Глава L
о разумнейшем споре Дон Кихота с каноником и о других происшествиях
Рыцарские романы все сплошь лживы? «Перечтите эти книги, и вы увидите, какое они вам доставят удовольствие…» — возразил победоносно Дон Кихот. Господи помилуй, чтобы каноник да не понимал неотразимой мощи этого аргумента, притом что сам почитает из истинных истинными столько других вещей и полагает, что они истиннее, чем те, которые познаются органами чувств; и все это вещи, истинность которых обосновывается утешением и пользою, из них извлекаемыми и достаточными для успокоения совести! Чтобы такой человек, как сам каноник Святой Католической Апостольской Римской Церкви, да не понимал, что все приносящее утешение не может не быть истиной именно потому, что приносит утешение, и не к чему искать утешения в истине логической! А что было бы, если бы доводы каноника обратили против него самого, применив к книгам о небесном рыцарстве либо о загробной жизни? Если бы доводы, которые приводил каноник в обоснование того, что рыцарское служение — безумие, рикошетом ударили по нему самому, как обоснование того, что безумие — служение Кресту? Дон Кихот воспользовался доводом, многократно приводившимся, о том, что рыцарские эпопеи всеми приняты на веру; почему, собственно, в его устах довод этот не имеет силы? А главное, он прибавил: «Что касается меня, то могу вам сказать, что с тех пор, как я сделался странствующим рыцарем, я стал мужественным, учтивым, щедрым, воспитанным, великодушным, любезным, смелым, ласковым, терпеливым…». Решающий довод! Решающий довод, каноник не мог отвергнуть его, ибо знал: если люди, уверовав в предания, сделались смиренными, кроткими, милосердными и готовыми сносить смертные муки, то из этого следует, что предания, сделавшие их такими, истинны. И если предания их такими не сделали, стало быть, не истинны они, а лживы.
О Господи, с какими канониками приходится сталкиваться на путях–дорогах сей жизни! Тот, что попался Дон Кихоту, был сущим олицетворением картонного благомыслия, но неужели не затаил он в себе хоть крупицы безумия? Навряд ли: благомыслие источило ему все нутро. У столь рассудительных людей только и есть что рассудок; они мыслят лишь головою, а надо мыслить всей душой и всем телом.
Канонику не удалось убедить Дон Кихота, да оно и не было возможно. Почему? А по той же самой причине, по которой, согласно объяснению святой Тересы («Книга моей жизни», глава XVI, раздел 5), проповедникам никак не добиться, чтобы грешники отстали от грехов своих: «потому как у тех, кто проповедует, мозгу много», «был бы у них взамен мозгу великий пламень любви к Господу, подобный тому, какой был у апостолов, а так огонь их плохо греет». Вот ведь Дон Кихот сумел подвигнуть насмехавшихся над ним на то, чтобы они, не щадя собственных боков, ратовали и сражались за признание таза не тазом, но шлемом; а мозговитому канонику не удалось убедить Дон Кихота в том, что странствующие рыцари никогда не существовали; все дело в том, что мозг у Дон Кихота высох, но Рыцарь пламенел великим пламенем любви к Дульсинее, тайно распалившимся и разгоревшимся от того, что за двенадцать лет мучений видел он Альдонсу лишь четыре раза, и то украдкой; и оттого его пламя согревало тех, кто шел к нему с искренней верой. Взять хотя бы Санчо, почувствовал же он, что до того, как начал служить своему господину, жил, сам того не сознавая, жизнью, пронизанной ледяным холодом.
Главы LI и LII
в которой передается то, что пастух рассказал компании, увозившей Дон Кихота, и о споре Дон Кихота с пастухом, и о редкостном приключении с бичующимися, которое наш Рыцарь в поте лица своего довел до счастливого окончания
Затем последовали эпизод с козопасом и приключение с бичующимися; и немного дней спустя запертого в клетке Рыцаря привезли в его деревню, в воскресенье, да к тому же в полдень, в усугубление издевательств и насмешек. И Санчо вернулся домой, исполненный веры в рыцарские истории, что и высказал своей жене: «…а все‑таки славная это штука бродить за счастьем, карабкаясь по горам, блуждая по лесам, взбираясь на скалы, посещая замки и останавливаясь на ночлег в гостиницах на даровщинку, не платя, черт его побери, ни гроша!»
Так кончилось второе странствие Дон Кихота и первая часть его истории.
Часть вторая
Глава I
о том, что произошло между священником, цирюльником и Дон Кихотом во время его болезни
Когда Дон Кихот прожил у себя дома целый месяц в полнейшем покое, вкушая пищу, «подкрепительную для сердца и мозга», его домашние решили, что он излечился от рыцарского героизма, и священник с цирюльником явились к нему с намерением искушать его и испытывать. Тут меж троими произошел известный разговор, который сохранил для нас Сервантес, и были произнесены слова: «Странствующим рыцарем я и умру», обращенные к племяннице. Затем последовала история про сумасшедшего из Севильи, меланхолический ответ идальго: «Ох, сеньор брадобрей, сеньор брадобрей, поистине слеп тот человек, который даже сквозь сито ничего не видит!» — и все прочее.
