и на этот раз возражений против его отъезда в Азию не имел. Позднее в тот же день состоялась единственная встреча Боса с Гитлером. Прошла она в рейхсканцелярии в Берлине с участием того же Риббентропа. Бос назвал фюрера старым революционером, поблагодарил за всё и поднял вопрос об отъезде. Гитлер в ответ обрисовал своё видение мировой ситуации и заявил, что у Индии появилась возможность сбросить британское ярмо. Назвав Англию общим врагом Германии и Индии, он, однако, призвал Боса не слишком рассчитывать на немецкую помощь: две страны весьма удалены друг от друга, а предсказывать исход наступления Роммеля в Египте рано. Фюрер лишь обещал, что, если немецкие войска подойдут к Индии, он пригласит Боса вступить вместе с ними в страну, чтобы поднять там революцию. Правда, признал, что произойти это может не ранее чем через год — два. Поэтому выразил согласие на отъезд Боса к японцам, чтобы он мог вести борьбу за Индию непосредственно с её рубежей[272].
Гитлер доверительно сообщил Босу, что дальнейшие цели Японии в войне ему неизвестны: собирается ли она покончить с угрозой своим флангам от Чан Кай — ши, искать, напротив, сотрудничества с ним или повернуть на Австралию либо Индию[273]. Однако уничтожение британского владычества в Восточной Азии поможет Германии сберечь свою кровь. Фюрер попытался в какой — то степени сделать Боса своим агентом у японцев: выразил надежду, что, отправившись на Восток, он не только повлияет на события на родине, но и своими советами удержит японцев от психологических ошибок (т. е. нежелательного для Германии курса). Перейдя к способу переброски Боса на Восток, Гитлер предостерёг против авиаперелёта, так как он мог кончиться принудительной посадкой на британской территории. Вместо самолёта фюрер обещал ему подводную лодку: либо японская придёт в Европу, либо немецкая отправится в Бангкок. Бос поднял вопрос о расистских замечаниях фюрера в Mein Kampf, но автор книги вывернулся, ответив, что его единственной целью было разубедить сторонников пассивного сопротивления в самой Германии, которые видели в Индии пример. Вместе с тем «обрадовал» индийского гостя мнением, что после освобождения внутреннее упорядочение и восстановление Индии для достижения единства страны займёт 100–200 лет[274].
Почему немецкое руководство к лету 1942 г. изменило своё намерение не отпускать Боса? Во — первых, его пропаганда к этому времени решила важную задачу — способствовала провалу миссии Криппса в Индии. Во — вторых, возобладало мнение, которое активно отстаивал и сам Бос, что больше пользы в борьбе с Британией он принесёт на Востоке. В-третьих, и это главное, немцы неслучайно выпустили Боса в Японию после разгрома вермахта под Сталинградом. Эта битва ещё не похоронила виды Германии на Индию, но заставила серьёзно умерить геополитические аппетиты. Соответственно, полезность Боса для немцев резко снизилась, и с ним можно было попрощаться без ущерба для интересов Райха.
Встреча с Гитлером не далась Босу легко. Ему не понравился менторский тон фюрера, и переводчику П. — О. Шмидту (который переводил с английского на немецкий) пришлось смягчить ряд ответов Боса, потому что так с фюрером никто не разговаривал. Своим помощникам в Центре свободной Индии Бос рассказывал об этой встрече неохотно. Назвал Гитлера «немецкой версией Факира из Ипи» и заявил, что «логичное обсуждение с ним любой темы даже в течение нескольких минут было практически невозможно»[275]. Похоже, это мнение просто отразило досаду Боса на нежелание германского лидера действенно помочь. Как бы то ни было, после этой встречи Бос стал ещё больше подчёркивать свою идеологическую дистанцированность от держав «оси». Заявляя, что сотрудничает с ними во внешней политике, настаивал на абсолютном самоопределении для Индии и на том, что не потерпит ничьего вмешательства в её внутренние дела после независимости.
Аудиенция у фюрера окончательно сделала Боса публичной фигурой. 12 июня 1942 г. он провёл первую в Германии пресс — конференцию, на которой удовлетворённо отметил: «Для Британии и её спецслужб более невозможно охранять протяжённые границы Индии, и когда придёт момент, никто не сможет помешать мне вернуться в Индию»[276]. Бос призвал всех индийских патриотов работать на свержение Британской империи: «В этой борьбе некоторые националисты могут сражаться только оружием гражданского неповиновения или пассивного сопротивления, но те, кто стоит вместе со мной, не поколеблются, когда придёт время, обнажить меч»[277]. «Я знаю, что британские пропагандисты оскорбляют меня, поскольку я оспорил их лживое утверждение, будто три державы — враги Индии, и настаиваю, что единственный враг Индии — британский империализм. Но меня это не заботит, так как брань — лишь признак слабости»[278]. После пресс — конференции Бос стал всё чаще появляться в немецкой прессе. Британцы внимательно следили за этим и были обеспокоены попытками Боса добиться устранения презрительных замечаний об Индии из Mein Kampf.
Таким образом, в 1942 г. Бос и Ганди впервые сблизились и по тактике, и по целям. Своими бесконечными обещаниями британцы толкали умеренное руководство Конгресса в сторону позиции Боса. В апреле Ганди написал проект радикальной резолюции Рабочего комитета ИНК с призывом к британцам покинуть Индию. По содержанию, а местами и по языку этот проект перекликался с взглядами Боса. Махатма заговорил совершенно не характерными для него выражениями «открытое восстание» и «анархия».
Через четыре дня после беседы Боса с Гитлером Риббентроп обсудил его возвращение в Азию с японским послом Осимой. Оказалось, у японцев свои планы. Осима сообщил, что его правительство «пытается сейчас установить связь с Ганди и повлиять на него в его политических решениях»[279]. Происходящее в Индии японцам в самом деле как будто благоприятствовало.
8 августа 1942 г. Конгресс принял смягчённую версию антибританской резолюции, но даже в этих условиях всю страну тряхнуло небывалое массовое движение под категоричным лозунгом «Вон из Индии!». Оно вошло в историю как «августовская революция» и стало крупнейшим выступлением гражданского населения страны со времени восстания 1857–1859 гг. Хотя началось движение призывом к сатьяграхе, рамки ненасилия оно быстро переросло, и к концу 1943 г. оказалось повреждено или сожжено 208 полицейских участков, 749 зданий государственных учреждений и 332 железнодорожные станции, пущено под откос 66 поездов[280]. Чтобы переломить ситуацию, Раджу потребовался весь аппарат принуждения. 20 марта 1943 г. военный секретарь министерства по делам Индии генерал — майор сэр Роберт Локхарт (1893–1981) конфиденциально сообщил начальнику имперского Главного штаба и директору военных операций: «До окончания войны и, вероятно, ещё какое — то время после неё Индию следует рассматривать как оккупированную и враждебную страну»[281]. В условиях военного времени, когда немцы
