– Конечно нет, Лули! А что, прежний хозяин тебя обижал?
– Не обижал. Но он был такой противный ворчун!
Она была очень похожа на миссис Хофрайт, даже голос, кажется, унаследовала от нее. Заглянув в комнату, я слегка опешил. Не менее трех десятков различных кукол штабелями лежали на кровати, книжных полках и креслах. Одну из них она вертела в руках, приговаривая: «не плачь, Ева, тебя скоро отравят, зато война скоро кончится, и мы будем жить спокойно». На полу творилось… нечто еще более странное. Меж собой «сражались» две армии оловянных солдатиков. Некоторые из них уже «пали в бою», приняв нелепое горизонтальное положение. По разным углам комнаты были расположены три игрушечных трона, на которых сидели тряпочные короли. Один из них был худой усатый брюнет, второй — какой-то толстяк в пиджаке, а третий — странный субъект в кепке, военной форме с погонами, на которых коряво были нарисованы звездочки. Все трое сделаны весьма неряшливо и нелепо, и складывалось подозрение, что этих королей сшила она сама, набив их туловища ватой. А может, это были простые военачальники или обыватели, «следящие за ходом боя»? Во всяком случае, ни на одном из них не было короны, хотя бы из бумаги.
– Лули, скажи, а разве маленькие девочки играют в солдатиков?
Она спокойно поглядела на меня.
– Конечно играют, а вы об этом никогда не слышали? Я умею играть лучше, чем многие мальчишки.
Я еще раз окинул взором оловянные армии и их молчаливых предводителей, потом спросил:
– Скажи, Лули, а кто тот полный человек, сидящий в углу на стуле, или это трон?
– Это король Англии, Черчилль.
– Но… в Англии никогда не было короля с таким странным именем.
– Знаю. Но он будет, в следующем веке.
– Ах, да… в следующем веке, ты мне об этом уже что-то говорила. Хорошо, а тот с черными усами? Кстати, у него из пуза вата торчит, наверное, ты плохо его зашила. Кто он?
Лули вдруг сморщилась.
– А! Не хочу я с ним возиться! Это злой дядя Адольф, правитель Германии.
– Ну, а третий?
– Его зовут Иосиф Сумрачный. Он то ли армянин, то ли русский, сама не знаю. Они все между собой перессорятся, и между ними будет война.
Я тупо глядел на всю эту ситуацию и не знал, имеет ли смысл разговаривать с ней дальше.
– И эта война должна начаться в следующем веке… Спасибо, Лули, что хоть наш век оставила в покое.
Она прижала к себе белокурую куклу и печально произнесла.
– А Еву отравят, мне ее очень жалко!
Я тихо закрыл дверь и, как ошарашенный, проковылял в неизвестном направлении. Оказывается, в Менлаувере не один я болен воспалением мозга. От этой мысли даже полегчало. Тут мимо проходил дворецкий, в обязанности которого входило находиться одновременно во всех частях замка и следить за всем происходящим, я его окликнул:
– Постойте, Голбинс.
Он остановился, обернулся и посмотрел на меня своим преданным взглядом, данным ему от природы.
– Голбинс, кажите мне по секрету, Лули вообще… здоровый ребенок?
– Внучка миссис Хофрайт? Не пойму, что вы имеете в виду, сэр.
– В смысле… психически, — я повертел всеми пальцами возле виска, таким витиеватым способом изображая человеческую психику.
Дворецкий пожал плечами и для чего-то поглядел в окно.
– Мне она никогда не казалась больной, да и миссис Хофрайт ни о чем таком не говорила. Просто девочка сильно любит играть в свои куклы.
– И то, что она играет в мировые войны, которые, по ее убеждению, должны произойти в будущем, вам не кажется странным?
– Может вы и правы, сэр. Да, это необычные детские фантазии. Но не стоит придавать им много значения.
– Спасибо, Голбинс, вы свободны.
После обеда из холодных безвкусных блюд я направился на небольшую прогулку, вышел в наш сад к обществу вечнозадумчивых фруктовых деревьев. Их задумчивость, в отличии от человеческой, рождала плоды: осязаемые на ощупь и приятные на вкус. Да, на душе уже заметно полегчало, но то был лишь паллиатив, полуисцеление, полузабвение, полуотрезвление… Настоящего покоя я еще не чувствовал. Стоило мне вернуться под своды замка, как возвращалось и все, с ним связанное. Всюду сновали погруженные в хлопоты слуги, но мне они казались лишь ярко раскрашенными фантомами, бессодержательными декорациями, создающими фон моему одиночеству.
Я боялся приближающейся ночи. Воспаленная фантазия уже рисовала в воздухе угрюмые краски вечернего заката, когда солнце предательски покинет небосвод, и темно-густая синева, словно кровь, выпущенная из вен, зальет полотно, распростертое над головой. Мир покончит собой. Останется лишь темнота — холодная как могила. Я гнал от себя эти мысли, но они как пружины, сколько их не дави, снова и снова лезли в голову.
Потом, помнится, я плюхнулся в кресло и долго всматривался в языки пламени, которые вечно кружат в неком сакраментальном танце и производят гипнотическое воздействие на человеческий взор. Погрузившись в картину играющего огня, точно в сновидение, и вслушиваясь в убаюкивающее тиканье настенных часов, я вдруг понял, что наконец успокоился.
– Мистер Айрлэнд, к вам просится странный гость.
Сначала появился этот грубый голос, следом перед глазами возникла фигура привратника Хортса. Блаженная истома улетучилась в одно мгновение.
– Кто?
– Чарли, местный юродивый.
– Чарли, Чарли… ах, да! Это тот придурок в чумазых штанах и дырявой шляпе, который бегает по лужам и, купаясь в грязи, называет себя царем всех людей! Гони его в шею! Скажи ему, пусть отправляется в какой-нибудь курятник охотиться на драконов. Я даже наказывать его за это не стану.
Не прошло и двух спокойных минут, как Хортс явился снова.
– Он не уходит. Говорит, что у него к вам какое-то важное сообщение, и еще — он хочет продать вам какие-то картины.
Ну, судьба-идиотка! И надо же так действовать мне на нервы! Не успел я избавиться от одних «шедевров», как мне предлагают купить другие. И вообще, откуда у оборванца могут взяться картины? Наверняка спер где-то.
– С этой самой минуты, Хортс, я больше не интересуюсь живописью. Возьми палку и прогони наконец этого психа! Не поможет — можешь взять чайник и ошпарить его с ног до головы!
Когда же, спустя минут пять, я вновь увидел своего привратника на том же месте и в той же позе рассеянного недотепы, то уже взбесился:
– Что еще?!
– Мистер Айрлэнд, его били несколько человек. Он все равно не уходит, говорит, что должен вас увидеть. Говорит…
– Говорит, что снег горит, лошадь в небесах парит, у снохи полиартрит, а на грядке сгнил гибрид! Черт с ним, пусть войдет! Но предупреди: если он тревожит меня по какому-то пустяку, я ему лично башку откручу!
Чарли принес с собой запах всех помоек, существовавших в округе. Его ветхая одежда была вся в заплатках, а кое-где проглядывалось немытое, наверное, месяцами тело. Наполовину седые, наполовину вылезшие волосы клочками свисали с головы похожей на череп. Взор был потуплен, глаза опущены вниз. В таком виде обычно является провинившийся раб, не смеющий глянуть на своего господина. Он смиренно произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
