— А Федя тогда какая личность?
Мегрэнь сморщила нос и с деланным безразличием отмахнулась:
— На глупые намеки не реагирую. Тебе дело говорят, а у тебя только мальчики в голове…
Я не выдержала и рассмеялась. Однако долго веселиться мне не пришлось. В коридоре послышались тихие шаги, и в дверном проеме показалась та самая сутулая женщина, что провожала нас в трапезную. Она шагнула в комнату и замерла, сложив руки под грудью. На ее бледном лице застыло скорбное выражение, а пронзительные темные глаза припухли, словно она плакала. «Это и есть матушка Виринея?» — мелькнуло в голове.
Из-за плеча женщины показалось личико сестры Анисьи, но теперь она смотрела сурово, тонкие брови сошлись на переносице. Бросив на меня сердитый взгляд, монашка вытянула руку:
— На столе, сестра Иоанна… Вон они!
В лице женщины, названной сестрой Иоанной, произошла разительная перемена. Глаза недобро сверкнули, а губы превратились в узкую щель. Она решительно направилась к столу, где по-прежнему были разложены три пергаментных листочка. Я не успела понять ровным счетом ничего, а Тайка вскочила с кровати и в два прыжка добралась до стола. Ладонь сестры Иоанны громко хлопнула по столешнице, но Мегрэнь успела схватить бумаги и спрятать руку за спину. Сумев в конце концов разлепить челюсти, я спросила:
— Что все это значит?
Монахиня развернулась в мою сторону и весьма неприятным голосом протянула:
— Безбожницы…
Я не проследила связи между этим заявлением и попыткой присвоить наши карты.
— Что вам нужно? — Я решила попробовать еще раз, надеясь, что произошедшее не более чем досадная случайность.
Мегрэнь тем временем быстро переместилась мне за спину. Она хоть и держалась внешне спокойно, но я видела, что она тоже перепугана. Однако вести переговоры в подобной обстановке довольно трудно. В комнате было весьма мрачно, за окном еще хуже, да и черные монашеские одеяния ни света, ни оптимизма не прибавляли.
— Лба не перекрестили! — В голосе сестры Иоанны зазвучали истерические нотки. — Страшен гнев господень, и вы его узнаете!
Монахиня вскинула вверх правую руку, намекая, вероятно, тем самым, откуда именно ждать проблем. И медленно двинулась к нам, в красках живописуя ожидающие нас неприятности. Она походила на большую черную кошку со сверкающими глазами, плавно подкрадывающуюся к добыче. Честно признаюсь, я уже была готова сдаться и отдать не только карты, но даже свои джинсы, если бы они ей понадобились. Но монахиня сделала небольшую промашку.
— Как посмели вы произнести здесь это имя? Как повернулся ваш блудливый язык?
После чего Мегрэнь за моей спиной недоуменно хрюкнула, а я нахмурилась.
— О чем это вы?
Отвечать сестра Иоанна не собиралась. Приблизившись вплотную, она вдруг сделала ловкий выпад, попытавшись схватить Мегрэнь за руку. Та козлом взвилась вверх и оказалась на ближайшей кровати. В ту же секунду на помощь Иоанне с отчаянным писком бросилась Анисья. Все происходящее начало напоминать репортаж из сумасшедшего дома. Шансов поймать Мегрэнь, азартно прыгающую с кровати на кровать, у монашек практически не было. Но сестры проявляли усердие, и я забеспокоилась, как бы Мегрэнь в запале их не покалечила. Своего апогея битва достигла в тот момент, когда Тайка схватила маленькую жесткую подушку и запулила ею в сестру Анисью. Та весьма проворно увернулась, и подушка сшибла со стола подсвечник вместе со свечами. Погрузившаяся во мрак комната теперь освещалась только вспышками молний. Все замерли. Тяжело дыша, сестра Иоанна поправила сбившийся платок и махнула Анисье в сторону двери:
— Хорошо… Пусть будет по-вашему…
Они живо ретировались к двери. Мы не успели пикнуть, как массивная железная дверь, до того распахнутая в коридор, вдруг захлопнулась, и громыхнул засов. Гулкое эхо зазвенело под потолком, и я с большим трудом расслышала голос сестры Иоанны, удалявшейся по коридору и гневно вещавшей что-то о геенне огненной. Мы с Тайкой растерянно переглянулись.
— Дел-а-а… — протянула подруга и спрыгнула с кровати на пол.
Сложив аккуратной стопочкой монашескую одежду, я села. Вновь оказавшись внутри родных джинсов, я чувствовала себя гораздо увереннее.
— Ну что? — с нетерпением спросила я.
Мегрэнь с сопением вылезла из-под стола.
— Вот… — она продемонстрировала мне две погасшие свечки. — А толку-то что? Если бы ты была поумней и курила, то мы могли бы их зажечь. Теперь если только трением огонь добывать…
Держа в руке по свечке, она с глубоким вздохом плюхнулась рядом со мной.