В ту пору, когда у меня в мыслях бушевала неистовая галерна,112 я получил письмо от одного друга, и в письме этом, после тысячи похвал, долженствовавших позолотить пилюлю, мой друг давал мне понять, что почитает меня безумцем, поскольку меня лишают покоя заботы, которые никогда не мешали ему спать. И, читая письмо, я говорил себе: «Господи помилуй, вольно же людям путать безумие с недомыслием, ведь бедный мой друг, оттого лишь, что видит во мне безумца, полагает, что я настолько слеп, что даже сквозь сито ничего не вижу; принимает меня за такого глупца, которому не под силу уразуметь его намеки!» Но я быстро нашел утешение в дружбе моего друга. Не видишь разве, что твой заботливый друг изо всех сил старается угодить тебе именно потому, что почитает тебя безумцем?
Глава II
в которой рассказывается о великом препирательстве Санчо Пансы с племянницей и экономкой Дон Кихота и о других забавных предметах
Покуда Дон Кихот, священник и цирюльник вели эти беседы, во дворе затеялась преизрядная потасовка между Санчо, с одной стороны, и племянницей вкупе с экономкой — с другой, поскольку обе не желали впускать его, укоряя за то, что он смущает и соблазняет своего господина да таскает его по трущобам, в ответ на что Санчо заявил, что если уж кого смущали, соблазняли и таскали по трущобам, посулами выманив из дому, так это его.
Но тут следует заметить, что, возможно, экономка и племянница были не так уж далеки от истины, ибо оба они, и Дон Кихот, и Санчо, смущали, и соблазняли, и таскали друг друга по трущобам сего света. Тот, кто почитает себя ведущим, нередко оказывается в значительной мере ведомым, и вера героя питается тою верой, которую удается ему внушить своим последователям. Санчо был для Дон Кихота человечеством; и Санчо, в вере шаткий, но временами укреплявшийся в ней, ибо черпал ее у своего господина, в свою очередь питал веру Рыцаря. Чтобы верить себе самим, мы обычно нуждаемся в том, чтобы поверили нам; и я готов был бы утверждать, что Бог питается нашею людской верой, не будь такое утверждение чудовищной ересью и даже явным нечестием. Мысль, которую глубочайшим и возвышеннейшим образом выразил Гонгора, хотя и обратив ее, для виду, к божествам Греции, в алмазных — по твердости и блеску — строках, гласящих:
Из древа идолов творит резец, Богов из идолов творит молитва.113
По единому образу выковали Рыцаря и оруженосца, как предположил священник. И в жизни, прожитой обоими сообща, самое великое, самое утешающее то, что одного нельзя себе представить без другого, что они не только не являются двумя противоположными полюсами, как ошибочно полагают иные, но были и пребудут даже не двумя половинками одного апельсина,114 а единым существом, увиденным с двух сторон. Санчо не давал умереть санчо- пансизму в Дон Кихоте, а Рыцарь кихотизировал оруженосца, выводя из глубины души наружу его кихотическую суть. И хотя сказал Санчо: «Родился я Санчо и хочу умереть Санчо», нет сомнения, что внутри Санчо немало от Дон Кихота.
Так что когда остались они вдвоем, сказал идальго оруженосцу знаменательные слова: «…вместе мы отправились, вместе поехали, вместе и скитались; ту же судьбу и тот же жребий мы разделяли оба…»; а еще сказал: «…я — голова, а ты, мой слуга, — один из моих членов; и по этой причине если со мной случается несчастье, то оно случается и с тобой, и ты должен чувствовать мою боль, а я твою», — многозначительнейшие слова, в которых Рыцарь выказал, сколь глубоко он чувствует, что они с оруженосцем — единое целое.
Главы III и IV
о смешном разговоре, происшедшем между Дон Кихотом, Санчо Пансой и бакалавром Самсоном Карраско, и в которой рассказывается о том, как Санчо Панса разрешил недоуменные вопросы бакалавра Самсона Карраско, а также о других событиях, о которых стоит узнать и рассказать
Еще побеседовали они о том, что про них говорится в мире (главнейшая забота Дон Кихота), а затем Санчо привел бакалавра Самсона Карраско; и тут выходит на подмостки сей типический персонаж, удостоенный ученого звания в той самой Саламанке, которая столько для меня, грешного, значит.115 Бакалавр этот, удостоенный звания в Саламанке, после двух наших героев — самое значительное лицо в их истории: он сгусток и квинтэссенция здравого смысла, любитель шуток и проказ, главарь и предводитель всех тех, кто мусолил житие Хитроумного идальго, гулявшее по рукам. Бакалавр остался отобедать с Дон Кихотом и заодно понасмешничать над ним в благодарность за приглашение.
