Забегаловки поблизости не оказалось, и мы направились к ближайшей харчевне, у входа в которую горланила толпа бурно обсуждавших что-то мужчин. Пока я шел, до меня долетали только случайные обрывки фраз.
- И действовать решительнее, пока нас всех не разметало...
- Они находились выше нас, но в тот день, к счастью, ползло с моря...
- Я бы стрелял тут же, невзирая на обстоятельства...
- Драконы тоже могут летать стаей...
Войдя внутрь, я увидел, что харчевню мы выбрали неудачно. Судя по наголовным повязкам и выставленным штандартам, здесь собрались по какому-то поводу ветераны одного из пехотно-артиллерийских соединений. Все они были хорошо знакомы между собой, приняли уже достаточно скруша, и случайным людям здесь становилось неуютно. Кроме того, большое музыкальное яйцо, свисающее на цепях в центре зала, играло марш, а я терпеть не мог марши.
- Ты как? - спросил я. - Хочешь уйти?
- Зачем? - Таш изумленно воззрилась на меня. - Здесь интересно.
- Как скажешь.
Я протолкался, ведя ее за руку, к стойке, облокотившись на которую мы стали смотреть, как хозяйка разливает по стоящим на подносе глиняным чашечкам пряно пахнущий скруш.
Крепкая рука, протянувшаяся за подносом, вдруг замерла и, сняв с подноса две чашечки, поставила их перед нами.
- Наша цели - сильный и процветающий Керст! - провозгласил за моей спиной уверенный в себе баритон.
Я обернулся. Плотный мужчина в ярко-красной разлетайке выжидательно смотрел на нас, слегка покачиваясь. На наголовной повязке у него был вышит сакральный знак "пиндус", означающий преданность. Я медленно взял чашку и выпил скруш, чувствуя себя примерно так же, как чувствует себя неизлечимо больной на чужой свадьбе.
- Тебе не нравится этот призыв? - спросил мужчина, и в голосе его я услышал угрозу.
- Мне нравится этот призыв, - ответил я сдержанно.
- Тогда почему ты не радуешься вместе с нами?
- Послушай, - сказал я, - у каждого человека могут быть свои проблемы. Я ведь не должен тебе их докладывать?
- Когда речь идет о процветании страны, - убежденно заявил мужчина, личные проблемы от ходят на второй план.
- Служа отечеству, все должны быть счастливы, - иронично сказал я и тут же пожалел об этом.
Если бы ему вздумалось затеять со мной драку, я не смог бы ответить, а позориться в присутствии Таш мне не хотелось. С другой стороны, меня всегда безумно раздражала уверенность человека в том, что он владеет истиной.
- Вот, - одобрительно заявил мужчина, и я понял, что он не заметил иронии. - Теперь ты наконец говоришь, как надо. Мы все должны работать на благо нашей родины. И каждый должен быть готов, когда потребуется, подчинить свои интересы служению обществу.
Возможно, это было моей ошибкой, но я не вы держал...
- Мне что-то не нравится слово "должен", - заметил я. - Обычно я аккуратно плачу свои долги и хочу сообщить тебе, что сегодня я никому ничего не должен.
Мне показалось, что я перехватил изумленный взгляд Таш, но поручиться за это не мог. Внимание мое было приковано к руке мужчины, непроизвольно дернувшейся к бедру, где обычно носили пистолет.
Однако он быстро справился с собой.
- Жаль, что сейчас у нас праздник, - медленно сказал он. - Ты пачкаешь землю.
Это был вызов, причем такой, на который следовало отвечать ударом. И я отлично понимал, что удар этот катастрофическим образом перечеркнет сегодняшний вечер с Таш, а может быть, и вообще всю мою жизнь. Внутри у меня все дрожало, и сердце колотилось так, словно пыталось проломиться сквозь грудную клетку. Артиллерист спокойно стоял на расстоянии вытянутой руки, расставив пошире ноги в крепких башмаках и насмешливо глядя мне в глаза. С каждой секундой положение становилось все отчаяннее, я безвозвратно терял лицо, и самое страшное, что это происходило в присутствии Таш.
И тут я нашел выход. Быстро оглянувшись на Таш, я рывком двумя руками задрал разлетайку.
- Видишь, - сказал я артиллеристу, ошарашенно уставившемуся на мой шрам. Один раз я уже расплатился с Керстом. Теперь я сам буду решать, кому и сколько я должен.
С минуту артиллерист молчал, тупо глядя на мою грудь, а потом, резко отвернувшись, пошел прочь. Я медленно опустил разлетайку и в эту же минуту почувствовал на плече руку Таш.
- Давай уйдем отсюда, - сказала она. - Ты был прав, надо было сделать это раньше.
Я вынул из кошелька на поясе два жетона и положил их рядом с так и оставшимся стоять подносом.
- Мне очень жаль, - сказал я смотревшей на нас хозяйке.
Поджав губы, она отвернулась и прошла к другому концу стойки. Таш дернула меня за рукав.
- Ну идем же, - сказала она. - Я тебя так хочу, что сил уже нет терпеть.
В гостинице, к моему облегчению, было абсолютно пусто. Оклахома, видимо, отправился на поиски вечерних развлечений, и я смог, не торопясь, провести Таш в самый конец правого крыла.
Правое крыло было хорошо тем, что сюда обычно никто не заглядывал. Кроме того, Луговой зал, расположенный здесь, был выстроен углом, и кровать стояла в нем так, что от входа ее не было видно. Если бы кого-нибудь все же занесло в это крыло и в этот зал, я смог бы услышать его раньше, чем он увидит меня. Годы службы в патруле приучили меня не пренебрегать мелочами. Несколько раз эти мелочи спасали мне жизнь.
Мы стояли напротив друг друга, рядом с кроватью. Я смотрел на темный силуэт Таш на фоне незадернутого окна и думал о том, что, как только мы ляжем, я тут же зажгу светильник, а пока достаточно пробивающегося сквозь туман света уличных фонарей, поскольку в нем не видно, как я робею. Что-то особенное было в этой встрече, такое, о чем я пока еще мог только догадываться, непонятно страшное или прекрасное, но, несомненно, способное изменить мою судьбу. Совершенно мистически я чувствовал, что один-единственный шаг через незримую границу между мной и стоящей на расстоянии вытянутой руки девушкой вытолкнет меня за грань реальности, в которой я находился, переведет в иное, пугающее измерение, в то инфернальное пространство, в котором весь накопленный мной ранее опыт окажется бессмысленным.
Я никак не мог решиться на этот шаг, но и продолжать стоять без движения было уже невозможно И тогда я, словно прыгая в холодную воду, задержал дыхание и не шагнул, а почти что упал вперед, цепляясь руками за покатые плечи Таш.
Когда я раздевал ее, она не помогала мне, а стояла, пристально глядя мне в глаза, стараясь не терять мой взгляд, как бы я ни поворачивал голову. Больше всего я боялся реакции на свой шрам. Я показывал его только что в харчевне, но Таш там сидела сбоку и не видела мою грудь во всей красе. Чаще шрам нравился женщинам, но, случалось, и вызывал отвращение. Как отнесется к нему Таш, я мог только догадываться
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
