— Видно, напрасно это дело затевали? — сказал Андрей.
— А ты это дело нешто тоже знал? — сердито спросил Антон Антонович.
— Какое?
— А вот такое!
Антон Антонович искоса посмотрел на Андрея.
— Вот чего, — сказал он, — катись ты от меня! Что тебе надо?
— Ничего не надо. Ты власть ругаешь, а не я.
— Ну и что?
— Ну, и я…
— Сам я могу ругаться сколько угодно. Я сам власть ставил, я ее и ругать могу. Понятно? А ты кто таков?
Андрей испугался.
— Что ты орешь? — сказал он. — Ведь не я разговор начал!
— То-то и оно. Сопляк ты еще, и не тебе об этих делах говорить.
Антон Антонович закашлялся и снова начал:
— Куда это годится, а? День работаю, три дня без дела. Мне семью кормить надо? Куда же мне теперь деваться, а? До чего довели!
— Ну вот, опять за свое!
— И могу. А ты не можешь. Антон Богатов тридцать лет спину гнет, да все не согнется. Понял? И теперь не согнусь. Вот погоди, мы до них доберемся, мы им покажем!
— Кому это «им»?
— Мы знаем — кому!
— Власть ваша, — сказал Андрей.
— Правильно, наша. За кого хотим, за того и пойдем. Вот как!
— Правильно!
— Что правильно?
— Да ведь…
— Ты что ко мне привязался? — Антон Антонович рассвирепел. — Что ты пристал? Это выходит — я без сопляков не знаю, за кого мне стоять? Пошел ты!..
Андрей хотел что-то сказать, но в это время в зале закричали:
— Богатов, Богатов!
Антон Антонович кинулся в зал и подошел к окошечку, над которым было написано: «Слесари, токари, кузнецы». Андрей поплелся за ним.
Антон Антонович получил из окошка какую-то бумагу, молодцевато подкрутил усы и, заметив Андрея, подмигнул ему.
— Во, это власть! Водопровод чинить пойду! А ты тут трепотню разводишь! — Он нахлобучил кепку и пошел из зала, но на пороге его остановили двое неизвестных Андрею людей.
Один из них — черноусый, смуглый — был Сергей Иванович Сторожев, другой — седой, крепенький, обутый в валенки, с лицом, вдоль и поперек изрезанным морщинами, — Алексей Силыч. Ему, между прочим, так и не удалось после разгрома антоновщины попасть в лесничие. Перед своим назначением в Верхнереченск он работал, как и Сергей Иванович, в Москве.
— Зачем в нашу дыру пожаловал? — сердито спросил Антон Антонович Сергея Ивановича.
— Это, Алексей Силыч, тот самый Антон Антонович, о котором я тебе рассказывал, — пояснил Сергей Иванович.
— Ты что такой сердитый? — спросил Антона Антоновича Алексей Силыч.
— Незачем вам сюда ходить, начальники. Любоваться тут нечем. Горе одно.
— Хозяева все должны знать, — заметил Сергей Иванович, — и горе, и все прочее.
— То-то хозяева! Дырявое ваше хозяйство!
— Сердитый ты сегодня, Антон Антонович! — шутливо заметил Сергей Иванович.
— Я всегда сердитый!
— Пойдемте в красный уголок, — предложил Сторожев. — Эй, товарищи, идемте, есть о чем поговорить.
Десятка полтора безработных пошли в красный уголок. Андрей устроился возле двери.
Когда все расселись, Сергей Иванович закурил трубку и спросил:
— Ну как? Злы вы?
— Будешь злой! — бросил кто-то из безработных.
Сразу поднялся страшный гвалт.
— Ну, ну, расшумелись! — прикрикнул на рабочих Антон Антонович. — Глоткой ничего не возьмем!
— Раз управлять не умеете, надо в этом признаться! — кричали из толпы, которая собралась около двери.
— Гнать их к чертовой матери! — сказал кто-то басом.
— До ручки народ довели!
— А что, товарищи, — сказал мирно Сторожев, — может быть, на самом деле нас надо прогнать? Слушай, товарищ, кто там сейчас кричал, — выйди, поговорим! Не хочешь? Ну, ладно! Вот о чем я спрошу тебя. Ну, хорошо — нас гнать. Но какую же другую власть вы поставите? Ведь без власти жить нельзя. «Можно», — хотел вмешаться Андрей, но испугался.
— Найдем, какую, — раздался голос у двери. — Сами-то вы работаете, а вот мы…
— Это какая же там сволочь так говорит? — поднялся Антон Антонович, и щеки его покраснели. — Это какой же сукин сын говорит такое? Да ты что, очумел, никак?
— Постой, постой, Антон Антонович! — перебил его Алексей Силыч. — Пускай скажет!
— Дурак! — уже спокойно определил Антон Антонович и сел. — Вот стерва!
— Товарищ заведующий, — обратился Сергей Иванович к полному человеку в толстовке. Он стоял рядом с Андреем. — Скажи, сколько у тебя записано безработных-коммунистов?