— Может, их съесть?
— Кого? — обомлела я. — Свечки?
— Да нет же, карты… Ну, чтоб не отобрали. Привалит их сейчас сюда двадцать человек, не совладаем же… — Мегрэнь вздыхала все горше и горше. — А как хорошо все начиналось…
— Что именно? — уточнила я. Лично у меня ничего хорошего не было с того самого момента, как я познакомилась с любимой подругой.
— Впустили, обогрели, накормили… Обстирали.
— Обругали, — подсказала я.
Однако подруга грустила, как видно, не в силах позабыть все хорошее, что сделали для нас монашки. Неожиданно до слуха донесся колокольный звон.
— Что это? — удивилась я.
— Вечерняя молитва, — убежденно ответила Тайка. — Потом спать.
Я почесала в затылке:
— Дорогая, ты, случайно, не прослеживаешь здесь некоторой… закономерности?
— В чем именно?
— Уже второй раз при упоминании имени, — я перешла на шепот, — Татьяны Антоновны народ впадает в неистовство. Тот ювелир, которому я сдуру позвонила, чуть кусок от трубки не отгрыз, кроткая монахиня забрызгала слюной всю комнату. Это наводит на размышления…
— Пожалуй, — согласилась Мегрэнь. — Однако чем она могла им так насолить?
Мы долго размышляли над этим вопросом, но ничего стоящего измыслить не сумели. Не справившись с прошлым, я вспомнила о будущем:
— И что теперь делать будем?
Тайка повернулась и распахнула удивленные глаза:
— Как что? Сматываться… Они же сейчас заняты, все молятся! Лучшего момента не найти. Не ждать же, в самом деле, когда придут руки выкручивать?
Не в силах прийти в себя, я несколько минут молчала. Мегрэнь тем временем встала и подошла к двери. Проведя соответствующие исследования, она категорически заявила:
— Если только взорвать… Остается окно…
Нестерпимо захотелось в Турцию.
Откладывать дело в долгий ящик, если, конечно, оно не касалось учебы, Таисия не любила. Сказано — в окно, значит, в окно! Она подергала оконную раму, поцокала языком и объявила:
— Все в порядке! Можно лезть.
— Ты первая, — сказала я голосом, не допускающим возражений. — Останешься жива — я тоже попробую.
Мегрэнь долго щурила глаза, вытягивала губы трубочкой, осуждающе вздыхала и припоминала детские годы, проведенные в одной песочнице. Однако эти воспоминания меня лишь ожесточили. Прижав подругу к подоконнику, я рявкнула:
— Выметайся, не то я тебя сама выкину!
Мегрэнь обиделась и, боязливо перегнувшись через подоконник, глянула вниз.
— Надо связать две простыни… Завяжем на них несколько узлов, я полезу вниз, ты будешь держать…
— А мне кто будет держать? Сестра Иоанна?
Мегрэнь почесала в затылке:
— Что ж тогда? Прыгать? Высоковато…
— Простыни надо к чему-нибудь привязать. К батарее, например.
— А где у них батарея?
Батарею мы не нашли.
— Это что же выходит? В холодную нас посадили? Как в карцер? А еще божьи люди! Срам…
— Погоди тарахтеть… Не зима, слава богу! Сейчас главное, найти, к чему привязывать.
Беспомощно хлопая глазами, мы оглядывались вокруг, но вся мебель была слишком хлипка для подобного мероприятия. Вдруг Тайка шлепнула себя по лбу:
— Дуры мы, дуры! Дверь… В смысле — ручка…
Идея действительно была гениальная. Правда, наша импровизированная лестница в результате значительно удлинялась, но это уже не могло нас остановить. В дело пошли наволочки и покрывала, однако после того, как мы завязали на ручке двери достаточно прочный узел, хвостик нашего детища едва высовывался в окно.
— Рубашки! — скомандовала Мегрэнь. — Юбки!
Через пару минут все было готово.
— Ты первая, — напомнила я.
Тайка посуровела, но скандалить не стала.
Бьюсь об заклад, ни одна телекомпания в мире не отказалась бы от съемок столь драматических и высокохудожественных кадров. Многотрудный героический спуск подруги ознаменовался трагическим падением приблизительно с середины первого этажа. Однако столь незначительная, с мировой точки зрения, высота не помешала ей изваляться в грязи с ног до головы, так что все хлопоты сердобольных монахинь пошли прахом. Пока я сверху глядела на выделываемые подругой кульбиты, сердце мое обливалось кровью при одной лишь мысли, что я легкомысленно едва не доверила ей пакет с картами. Навалявшись наконец в луже, Мегрэнь поднялась на ноги и, задрав вверх перепачканную грязью физиономию, зашипела:
