Подхватываю ее на руки и несу к столу. Усаживаю, наливаю шампанское, придвигаю блюда. Она действительно голодна и ест с аппетитом. Смотрю с замиранием сердца. Она поднимает голову:
– Почему сам не ешь?
– Не хочется.
– Так и будешь смотреть?
– Так и буду. Мне доставляет удовольствие.
– Я думала: удовольствие тебе доставляет другое! – язвит она.
Опускаю голову, вздыхаю:
– Могу я хоть как-то загладить свою вину?
– Это мы посмотрим! – она ставит на стол пустой бокал. – Как ты умеешь заглаживать…
11
Утром я встречаю Липу у входа в "Метрополь". Она, как положено, прибывает на автомобиле, я целую ей руку и помогаю снять шубу. Глаза ее покраснели, веки припухли. У меня вид не лучше: разглядел во время бритья в парикмахерской.
– Я ужасно выгляжу! – говорит она перед зеркалом и, оглянувшись, шепчет сердито: – Бычок! Я глаз не сомкнула!
Как будто я сомкнул! Мне велели заглаживать, я и заглаживал. В прямом смысле слова. Мы это умеем, научились в Индии. У английского лейтенанта на это времени хватало – ротой фактически командует сержант…
В ресторане за столиком ждут Сергей и Татьяна. По лицам голубков видно: этой ночью, выражаясь библейским языком, они познали друг друга. И что страсть к познанию у них не угасла…
Чай пьем молча: все погружены в сладкие воспоминания. Время от времени переглядываемся с Липой, она более не сердится, даже улыбается. Я теперь много о ней знаю. Ей двадцать пять, из них три, как она замужем. Муж намного старше ее годами. Он статский советник, в переводе на военные звания – старше полковника, но ниже генерала. Служба требует от мужа частых отлучек. Детей у них нет, потому муж не против благотворительности: это благородно, почетно и наполняет жену жизнью. С Евстафием муж в давних приятелях, он смело оставляет супругу на его попечение. Узнал я, каким боком наш цирк самому Евстафию. Старик хочет орден, немного-немало – Святого Владимира. Станислава он получил за личные пожертвования, а вот Владимира так просто не купишь. Второй по значимости орден империи, им награждают высших сановников и офицеров от полковника и выше. Всем прочим – по воле государе. Царь ценит благотворительность, за успешный сбор средств не преминет отметить. Нашим бы олигархам такое тщеславие! А то все яхты да дворцы… О своих взаимоотношениях с мужем Липа не распространялась, я и не спрашивал. И без того ясно: женщину в ней разбудил не муж, а некий контуженный прапорщик. Пробуждение случилось не сразу. Поначалу Липа жутко стеснялась и все спрашивала, прилично ли это? После спрашивать перестала – распробовала. Все прилично в спальне меж двоими…
Едем на очередную встречу. Сергей крутит баранку – договорился с шофером. Где летчику случится сесть за руль "роллс-ройса"? Сергей счастлив. У меня есть подозрение, что технику он любит больше Татьяны. Сама Татьяна – на краю заднего дивана, Липа посреди, я – с другого края. Никто не видит, как прапорщик сжимает ручку возлюбленной и получает в ответ такие же пожатия. Жаль, что ехать недалеко…
В этот раз обходимся без демонстрации "Буре" и купеческого швыряния купюр – Липа запретила. Однако эффект не хуже. Помогает Татьяна. Ее простой, но живописный рассказ об уходе за ранеными завораживает публику. Когда Татьяна вспоминает, как ходила за раненым прапорщиком, и тот едва не умер, в зале слышны всхлипывания. Публика уверена: Татьяна – моя невеста. После такой заботы со стороны сестры милосердия, я, как приличный человек, обязан на ней жениться. Пожертвования сыплются щедро.
На встречах присутствуют репортеры – Евстафий позаботился о пиаре. Награда должна быть заслуженной! Кто-то из репортеров опознал меня. При выходе останавливает и спрашивает, тот ли я Красовский. Нехотя подтверждаю.
– Вы и в самом деле писали "Прощай!"? – уточняет репортер. У всех почему-то пунктик насчет этой записки.
– У меня было мало времени – терял сознание… – пытаюсь объяснить, но репортер, не дослушав, убегает с сенсацией: "тот самый" Красовский в Москве!
Липа и Евстафий смотрят вопросительно. В двух словах сообщаю подробности. Евстафий едва не прыгает от радости. Он заполучил такую группу! Военлет, спасающий летнаба с риском для жизни, сестра милосердия, которая его выходила… Сюжет для романа! Я выслушиваю укор в чрезмерной скромности. Липа смотрит на меня влажными глазами. Она знает, что я был ранен, ночью она хорошо исследовала шрам от операции, но чтоб такое? А что тут такого?
Следующее собрание благотворителей происходит в театре, и публика здесь собралась театральная – актеры, режиссеры с ассистентами, костюмеры, антрепренеры… Евстафий сходу рассказывает нашу историю. Публика потрясена и требует подробностей. От того, что это происходит в театре, чувствую себя как в оперетте. Осталось взяться с Татьяной за руки и спеть финальную арию – на фоне кордебалета, изображающего любовь. Сергей при этом будет ронять в углу скупую мужскую слезу: любимая уходит к другу, потому как тот ранен, и невеста ему нужнее.
– Это можно поставить! – кричит какой-то старик с седой эспаньолкой. – Я вижу эту сцену! Я верю!
Публика радостно гомонит и щедро жертвует. Хоть какая-то польза! По завершению меня обступают актрисы, наперебой требуя сфотографироваться на память. Откуда-то является фотограф и формирует из нас сцену по типу: "я пятый справа в третьем ряду, вот, видите, выглядываю из-за плеча Ивана Ивановича?" Только нас с поручиком и Татьяной ставят не в третий ряд, а в центр, две симпатичные актрисы повисают на моих руках. Липу бесцеремонно оттеснили в сторону. Расплата следует незамедлительно. При посадке в "роллс-ройс" Липа делает вид, что поскользнулась и с размаху бьет носком ботинка мне в голень. Больно! Она мило извиняется и впархивает в салон. Шиплю от боли и дорогой растираю ушибленную ногу. Липа сидит прямо, на губах ее – плохо скрываемая торжествующая улыбка. Ну, ладно, ночью поквитаемся! Думая так, прекрасно понимаю: никакого сведения счетов не будет. Будет совсем иное. Меня беспрекословно признают негодяем, и потребуют загладить вину. И я буду заглаживать, млея от счастья. На коленях буду просить, чтоб позволили загладить…
Назавтра в газетах выходят репортажи о благородных героях, собирающих деньги для раненых и больных. В одной газете – то самое театральное фото. Репортер пишет: справа от героя стоит госпожа N, исполняющая главную роль в постановке "Отелло" режиссера X. Слева от героя – госпожа Z, исполняющая главную роль в спектакле режиссера Y. Игра обеих актрис неподражаема, публика по двадцать раз вызывала их на "бис". Оба спектакля будут даны в ближайшие дни, билеты продаются в кассе по адресу… Нет, не случайно фотограф в театре нашелся быстро! Пожертвованное ребята отобьют…
Липа шипит как разъяренная кошка. Ночью мне грозили расцарапать физиономию. Я узнал, что я не просто подлец, а, что хуже того, – подлец-рецидивист, поскольку ранее был замечен со студентками. Липа считает меня законной добычей, и звереет, когда видит попытку на добытое покуситься. Путь от чопорной жены, боящейся компрометации, до ревнивой любовницы пройден ей стремительно. Похоже, крышу снесло не только мне. Честно говоря, я этому рад, но скандала прежде времени не хочется. Не хватало устроить сцену на глазах у публики! Улучив момент, говорю Липе:
– Ты сама просила не компрометировать! Представь: на этом снимке мы стояли бы рядом, и на это обратит внимание твой муж! Или ему подскажут внимание обратить. Твое поведение на публике выходит за рамки приличий. Ты делаешь все, чтоб окружающие поняли: мы любовники!
В глубине души я жду: она сейчас крикнет: "Пусть знают! Я тебя люблю и хочу быть с тобой! Что мне муж?!" Однако она молчит и только хлопает ресницами. М-да! Размечтались вы, прапорщик…
Святки заканчиваются, а вместе с ними – и благотворительный сезон. Евстафий по этому случаю закатывает банкет. Миллионер доволен: на Святого Владимира бабла он накосил. У Липы глаза на мокром месте. Причина уважительная: жаль расставаться с такими замечательными людьми! Истинная подоплека в другом: у нас больше нет возможности видеться днем. Татьяна тоже всхлипывает – ей надо возвращаться в Петроград. Словом, не торжество, а похороны, настроение соответствующее.
Мы с Сергеем возвращаемся к делу, ради которого приехали – испытываем аппараты. Мне очень нравится "ньюпор-11". Это новейший французский истребитель с пулеметом "льюис". Пулемет установлен на верхнем крыле и стреляет поверх площади, ометаемой винтом. Пилот в нужный момент тянет за тросик, прикрепленный к спуску. Можно встать и, зажав ручку управления коленями, вести огонь прицельно. Сергей уверяет: на фронте так и делают. Поскольку в диске "льюиса" 47 патронов, его надо часто перезаряжать. Для этого откинуть пулемет на себя или встать и заменить диск на лету. Геморрой… Одиннадцатый "ньюпор" получился легким, скоростным и маневренным. Он маленький, отчего и носит кличку "бебе" – малыш. Для двухместного разведчика "моран-парасоль" мотор "гном" слабоват, эта машина мне нравится меньше, хотя летные качества у нее неплохие.
