— Дарий, пойдем. Я вроде как обещал тебя накормить. Он был смущен, как будто это он был виноват в том, что нас ограбили и побили. — Заодно познакомишься со Старейшиной. Он тебе понравится, вот увидишь.
Я немного помялся, думая, как бы деликатно у него спросить, не обидев стоящих рядом соседей. Можно ли тут оставлять свои вещи, не боясь что они пропадут. Все-таки инструментами я очень дорожил. И больше у меня ничего не было. В комнате таверны хоть был замок, на который ты мог закрыть свою комнатушку. Хоть какая-то уверенность, тут же, все было нараспашку. Заходи кто хочешь, бери что хочешь. И попробуй потом, найди. Да просто соседские дети могли залезть из любопытства. А таскать повсюду свой объёмный чемодан мне отчаянно не хотелось. Но видно почувствовав, что именно я хочу спросить, он уверенно мне сказал.
— Не переживай Дарий, твои вещи никто не тронет. Хоть мы все тут бедняки, у нас в общине не принято брать чужое. В других общинах часто такое бывает. У нас нет. Если ты берешь чужое, тебя выгоняют.
Иви мило улыбнулась глядя на меня, нянча на руках дочку, завернутую в не крашеное одеяло из мягкой овечьей шерсти.
— Не переживай Дарий. Я присмотрю за твоими вещами. Никто их не тронет.
Старейшиной общины оказался уже совершенно седой мужчина, с немного родным именем Витале. Но все его называли просто Старейшина. Хоть он и был уже возрасте, двигался он на удивление плавно. Так двигаются молодые, полные сил и энергии парни. Но самое главное в нем, это были его карие глаза. Удивительно живые и яркие, в них четко читался ум и недюжий жизненный опыт. Всклокоченная седая борода свисала с его заостренного подбородка. Он устало мне улыбнулся, обнажив заметно выступающие вперед зубы. При улыбке глаза его щурились, придавая ему хитрый вид.
Общиной тут называют группу беженцев, обычно изначально это целая деревня. Снявшаяся с насиженного места в поисках спасения от того или иного бедствия прибывала в город. Потом община меняется, сливаясь с другими такими же группами бедолаг, или как наша в частности, впитывая в себя другие. Сколько именно общин в Райлегге, по моему не знает даже Всевидящий. Иногда между общинами вспыхивали конфликты на той или иной почве. Но в большинстве случаев всегда решали мирно. Потому что другого варианта особо нет. Никому другому беженцы были не нужны, их считай бросили на произвол судьбы, просто мирясь с их присутствием. По правам они были чуть лучше рабов. Никакая стража сюда не заходила никогда. По сути это было своеобразное гетто. И если что, всегда решали между собой. Старейшина данной общины был раньше старейшиной деревни. Уже как лет семь, они прибились спасаясь так же как и моя родная деревня от работорговцев, только жили они раньше на побережье.
Старейшина был опытным и справедливым руководителем. Он часто выступал в спорах судьей между людьми, и его решения практически никогда не оспаривались и были справедливы. За это он пользовался безграничным доверием и уважением людей как у себя в общине, так и в других. На нем лежала большая ответственность за своих людей. По сути он работал руководителем на общественных началах. И никакой платы или привилегий за эту должность в принципе не предусматривалось. Он постоянно решал вопросы связанные с пропитанием и водой, строительными материалами. Чистая вода в трущобах была огромной редкостью и достать ее было сложно. За ней отряжались целые караваны. Именно к нему обращались люди, которые не могли сами решить тот или иной вопрос. Пожилые или одинокие женщины, которые не могли починить свое прохудившееся жилище. Или они совсем голодали. Со всеми этими мелочными на первый взгляд, но важными в повседневной жизни вещами, все шли к нему. Он отряжал свободных людей помочь нуждающимся, за это прося их помочь чем то другим. Посидеть с детьми например, пока их родители пропадали на работе, или связать одежду для тех у кого она прохудилась. Он целыми днями проводил в общине, решая вопросы то тут, то там, и я очень сильно сомневаюсь, что у него были выходные.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Да вообще, взаимопомощь, являлась той соломинкой, за которую и держались все сбившиеся в кучу беженцы, помогая друг другу именно в той небольшой и казалось бы незначительной возможности, именно которой и не хватает, чтобы выжить в суровом окружающем мире. Подобная бескорыстная помощь в немалой мере служила основой существования общины в трущобах; обыденная и порой незначительная, она способствовала общему выживанию. Когда соседские дети плакали, люди успокаивали их, как своих собственных, поправляли покосившуюся доску на крыше, проходя мимо, или затягивали ослабший узел веревки, которая скрепляла строение. Они помогали друг другу, не ожидая, когда об этом попросят, как будто были членами одного племени или большой семьи.
В основной части это были люди работящие и порядочные. Крестьяне, лесорубы и пахари. Так что такого разгула разбоя, что был совсем рядом в Нижнем городе, тут невозможно было даже и представить. Люди просто выгоняли тех кто отказывался жить по негласным правилам. Да и позже я смог убедиться, что преступная братия все как один гедонисты и все это с их точки зрения, абсолютно бессмысленно. Они тянулись к себе подобным, отказываясь заниматься общественно полезным трудом на благо общества. Это был как индикатор, точно показывающий насколько гнилое нутро человека. Только желающие если туда уходили, ища более легкого заработка и разгульной жизни. Назад уже их не принимали. Крестьяне и рабочий люд все-таки инстинктивно не любили бандитов. Отождествляя их с теми, из-за кого они и оказались в таком положении. Это все естественно знали в магистрате. Именно поэтому, терпели и мирились с трущобами, раскинувшимися вокруг стен города, помогая им в тех или иных вопросах. И если магистрат даже просто заподозрит, что трущобы превратились в очередной рассадник преступности, полагаю, что они даже и думать не станут, просто сметут их солдатами и весь вопрос.
Естественно такой проверке подвергли и меня. Когда старейшина узнал, что я лекарь, он очень обрадовался. На все трущобы было всего пятеро человек, кто хоть как то мог помочь. Причем трое, это были бабки повитухи, которые могли принять роды и наложить мази при порезах укусах или ожогах. Один бывший солдат который немного разбирался в ранах и недоучка, бывший подмастерье лекаря, который так же как я бегал за пивом. В общем получалось что я был один, на огромное скопление людей. Так что меня покормили вкусными тушеными овощами с рыбой. И я пошел к себе в “апартаменты” готовиться к приему больных. Основными проблемами тут были укусы крыс и собак, ожоги, больные зубы, переломы, и различные травмы. Которые люди получали на тяжелой работе. Я старался помочь всем как мог, теми скромными средствами которыми располагал. А если не мог, записывал на клочках бумаги, что им требуется купить. Пустив на это дело блокнот мейстера Хоннекера. Так и прошел мой первый рабочий день. И уже поздно вечером, я был совершенно без сил из-за бессонной ночи и тяжелого дня. Сидя у костра под холодным, еле пробивающимся из под набежавших облаков серебряным светом луны, занявшей центральное место на небосводе, вместе с соседями за нехитрым, но вкусным ужином, я подумал, что все сложилось гораздо лучше, чем я бы мог ожидать. Мне нравились все эти люди, их простой и бесхитростный быт. Они умудрялись оставаться людьми в полном жестокости мире.
Глава 15
Я уже откровенно клевал носом в свою тарелку, пытаясь через силу доесть свой ужин, как почувствовал сзади легкое подергивание и прошедший волной озноб по телу. Сон как рукой сняло. Я судорожно начал оглядываться в поисках опасности, но все было тихо и спокойно. Я покосился вниз, и увидел в отблесках костра, вместо своей тени, силуэт обнаженный девушки из моего сна, с распущенными длинными волосами, они шевелились как будто под невидимым ветром. Той самой, которая закрывала собой опаляющее сердце в холодной пустоте. Я улыбнулся ей в ответ, когда она мне помахала ладошкой. Закидав оставшуюся в тарелке еду в один прием, я с набитым ртом буркнул всем пожелание спокойной ночи и хотел было идти спать, как Найджел меня окликнул, протянув зажжённую от костра лучину.