Запустив пробный шар в Тильзите, Талейран в октябре 1808 г. в Эрфурте уже прямо предложил свои услуги царю. В ноябре 1808 г. – феврале 1809 г., во время пребывания Румянцева в Париже, Талейран сообщал некоторые, хотя и второстепенные данные о планах французской дипломатии. Позднее, в мае 1809 г., он даже написал Румянцеву письмо, в весьма осторожной форме советуя уклоняться от строгого соблюдения условий континентальной блокады.
В тот период Александр I до поры до времени опасался вступать в слишком тесный контакт с Талейраном – в случае раскрытия Наполеоном таких связей это был грандиозный скандал: союзник за спиной союзника собирает секретную информацию через опального министра! В 1810 г. обстановка изменилась. Услуги Талейрана были весьма кстати, и Александр I послал в Париж Нессельроде. Последний находился во Франции с марта 1810 г. по август 1811 г. и все это время через Сперанского регулярно информировал царя.
Письма Нессельроде из Парижа – интереснейшие документы русской дипломатии накануне войны 1812 г. Они были написаны по всем правилам конспирации, несмотря на то, что наиболее важные из них отправлялись только с Чернышевым. Все главные действующие лица были зашифрованы. Талейран именовался в них то «Анной Ивановной», то «наш библиотекарь», но чаще всего – «мой кузен Анри». Наполеону было присвоено исконно русское имя-отчество «Терентий Петрович», а иногда Нессельроде называл его даже на английский манер – «Софи Смит». Под условными именами были скрыты: Куракин («Андрюша»), Румянцев («моя тетя Аврора»), Шампаньи («наш племянник Серж»). Александр I именовался «Луизой», а сам Нессельроде скрылся под псевдонимом «танцор».
По содержанию и объему информацию Нессельроде можно разделить на три неравные части: большую часть составляли его личные соображения о политике Франции и России, затем шло изложение бесед с Талейраном и, наконец, копии важнейших документов французской дипломатии. Наибольший интерес представляли копии документов. Судя по письмам Нессельроде Сперанскому (к сожалению, добытые французские документы в мемуарах не публикуются), это были, как правило, секретные обзоры отношений Франции с ее «союзниками» (Россией, Австрией, Пруссией), отчеты о войне в Испании и внутриполитических настроениях в империи Наполеона.
Немало места в письмах Нессельроде было уделено отчетам о беседах с Талейраном. Правда, они были не так интересны, как копии секретных докладов Наполеону, но содержание этих отчетов заставляет думать, что Талейран если и не был посвящен царем в Эрфурте в тактику двойной игры с Наполеоном, то во всяком случае раскусил ее довольно давно, возможно, уже в Тильзите.
Талейран советовал начать с Австрией секретные переговоры, тайно поддерживать Пруссию, быстрее заключать мир с Турцией, мешать действиям французской дипломатии в Швеции. «Пока будет длиться испанская война… – резюмировал Нессельроде слова Талейрана, – французам не нужно ускорять события, и они думают только о том, как помешать нам изменить занимаемую сейчас позицию (пассивного нейтралитета. – В . C.), столь устраивающую французское правительство, ибо эта позиция значительно ослабляет Россию и лишает нас всякой возможности сопротивления к тому времени, когда Франция решится сбросить маску».
* * *
Конечно, Наполеон не знал всех деталей деятельности Нессельроде, Чернышева и, тем более, Витта, но принимал уже некоторые предупредительные меры. Так, не случайно 15 июня 1810 г. он неожиданно уволил в отставку министра полиции Фуше. Вряд ли было случайным, что Наполеон все меньше и меньше считался с официальным послом России Куракиным. Не случайно также и то, что на процессе Мишеля наполеоновский прокурор располагал секретными материалами о связях Чернышева с Мишелем, причем уже в апреле 1812 г. утечка об этот закрытом процессе была намеренно сделана в парижскую печать.
И хотя по команде из Петербурга посол Куракин попытался было провести «операцию прикрытия» – направил 14 апреля 1812 г. официальную ноту протеста о якобы непричастности графа А. И. Чернышева к махинациям арестованного полковника Мишеля, требуя опубликовать эту ноту в парижских газетах – успеха эта акция не имела: Наполеон санкцию на публикацию не дал.
Другое дело, что процесс этот состоялся не в 1810 г., а в июне 1812 г., когда Чернышев был далеко от Парижа, а Витт уже темной ночью переплывал вплавь Неман, чтобы наутро явиться в штаб 1-й армии Барклая с секретными документами о дате перехода «Великой армии» русской границы.
