похищения и не было! Павлик дома, а что его на несколько часов куда-то увозили – так это еще нужно доказать!
– Вот как? – В Катиных глазах появился холодный металлический блеск. – Думаешь, вывернулся?
– Не думаю – знаю!
– Рано радуешься! – Катя достала из своей сумочки прозрачный полиэтиленовый пакетик и издали показала его мужу. – Узнаешь?
– А должен? – Он недоуменно посмотрел на пакетик. – Какая-то пуговица…
– Не какая-то, а вполне конкретная пуговица. Пуговица ручной работы, от твоего пиджака. От того, который ты купил в Лондоне. Теперь припоминаешь?
– Дай посмотреть… – Петр потянулся за пакетиком, но Катя быстро спрятала его в сумочку.
– Ну уж нет, – проговорила она насмешливо. – В руки я тебе ее не дам, и не надейся. Вижу, что ты ее узнал. Валентина говорила мне, что пришила на рукав твоего английского пиджака новую пуговицу. Помнишь, где ты потерял эту?
– Понятия не имею, – Петр пожал плечами. – И не понимаю, почему ты с этой пуговицей так носишься… подумаешь – пуговица!
– Так ты не помнишь, где ее потерял? Могу тебе напомнить: ты потерял ее в кабинете матери в тот день, когда там убили Муратова.
– Да? Может быть, я ведь заходил туда вместе со всеми, когда Алла нашла тело… может, я и правда тогда ее потерял…
– Нет, дорогой! – перебила его Катя. – Когда все вошли в кабинет – эта пуговица уже лежала на полу. Я ее подобрала – так, на всякий случай. Знаешь, в первый момент я не поверила, что это ты убил Муратова, и не хотела, чтобы из-за этой пуговицы ты попал под следствие. Но теперь, после того, как ты похитил собственного ребенка, я думаю, что ты вполне способен и на убийство…
– Ты с ума сошла! – Петр побледнел сильнее прежнего, на лбу у него выступила испарина. – Я не убивал старика!
Последние слова Петр произнес слишком громко, так что охранник удивленно покосился на него. Петр заметил этот взгляд и снова перешел на шепот:
– Да сама подумай – зачем мне это было нужно?
– Ну, к примеру, чтобы получить его акции. А впрочем, я не собираюсь ломать над этим голову – пускай этим занимается следователь, этот… как его? Каховский!
– Но я и правда не убивал Муратова! – выдохнул Петр едва слышно.
– А вот в это как раз трудно поверить. Вы с ним ссорились, ты угрожал ему накануне, вас слышал оператор… он уже все рассказал следователю. А потом вы разговаривали буквально перед собранием – о чем, интересно знать? Я не верю, что ты спрашивал старика о здоровье, а он вспоминал былые дни, когда они с твоей мамочкой создавали канал.
– Там речь шла совсем о другом! – потерянно прошептал Петр.
Вдруг он снова оживился, придвинулся к Кате и зашипел:
– Черта с два ты что-то докажешь! Ведь ты сама подобрала эту пуговицу – может, ты нашла ее в другом месте, а возможно, ты сама оторвала ее от моего пиджака. Нет, черта с два я тебе что-то отдам! Неси эту пуговицу кому угодно – мне наплевать!
– Надо же, а ты умеешь держать удар! – Катя усмехнулась. – Думаешь, я стала бы хранить эту пуговицу, если бы она ничего не доказывала? Да, ты мог потерять ее где угодно – но только потерял ты ее именно там, возле тела Муратова, и именно тогда, когда его убивал! Потому что на этой пуговице – брызги крови! Думаю, что эксперту не составит труда установить, что это именно кровь Муратова. Если бы ты потерял ее в другом месте – откуда бы на ней взялась кровь Муратова? Даже если бы ты потерял эту пуговицу в кабинете, но не в момент убийства, а потом, когда вошел туда с акционерами, – крови на ней не было бы.
– Она могла упасть в лужу крови и испачкаться… – слабо отбивался Петр.
– Во-первых, когда мы вошли в кабинет, кровь уже частично впиталась в ковер, частично подсохла. Но даже если допустить, что твоя пуговица упала на окровавленный ковер – она испачкалась бы только с одной стороны, снизу. А на ней кровь с двух сторон. Значит, на нее брызнула кровь в самый момент убийства.
Катя сделала короткую паузу, чтобы муж смог осознать ее слова, и продолжила:
– И вообще, получив такую замечательную улику, следователь обрадуется и вцепится в тебя, как бульдог! Уж он постарается накопать на тебя еще что-нибудь, главное, что у него будет подозреваемый!
– Но я невиновен… – пробормотал Петр.
– Ну и что? Кого это беспокоит? – Катя насмешливо взглянула на мужа. – Да что я ломаю голову? Пускай этим занимаются специалисты, они наверняка лучше меня разберутся с этой пуговицей!
Она достала из сумочки визитную карточку Каховского, набрала на мобильнике номер его телефона.
Петр не сводил с нее глаз, как несчастный кролик не сводит глаз с голодного удава.
– Каховский слушает! – раздался в Катином телефоне знакомый голос.
– Здравствуйте, – проговорила Катя, прикрывая трубку ладонью. – Это говорит Екатерина Коваленко, мы с вами встречались на телеканале, когда вы приезжали туда по поводу убийства Юрия Борисовича Муратова…
– Да, я, конечно, помню вас, Екатерина Алексеевна, – ответил Каховский. – Вы мне что-то хотите сообщить?
Катя скосила глаза на мужа.
Петр вертелся в своем кресле, как карась на сковородке, на лице его сменяли друг друга страх, ненависть и жадность.
– Да, вы говорили, что если мы вспомним что-то важное, чтобы непременно вам об этом сообщили…
– Да, разумеется. А что вы вспомнили?
Тут Петр не выдержал. Он вскочил, схватил Катю за руку и зашептал:
– Я подпишу! Я подпишу все, что угодно, только ничего ему не говори!
– Что там за шум? – осведомился в трубке Каховский. – Вы не одна? Вы не можете говорить?
– Да, сейчас я не могу говорить… – произнесла Катя, пристально глядя на Петра, – я перезвоню вам через час…
Она отключила телефон и обратилась к мужу:
– Ну, пойдем к нотариусу, он уже заждался. И смотри – если не подпишешь дарственную на мое имя, я позвоню Каховскому и отдам ему пуговицу.
– Но если я подпишу – ты отдашь ее мне!
– Ни в коем случае! Эта пуговица будет моим страховым полисом. Я сегодня же положу ее в надежное место с указанием, что, если со мной что-нибудь случится, эту пуговицу вместе с моим письмом передадут в полицию. Так что, дорогой, ты будешь сдувать с меня пылинки и следить, чтобы я случайно не попала под трамвай, иначе ты тут же загремишь на нары!..
Петр Коваленко вышел от нотариуса, страдая морально и физически. Только что он собственноручно подписал документ, согласно которому передал своей жене Екатерине две трети принадлежащих ему акций телевизионной компании «Канал
