— Металлолом, — изрекла Инга, внимательно осмотрев указанный мною хлам. — Ржавая штуковина, скрученная, старая, некогда покрашенная, потом смятая. И что в ней?
— Цвет покраски, — пояснил я, высматривая место, где удобней спуститься.
— И что в нем?
— Посмотришь за мной?
— Посмотрю, — кивнула Инга, убирая бинокль и кладя руку на ремень винтовки. — Так что там с цветом, Битум? Или прикажешь девушке умирать от любопытства?
— Он темно-оранжевый, — пояснил я. — Давай я сначала огляжу штуковину, потом вернусь и поясню. Но если я прав — дело хреново.
— Спускайся, — отозвалась Инга. — Умеешь ты девушек заинтересовать.
— Я быстро…
Сказано — сделано.
Мне понадобилось немного времени на спуск, осмотр мятой железки и возвращение. Уложился минут в семь. За это время грузовик проехал дальше, поэтому поднимался я с учетом этого, пробежав сначала по дну рукотворного каньона, ориентируясь на медленно шагающую Ингу. И на топающего за ней звероподобного Бориса, вымахнувшего на вершину холма, как медведь на сопку.
— Что там? — рявкнул главный.
Инга промолчала, уступив право спрашивать старшему. Я кобениться не стал.
— Хреново!
— Точнее формулируй, — рыкнул Борис, протягивая мне руку.
— Это Хурма, — вздохнул я, проигнорировав руку чужака и поднявшись собственными силами.
— Да хоть лимон! Или абрикос! Точнее выражай мысль, Битум. Иначе я поступлю с тобой, как товарищ Сухов с басмачами.
— Не знаю таких, — пожал я плечами. — Объясню, не торопите.
— Че там, Битум-джон? — завопил с другой стороны трассы Косой Ильяс, бликуя на солнце очками.
— Остатки Хурмы, — крикнул я в ответ и, поняв, что второй проводник не сообразил, добавил: — Хурма Андрея! Мы же видели, как он ее красил!
— Вай-вай! — Ильяс аж присел, схватился за голову. — А сам он?
— Тут только кусок железа, — пожал я плечами и мягко сдвинулся в сторону, избегая хватки невыдержавшего Бориса. Хватки его ручищи избежал, но меня сцапали за плечо сзади и мягко промурлыкали:
— Битум, нам тоже расскажи, ладно? А то ножиком ткну.
— Расскажу. В этом тайны нет. Но рассказывать особо нечего.
Мы прошли двадцать шагов по гребню рядом с дорогой, следуя за медленно ползущими машинами. На двадцать первом шагу я завершил простой рассказ.
Был у нас Андрей Хурматов. Русский парень, коренной житель города, родившийся уже ПОСЛЕ. Его отец всю жизнь отпахал на карьере, доработался до силикатной болезни легких и до должности старшего механика на одной из многочисленных ремонтных площадок карьера. Папаша уже потом, когда умирал от жестокого силикоза в условиях полного отсутствия лекарств, сквозь кашель и дикую одышку повлиял на мозги сына, заразив его жаждой наживы. Грех такое говорить, но лучше бы старик умер пораньше, до того как забил мозги сыну жаждой разбогатеть в мгновение ока.
Вроде как рассказал старший Хурматов, что перед самым началом бардака завезли на карьер партию современной техники, среди коей имелось три бульдозера. И поставили в отстойник — временный, на период заполнения бумажек. Папаша говорил много и долго. Больше бредил, как казалось слушателям. Секрета, кстати, не делали — трудно что-то утаить, если умирающий человек в каждом подходящем видит сына и начинает выкладывать все начистоту.
Итог болтовни — Андрей Хурматов парнем оказался крайне упертым, сумел он все же восстановить из хлама битую-перебитую «Ниву», сохраненную семьей и стоявшую там же, где они и жили: в небольшом прибазарном бетонном гараже. Машина внутри гаража, бережно укрытая тряпками, а семья — снаружи, у гаражных дверей, под прикрытием дырявого навеса, сделанного из того, что под руку попало.
Отремонтированная машина заработала, несколько канистр с бензином Андрей выпросил у Бессадулина, пообещав ему щедрые проценты, буде удастся разжиться находками. От него же ему досталась старая банка с темно-оранжевой краской. Ею он покрыл машину, после чего и к нему, и к «Ниве» разом прилипло прозвище Хурма — по названию одноименного фрукта. На следующий день после завершения подготовки, будто судьба велела, скончался Хурматов-старший. Еще через сутки Андрей сел за руль Хурмы, посадил рядом сына, подростка тринадцати лет, на заднее сиденье плюхнула зад его тогдашняя девка, поражавшая всех большой грудью, умением ругаться, убойным кариесом и фонтаном гнилого смрада изо рта. И странная команда на оранжевой машине, пофыркивающей мотором, дребезжа, укатила прочь из города.