Понятное дело, что и сам Наполеон действовал в отношении своего «союзника»-царя отнюдь не в белых перчатках. Так, в начале 1810 г. он пригласил к себе французского археолога Жана Лайара, которому было поручено собрать сведения о рекрутских наборах в России, ее военном управлении, складах, войсках и т. п., а в декабре того же года выслушал его отчет. (Лайар в 1807–1810 гг. вел раскопки в Персии, а на обратном пути по заданию французской разведки провел несколько месяцев в России.)
Кстати, важная информация археолога о состоянии дорог в России и таком феномене, как весенняя русская распутица, побудили Наполеона отодвинуть начало вторжения на конец июня 1812 г.
Впрочем, как считает один из французских специалистов, Ж. Саван, наполеоновская разведка в России была поставлена гораздо хуже. Чаще всего вербовалась прислуга – французские гувернеры в домах богатых помещиков, модистки, повара и т. п., как правило, не умевшие ни говорить, ни читать по-русски. Никуда «на местность» поэтому они не выезжали и сочиняли свои агентурные «сведения» наобум лазаря. Поэтому у одного из них, например, на сочиненной им географической «карте» Российской империи сразу за Уралом… начинался Китай. Только в самый канун войны 1812 г. при МИД Франции был создан специальный информационный центр. В его задачу входили сбор и обработка разведывательных и дипломатических данных о состоянии русской армии и укреплений. Саван считает работу информационного центра неэффективной.
Между прочим одну из главных причин провала похода 1812 г. Саван видел в отсутствие хорошо налаженной шпионской сети в России, что, по его мнению, не дало французскому Генеральному штабу возможности правильно оценить военно-стратегический потенциал противника. Сеть же эта не была создана не из-за недальновидности Наполеона, а потому, что «патриотизм русских (или их боязнь) делали случаи подкупа военных или гражданских лиц весьма редкими».
И тем не менее Нессельроде счел за лучшее уехать из Парижа, как только представился случай. Случай представился за полгода до начала войны, в августе 1811 г. 15 августа на дипломатическом приеме Наполеон впервые за всю историю франко-русских отношений со времен Тильзита публично и резко обрушился на Куракина с упреками, обвиняя Россию в нарушении союза. Что мог ему ответить старый посол? В Петербурге, он это чувствовал, с ним уже давно не считались и держали в Париже как ширму. Вся деятельность Чернышева и Нессельроде проходила без его участия и за его спиной.
Однако отъезд Нессельроде из Франции в августе 1811 г., судя по материалам шестого тома «Внешней политики России XIX – начала XX в.», не сказался отрицательно на источниках его информации. Даже в марте 1812 г. царское правительство продолжало получать ценные сведения. К их числу относилась копия секретного франко-австрийского договора от 14 марта 1812 г., которой уже в апреле располагал Румянцев. Об обстоятельствах ее получения канцлер 9 апреля в следующих словах сообщал русскому посланнику в Вене Г. О Штакельбергу: «Благодаря имеющимся у нас тайным связям в Париже нам удалось получить через одного военного, вернувшегося из-за границы, сведения об акте, недавно заключенном с Францией венским двором».
* * *
По мере ухудшения отношений с Францией слабеет влияние русских творцов тильзитской системы, подобно тому, как в 1806–1807 гг. слабели позиции вдохновителей III коалиции – Чарторыйского, Новосильцева, Строганова. Канцлер Румянцев начинает терять былое влияние. Как и Куракин в Париже, он все более и более становится декоративной фигурой. Так, когда в феврале-марте 1811 г. начался очередной тур франко-русской закулисной борьбы за Австрию, посланнику России в Вене было предписано направлять донесения «в собственные руки» Александра I, минуя Румянцева.
В записке царя Штакельбергу говорилось: «Вы будете сноситься со мной непосредственно и адресуйте ваши письма и ваших курьеров в деликатных случаях г. Кошелеву, который пользуется полным моим доверием. Канцлеру не будет ничего известно об их содержании». Правда, полностью отстранять Румянцева от секретных переговоров царь не хотел, но когда это было возможно, обходился и без него.
Такое двусмысленное положение Румянцева (хотя он и понимал его причины) вызывало с его стороны недовольство, усугублявшееся разногласиями с царем относительно ряда важных вопросов (сроков готовности к войне, ускорения примирения с Англией и т. д.) Наряду со Сперанским и Куракиным Румянцев был сторонником максимального отсрочивания качала войны в целях лучшей подготовки к обороне. Накануне войны с Францией разногласия Румянцева с царем приняли такую острую форму, что канцлер отказался выполнить приказание царя о составлении резкой ноты французскому правительству и в мае 1812 г. подал прошение об отставке, которая, впрочем, была отклонена.
