Я кивнул, машинально коснувшись рукояти висящей на поясе лопатки, — в ее бережно отполированное лезвие смотреться можно. Да и на ножах моих грязи или ржавчины не найти. Мы с Борисом, не сговариваясь, посмотрели на одного из «воинов» Татарина, держащего в руке кустарный тесак с широким лезвием, покрытым пятнами ржавчины и сколами. Нет, обидеть никого не хочу, я пару раз видел его в драке, парень он решительный, пырнуть ножом или рубануть тесаком для него не вопрос, да и кулаками махать умеет. Но вот за оружием он особо не следит. Огнестрел — это одно: их мало, поэтому держат в полном порядке. А вот чтобы самодельные ножи резьбой украшали, до блеска полировали — такое среди нашего люда редкость. Не вошло в культ.
Взятое у погибших оружие просто поражало. Полутораметровый обрезок трубы почти целиком покрыт резьбой. Металл сверкает. А вот машина — куча грязи на колесах. Пол салона покрыт несколькими сантиметрами песка, много проржавевших дыр в корпусе, вместо руля странная ерунда из скрещенных железок, торчат проводки, кресла топорщатся лохмотьями. Где надо — замотано проволокой или обрывком веревки. Дикое различие между ухоженным оружием и разбитой в хлам машиной.
Сами мертвые хозяева… обычны. Больше и сказать нечего. Одеты в минимум одежды, что-то вроде мешковатых шортов, пара человек в рваных футболках, серых от грязи. На их телах множество ничем не впечатляющих и не несущих понятного для меня смысла татуировок. Волосы на головах сбриты наголо, но в нашей местности это более чем нормально и разумно. Одна бейсболка, пробитая пулей Инги, две банданы. Ноги… я специально заглянул. Опять обычный набор. Самодельные шлепанцы и сланцы. Они много не ходят, это не охотники и не собиратели. По пустыне в этом хламе не побегаешь. Привыкли кататься на машине? У них там много горючки?
— Те, кто ушел на Хурме… Они быстро позовут друзей, — сообщил я и без того ясную большинству истину. — Борис, нам надо разворачиваться и выбираться отсюда. Это их земля, они здесь каждую кочку знают, каждый проезд и проход в этом лабиринте.
— Знаешь дорогу в объезд?
— Нет, — признался я, не отводя взгляда. — Но поискать можно.
— Да сомнем мы их, — уверенно заявил уже знакомый мне молодой парнишка Фахри из людей Татарина. Тот, кто на ночлеге много говорил и больше всех получал оплеух.
— Ты помолчи, сминатель, — раздался знакомый мягкий голос, вперед шагнул старый узбек, уперший основание правой ладони в рукоять висящего на поясе ножа-пчака. — Битум дело говорит. У нас без приглашения в чужие кишлаки не ходят. Или собаки загрызут, или хозяева пристрелят. А тут совсем дело худо — хозяева навстречу выехали, да не успели слова сказать, как их убили. Теперь добром не кончится.
Он почти напрямую заявил, что сразу стрелять не следовало, надо было попробовать обменяться приветствиями, попытаться договориться миром о проезде по чужой земле.
— Украшения видели? — поинтересовался Борис, указывая пальцем на примотанные к машине человеческие останки. — Следы зубов замечаете на косточках? Эти ребятки отличаются от заводских сородичей умением водить машины и любовью к оружию, но все равно они людоеды. Ты уже немолод, но до сих пор не знаешь, что нельзя договориться с тем, кто считает тебя едой? Мы все для них не больше чем куски мяса в казане! И не напали они лишь потому, что поленились провести разведку! И не ожидали увидеть вместо пары обычных машин автобус и огромный боевой грузовик! Попытаться им слово сказать? Да они мгновенно рванули задним ходом обратно за отворот! На помощь сородичей своих звать! Вы, люди, если хотите жить долго, не пытайтесь договориться с волками о перемирии при помощи ласковых улыбок и добрых слов. Они понимают только одно обращение — силу! Ошпарь их так сильно, чтобы либо сдохли, либо забились в глубокую нору и носа оттуда не казали, — вот тогда они тебя зауважают. Так мы и поступили. Теперь посмотрим, что последует в ответ на наши действия.
Сделавший большой вдох Борис поморщился, помассировал щеки ладонью — видать, не любитель толкать долгие громкие речи. Но силы его уставшей глотки хватило, чтобы отдать несколько приказов.