Все. На этом история кончается вместе с реальными фактами. Про домыслы лучше молчать — если их послушать, то ничем не подкрепленные выдумки разнятся кардинально. То вроде бы их в двадцати километрах от города сожрали твари, а машина целехонькая стоит на обочине, надо лишь дойти и забрать — она типа на ходу, ключ в замке зажигания, баки почти полные. Еще болтают, что они попали в аварию, разбились насмерть. Другие уверенно заявляют, что Андрея и его спутников поглотила Яма. Некоторые шепотом поведают, что оранжевая Хурма добралась до Ташкента — что и было их тайной целью! — и вскоре Андрей приедет обратно во главе колонны, нагруженной русской водкой и китайской армейской тушенкой, и раздавать груз станут бесплатно. Еще кто-то вякал, что оранжевую «Ниву» видели на пятьдесят первой пусковой площадке космодрома Байконур. Причем заявляли с уверенностью — именно на пятьдесят первой пусковой площадке. Дальше, совсем невнятно и изрядно смущаясь, добавляли, что имелись все явные признаки пуска ракеты, а на водительском сиденье Хурмы лежит записка с короткой надписью: «Все будет хорошо!» Другие поправляли — не на сиденье, дурень, записка-то, а зажата она под дворником на стекле и немножко обуглена по краям — не иначе, выхлопом ракетным задело. Ну да. Куда же ты рванул, Андрюша?
А настоящая жестокая правда — вот она: лежащий в песке кусок грубо покрашенного металла. Цвет тот. В машинах я не спец, но это сильно покореженный проржавелый капот. Тот самый, по которому Андрей Хурматов сначала ожесточенно стучал киянкой, а потом водил кисточкой, испачканной в оранжевой краске, в то же время рассказывая помогающему сыну, что, когда они вернутся на бульдозере, работы у них будет много, а заработка еще больше. И что сам Пахан и Бессадулин будут подбегать и заискивающе спрашивать: «Ну что, Андрюша, поработаем сегодня? Топливо-то мы уже приготовили, водочки сто грамм стартовых налили, а сыночку вашему нашли настоящую кока-колу — с пузырьками шипучими!..»
— Бред какой-то, — протянула девушка.
— Обычное дело, — не согласившись, прогудел Борис. — Наших вспомни-ка! Так вот за костерком вечерним соберутся мужики, раздавят банку самогона свекольного, понапридумывают ерунды всякой — а с утра сами же и верят! И начинают устраивать такие вот экспедиции за мифическим добром, зачастую больше никогда не возвращаясь. Люди бывают глупыми, бывают жадными, но хуже всего, когда они и глупы, и жадны одновременно. Битум, ты железяку осмотрел, скажи-ка, что думаешь?
— Часть капота. Смята, искорежена, на краю сложена пополам и так сплющена, будто по металлу большой кувалдой били.
— И?
— Это сделали не звери, — уверенно ответил я. — Ни единого следа когтей или зубов, краска именно отбита, а не содрана полосками, — вы же сами видели бок автобуса после того, как над ним поработал молодой варан. Там металл хоть и прорван, но по-другому. Я думаю, здесь люди постарались, у которых тоже есть машины. Догнали, ударили «Ниву» несколько раз, прижали к стене — там была длинная глубокая борозда на стене длиной метров в двадцать. Заставили остановиться или серьезно повредили. Дальше еще проще — Андрея, его сына и подругу из машины вытащили, с собой забрали. Ну и «Ниву», само собой, прихватили: работающая техника на вес золота. А кусок капота либо проглядели в запале, либо не нужна им железка крашеная. Что дальше — уже не знаю, а гадать не люблю. Но вариантов мало. Скорей всего, мужиков съели, а женщину… ей могло не повезти еще сильнее.
Я не стал вдаваться в подробности — нетрудно представить, что именно может ожидать бесправную и достаточно молодую женщину, захваченную безжалостными чужаками-мужиками. Порой смерть гораздо предпочтительней. Инга резко передернула губами, сжала их — она точно поняла все правильно.
— Ладно, — кивнул Борис. — Инга, ты к грузовику. Живо. Битум, пробежишься и дальше по гребню. Твои зоркие глаза нужнее там, где обзор лучше. Еще тройку бойцов сейчас подниму. Смотри в оба.
— Ясно, — коротко ответил я и зашагал дальше, с трудом разминувшись с остановившейся Ингой.
Поймал себя на мысли, что, когда осматриваюсь, глаза первым делом ищут столбы черного грозного дыма: после вчерашнего случая у завода с диким взрывом в финале поневоле выработался рефлекс. Видишь дым — жди беды. Сейчас дыма не заметно, только легче мне от этого не становится — все мое нутро кричит о том, что эти места обитаемы.