— Двести два человека, товарищ Сторожев.
— А всего?
— А всего тысячи две.
— Это с деревенскими?
— Так точно.
— И деревню разорили, и город тоже, — пророкотал тот же бас.
— Кто там говорит? — спросил Сторожев. — Мы семейное дело разбираем, говорим по душам.
Из толпы вышел рослый человек, обросший рыжей щетиной, одетый в толстовку мышиного цвета.
— Я говорю, — заявил он, смело глядя в глаза секретаря губкома. Басовитый голос его прозвучал внушительно. — Если нас не послушаетесь — страна погибнет!
— А ты что за птица? — спросил Антон Антонович человека.
— Я не птица, а коммунист, как и ты! — Человек одернул толстовку. — Зовут меня Анатолий Фролов.
— Он — троцкист, — разъяснил кто-то.
— Ну-ну, говорите, — улыбнулся Сторожев. — Послушаем, как троцкисты хотят спасти страну.
— И расскажу! В свое время.
Фролов скрылся в толпе.
— Ну, если вы все такие, — сказал Антон Антонович, — плохая ваша доля! Ишь ты, рыжий-красный! А тоже — спасатель!
— Не все такие! — С этими словами к столу, за которым сидели Сергей Иванович и Алексей Силыч, вышел мужчина в полувоенной форме — Богданов.
Это было не первое его посещение биржи труда. Он часто заходил сюда.
— А-а, глава оппозиции. Самолично! — шепнул Алексей Силыч и подмигнул Сергею Ивановичу. — Вы, Николай Николаевич, не воров ли на бирже изволите разыскивать?
— Ищу того же, что и вы! — отрезал Николай Николаевич. — Встречи с массами. Кажется, нам еще не запрещено разговаривать с товарищами?
— Вот здесь, как бы это сказать, выступал твой подпевало, — сказал Сергей Иванович, кивнув в сторону Фролова. — Защищал вас. Да неумело как-то! Главное-то и забыл сказать! Пришлось ему помогать. Спросили, кого Ленин Иудушкой назвал, — не знает. Спросили, кто всегда и везде боролся с партией, — не знает. Ничего не знает. Что же это у тебя за помощник?
В красном уголке засмеялись. Фролов отошел в сторону. Богданов бросил на него презрительный взгляд и пожал плечами.
Сергей Иванович обратился снова к Богданову:
— Тут до тебя товарищи ругали советскую власть. Плохая, дескать, власть. Заводы стоят, Верхнереченск разваливается, безработных полно. Нэпманы обжираются. Так я говорю?
Никто ему не ответил.
— Так вот, Николай Николаевич, помоги им новую власть выдумать.
— Ты брось над нами издеваться! — мрачно сказал Антон Антонович. — О советской власти ты молчи, а то рассерчаем. Ты ее не тронь.
— Товарищи интересуются, по-моему, работой, — ехидно вставил Богданов.
— Правильно! — закричали из толпы.
— Работа скоро будет, — ответил Сергей Иванович.
— И еще одно, — сказал Богданов, вытирая лоб (в комнате стало душно). — Социализм в Верхнереченске!.. Смех! Смех и горе, да!
— Охаять все можно, — вмешался Сергей Иванович, — а вот сказать умное…
— И скажу.
— Ну-ну. Скажи, что бы вы стали делать?
— Примите нашу политическую линию, — ответил Богданов. — Вот в чем спасение.
Стало быть, Верхнереченск так дырой и останется? — спросил Антон Антонович и подмигнул Сергею Ивановичу.
— Я этого не говорил…
— Забывчивый какой! — засмеялся рабочий у двери.
— Ненадежные вы люди, — задумчиво заключил Антон Антонович. — Крутятся ваши вожаки то сюда, то туда. Сомнительные вы люди. Право слово, сомнительные. Но я еще похожу к вам. Понюхаю. Вот так.
— Неуверенные люди, — задумчиво подтвердил сидевший рядом с Богатовым рабочий.
— Я пришел сюда, товарищи, рассказать вам о пятилетием плане — мы сейчас над ним работаем: кто хочет, пусть слушает. — Сергей Иванович вынул стопку бумажек.
— Я еще не все сказал, не затыкай мне рот! — Богданов злобно посмотрел на Сергея Ивановича.
— Завтра скажешь. Сейчас мы Сергея Ивановича послушаем, — отрезал Антон Антонович. — Рассаживайтесь, товарищи, — обратился он к тем, кто стоял около дверей.
— А когда работу получим? — закричали в толпе.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответил Антон Антонович.
Сергей Иванович сердито покачал головой.
— Нельзя так, Антон Антонович, — и прибавил: — Сейчас я обо всем этом буду говорить. Садитесь, товарищи.
Богданов подозвал Фролова, и они вышли. Следом за ними ушел и Андрей, — он спешил домой обедать. Настроение у него было самое мрачное. Он ничего не понял из того, что слышал в красном уголке биржи.