Их суть сводилась к следующему: убрать трупы, их место займут два бойца Татарина и два из числа русских. Они пойдут впереди. За ними автобус, замыкает строй грузовик. Максимально быстрым ходом мы уходим вперед, стараясь преодолеть лабиринт отвалов, — при этом распоряжении я опустил голову, не желая показывать выражения лица. На мой взгляд, это ошибка. Надо отступить. Если придется — выждать столько дней, сколько надо, издалека отстрелять хозяев, проредить их ряды, убрать самых воинственных и храбрых. Провести, на худой конец, разведку. И только потом решаться продолжать путь, причем желательно идти в обход. Но Борис рассудил иначе, причем я был уверен, что он прекрасно понимает всю рискованность плана, однако идет на этот риск.
Но почему? У меня было маловато времени для изучения его характера, но Борис точно не самодур и не страдает излишком самоуверенности. Но все равно торопится. Куда? Если у него и получится добиться неизвестной цели, то затем ему предстоит обратный путь через пустынные земли. Раньше машин было много, людей еще больше. Они едва прорвались сюда, теряя по дороге соратников и технику. Каковы шансы проделать обратный путь?
Но это не мое дело. Совсем не мое. Я буквально заставил себя не думать о чужих проблемах. Мне это ни к чему.
И моя роль в любом случае не изменилась — я вновь шагаю по узкому сыпучему гребню длиннющего холма, убегающего в неизведанные дали. Шагаю, всматриваюсь, вслушиваюсь, ищу признаки живых существ и растительности. Пустыня как книга — главное, уметь ее читать. Если бы Инга шла столь же высоко, как я, имела бы такой же обзор, я был бы куда более спокоен. Ведь среди нас только она одна может с такой легкостью убивать на запредельном расстоянии.
Рычащая техника продвинулась на полкилометра вперед. Еще столько же. Вокруг тихо…
Еще километр. Судя по обрывкам знаний и карте Бориса, мы у самой Ямы, Великой и Ужасной, проедем буквально в двадцати метрах от ее края, по остаткам старой асфальтовой дороги.
Машины идут по-разному. Мощнейший грузовик преодолевает любые препятствия с презрительным ворчанием, он лишь слегка покачивается на ямах. Трофейная машина, огрызок внедорожника, разлаженно кашляет, жалуется, скрипит и громыхает, но также без проблем двигается вперед. Автобус… что ж, севший за руль новый водитель с напряженным лицом пока добивается того, чтобы автобус не выбивался из общего ритма. Собственная длина убивает машину. В который раз я убеждаюсь — автобус слишком длинный и слишком низко посаженный. То и дело задевает брюхом песок, сотрясается. Татарин поспешил — эту технику оснащали и переделывали под совсем другие нужды. В ней ездили к теплицам, иногда на охоту и за грибами по чистой ровной трассе в пределах пятнадцати — двадцати километров. И там автобус вел себя отлично. Перевозил и людей, и груз без малейших проблем и капризов. А вот сейчас беда…
Как бы то ни было — мы не стояли на месте. Мы преодолевали метр за метром, подходя к воспетой в местных легендах и страшилках Яме…
Глава восьмая
ЯМА
Великая и Ужасная. Загадочная и Страшная.
А по сути — просто громадный золоторудный карьер, плод рук человеческих, создаваемый на протяжении больше чем полувека. А за такое время люди способны на многое — вот и выгрызли в пустыне огромную дыру немыслимой глубины и ширины. А затем людишки устроили большой танец с традиционными метаниями ядерными томагавками. После такой пляски в живых мало кто остался, да и они забились в темные щелки и тихонечко живут дальше, с ужасом поглядывая на порождения радиации и кошмар, творящийся с погодой.
Что случится с гигантской дырой в земле, если исчезнут заботящиеся о ее углублении и очистке люди?
Яма начнет зарастать. Природа сама лечит себя, хотя процесс занимает сотни лет. Но в пустыне дело двигается куда быстрее — с ее-то песчаными бурями и ветрами, переносящими тонны песка. А Яма глотает все подряд с жадностью голодного варана. И ей всегда мало…
Откуда я это знаю?
Увидел лично. Буквально только что. И третий раз в жизни я замер в полном столбняке.
Первый раз случился, когда я впервые столкнулся с вараном — молодым, быстрым, злобным, голодным. Спасся только благодаря Тимофеичу, чудом умудрившемуся набросить на голову твари горящую старую телогрейку, пропитанную горючей смесью.
Второй раз я замер как столб, когда я увидел лежащее в обломках кирпича и стеклянных осколках тело моего старика Тимофеича.
Третий раз — сейчас.
Яма…
В полуметре от моих ног начиналась пропасть невиданных размеров. Я никогда и представить не мог, насколько это окажется величественным зрелищем. Противоположный край терялся вдали, был скрыт знойным маревом и покрывалом из летучего песка. Дно… далекое дно пугало неизвестностью — оно было надежно скрыто чудовищным облаком колышущегося песка, который уже не летел, но и не лежал на земле. Хотя кто знает, где эта самая земля, где дно? Все надежно спрятано за непроницаемым занавесом.
