, неудачный покерный расклад? А если дело обстоит вовсе не так, как его тщится представить Ящерица? Если он передергивает карты? Блефует, чтобы отвести от себя подозрения. Да еще приплел детские воспоминания, чтобы расстрогать ее.
Будь осторожна, детка. Не влипни в дерьмо.
Невидимой маме очень не хочется, чтобы романтически начавшая история закончилась так плачевно. Вот она и старается: машет руками и что-то кричит со своего первого ряда.
Китайская лапша.
Айди думал о Мише, он искал ее – задолго до Готфрида Шолля и его записной книжки. Он искал и нашел. В магазинчике на углу. Но так и не решился подойти. Это говорит…
Ни о чем это не говорит.
Будь осторожна, детка. Не влипни в дерьмо.
Одной китайской лапши маловато, чтобы проникнуться доверием к Айди. Змей и лестниц – тоже. Вот если бы… Взгляд Миши блуждает по стенам, и она, наконец, замечает то, что до сих пор было скрыто от глаз.
Небольшой портрет, утопленный в нише. В стандартной описи предметов с места преступления такие вещи обычно проходят как «Портрет неизвестной. Исторической ценности не представляет». Но в том-то и загвоздка, что в глазах Миши он бесценен. Ведь в неизвестной она узнает… себя.
– Ты ведь защитишь меня? – спрашивает Айди.
– Что?
– Ты ведь защитишь меня? Как тогда, в детстве? Как звали тех парней? Я помню одного – Аццо.
– Второго звали Тилло. А еще был Удо.
На выпускной фотографии Аццо и Тилло стоят рядом, Удо с ними нет – за год до окончания школы его семья перебралась в Майнц. А еще на этой фотографии можно найти Айди и Агату. И Мишу – крайнюю справа, во втором ряду, равноудаленную от всех.
– Ты ведь защитишь меня?
– Да.
То, что происходит в следующую секунду, плохо поддается анализу. Никто, никто не мог предвидеть этого, кроме невидимой мамы: Айди целует ее. Не в висок, как делал этот несколько минут назад; не в щеку. Он находит ее губы и крепко прижимается к ним своими губами. Дурацкий детский поцелуй, возвещающий о том, что Айди вернулся к ней.
– Змеи и лестницы, – голос Айди прерывист. – Ты тоже это чувствуешь?
– Змеи и лестницы, – зачарованно повторяет Ми-ша. – Да.
Змеиные губы Айди аккуратно раздвигают ее губы, змеиный язык Айди проскальзывает внутрь и по-хозяйски обшаривает нёбо, а затем переплетается с Мишиным языком, таким же змеиным. Она близка к обмороку, и готова рухнуть на пол, и готова воспарить – и не делает этого только потому, что змеиные руки Айди крепко держат ее. Они живут своей жизнью – намного более счастливой, чем руки Миши – жесткие, с жесткими пальцами.
Терпение оставило Айди, и только нежность никуда не делась.
– Черт, что это? – шепчет он.
– Пистолет.
Миша и забыла о кобуре, пристегнутой к плечу и спрятанной под пиджаком.
– Думаю, сегодня он нам не понадобится.
Айди – игрок. И – почти наверняка – карточный шулер, ловкость его пальцев поражает. Ничем другим не объяснить то, как легко он освобождает Мишу от никому не нужной одежды. У нее же все получается не столь искусно: пуговицы на рубашке Айди слишком мелкие. Искушение просто оторвать их так велико, что Миша закусывает губу и тихонько стонет.
– Что-то не так? – нежно-белая фишка сдвигается на несколько полей вниз, к бедрам и животу.
– Все так. Но я должна сказать тебе… Это – моя страшная тайна.
– Мы не можем отложить ее на потом?
– Я просто хочу, чтобы ты знал. У меня еще никого не было.
Идиотская, постыдная правда. Дожив до тридцати, она не удосужилась завести себе даже любовника. В лучшем случае, мужчины воспринимают как коллегу, или спарринг-партнера, или противника – в спортзале, в тире. Все ее поцелуи были случайными, и дальше расстегнутой пряжки на ремне дело никогда не заходило. Найти объяснение этому – легче легкого: всю себя Миша отдает работе, она нелюдима и предпочитает одиночество. Она предпочитает экономить силы для серийных и наемных убийц, а не растрачивать их на какого-нибудь мужчину. До сих пор в такой (совершенно осознанной) позиции Миша не находила ничего противоестественного. Но теперь, когда самый красивый мужчина на свете целует ее, Мише горько и стыдно.
Она стыдится выглядеть одинокой и никому не нужной.
Ее собственная непривлекательность горчит и обжигает, как утренний кофе или как перец чили; как то и другое вместе. Зачем только она позволила Айди приблизиться и расстегнуть пряжку на ремне?..
– Что значит – никого не было?
– У меня не было мужчины. Никогда прежде.
– Теперь есть.
– Что?
– Теперь у тебя есть мужчина. Просто доверься мне – и всё.
Теперь Айди становится вдвое нежнее и осторожнее. Пожалуй, он даже слишком осторожен, он тянет время, а Миша не готова ждать. Она и без того ждала слишком долго. Вся ее прошлая жизнь – ничто по сравнению с этой ночью. Но кое-что из той, кажущейся невероятно далекой, жизни пригодилось ей. Миша – технична и вынослива, и безупречно владеет собственным телом. А тяжесть его тела нисколько не пугает ее. В спортзале она одним молниеносным приемом избавилась бы от Айди и вышла победительницей из схватки. Но сейчас интуиция, которая намного старше ее, и старше невидимой мамы, и старше всех живущих на земле женщин, говорит ей: только подчинившись, можно стать победительницей.
Нет никого лучше тебя.
Кажется, они произнесли это одновременно.
Миша порывается сказать что-то еще, но губы Айди не дают словам выбраться на волю: время для разговоров еще не пришло.
А потом она сама уже не в состоянии говорить, она до краев заполнена Айди, его кожей, его волосами, его губами и пальцами. Губ и пальцев намного больше, чем предполагает человеческая анатомия. И они умудряются находится в самых разных уголках ее тела одновременно. Это вызывает восторг и смятение, глаза Миши полны невыплаканных слез – нет никого лучше тебя.
Несколько раз они проваливаются в короткий сон и просыпаются одновременно, и ни на секунду не выпускают друг друга из объятий.
– Что дальше? – спрашивает Миша, когда кончается ночь.
– Что?
– Что будет дальше?
– Накормлю тебя завтраком.
– И выпроводишь восвояси?
– Если тебе не нужно тащиться на работу… Я хотел бы, чтобы ты осталась.
– Мне нужно тащиться на работу. Но я останусь. И… чем мы займемся?
– Тем же, чем занимались ночью. Ты не против?
– Нет, – она осторожно касается пальцами его подбородка. – А потом?
– Потом?
– Когда кончится день?
– Ты ужасная зануда, – смеется Айди. – Дай ему хотя бы начаться.
