в 1915 г., а теперь возглавлял в Таиланде антиколониальную организацию индийских эмигрантов.
Пытаясь сделать индийцев инструментом японской политики, сам Фудзивара, похоже, искренне верил в общность интересов двух народов[301]. Он знал, что индийцы не одобряют японских действий в Корее, Маньчжурии и Китае, поэтому считал, что Япония не должна навязывать Индии своих принципов и методов[302]. Майор писал: «Мы должны остерегаться макиавеллиевской политики и, опираясь на идеи свободы и равенства, всеми силами помочь Индии достичь независимости и побуждать индийский народ к сотрудничеству в установлении нового порядка Великой Восточной Азии»[303]. В ходе завоевания японцами Малайи Фудзиваре удалось расположить к себе ещё одного влиятельного сикха — пленного капитана 14‑го панджабского полка Мохана Сингха (1909–1989). Взывая к его патриотическим чувствам, Фудзивара и Притам Сингх заверили его, что японцы не видят в индийцах врагов.
Через два дня после капитуляции Сингапура, 17 февраля 1942 г., японские оккупационные власти собрали индийских военнослужащих сдавшейся британской армии в парке Фаррер. Там подполковник Дж. Хант официально передал их под начало Фудзивары, а тот, в свою очередь, — под начало Мохана Сингха. Фудзивара выступил перед индийцами с яркой речью, в которой призвал их освободить Родину, обещал всемерную поддержку своей страны и подал идею основать Индийскую национальную армию (ИНА). Спустя ещё два дня такая армия во главе с Моханом Сингхом начала — при содействии японцев — формироваться. Всего в её ряды вступили 20 тыс. из 45 тыс. индийских пленных[304].
Почему индийские солдаты и офицеры Британской империи почти в одночасье массово пошли служить в антибританскую армию? Мотивы были разными.
Во — первых, стремление индийцев избавиться от статуса военнопленных, который грозил скверным обращением оккупационных властей и депортацией на далёкий Тимор или другие острова. Во — вторых, намерение вернуться к британцам через сдачу в плен. Это относилось к тем индийцам, которые оставались всё же лояльными Британии, — хотя наиболее лояльные вступать в ИНА просто отказались. В-третьих, стремление избавить Родину от того, что они — кто втайне, кто полусознательно — считали чужеземным владычеством. Таких идейных новобранцев было тоже немало. В-четвёртых, роль сыграла харизма Мохана Сингха, который горячо убеждал соотечественников внести вклад в освобождение родной страны.
Что же определило выбор «идейной» категории пленных? На него серьёзно повлияла британская политика в англо — индийской армии в вопросах продвижения индийцев по службе, доверия к ним и обращения с ними офицеров. Хотя в межвоенный период власти взяли курс на постепенную индианизацию армии, в 1939 г. индианизированные части составляли всего 1/8 её общего состава и менее 1/10 престижных боевых частей[305]. К 1941 г. офицеров — индийцев насчитывалось уже 596 человек, но соотношение британцев и индийцев в офицерском корпусе всё же составляло 12:1[306]. К этому добавлялись различия в жалованье: рядовой — индиец получал в месяц (25 рупий) втрое меньше коллеги — британца в Индии же, а лейтенант — индиец (350 рупий) — вдвое меньше[307]. Это не считая такой «мелочи», как расовая дискриминация в офицерских клубах.
ИНА в противоположность этому сулила индийским офицерам перспективы быстрого продвижения по службе и командования частями в реальном бою. Перестраховка британцев вышла контрпродуктивной. Показательно, что в ИНА не пошли офицеры — индийцы с королевским патентом — те, у кого за плечами было образование в метрополии: привилегированная средняя школа {public school), затем престижная Королевская военная академия в Сандхерсте. Однако таких было немного, гораздо больше — офицеров с индийским патентом, окончивших военную академию в самой Индии, в г. Дехрадун в пригималайских горах Шивалик. Что уж говорить о двух других категориях индийских офицеров — с вице — королевским патентом и вообще без патента[308]. Стремление индийца вступить в ИНА было обратно пропорционально степени его связи с британским обществом.
Отчуждению и пленных индийцев, и индийского населения Юго — Восточной Азии от британцев способствовал сам факт их поспешного ухода из региона под натиском японцев: индийцы ощутили себя брошенными. Кроме того, хотя, согласно международному праву, пленные офицеры (независимо от расы и национальности) должны содержаться в одном лагере, а низшие чины — в другом, вновь дало себя знать расовое высокомерие британцев. Их командование с готовностью согласилось на требование японцев отделить всех индийцев, включая офицеров, — как будто более в них не нуждалось и ответственности за их дальнейшую судьбу не несло[309]. Как с горечью вспоминал служивший тогда капитаном англо — индийской армии Шах Наваз Хан (1914–1983), у него было ощущение, что его «передали как скот»[310]. Постоянно требуя от индийского военнослужащего полной преданности, британец в минуту, злую для него, сам дал ему моральное право и повод от этой преданности отказаться.
Какими бы ни были мотивы вступавших в ИНА, её формирование оказалось значительно большим успехом, чем усилия Боса среди пленных индийцев в Европе. Неслучайно он стремился быть поближе к Индии: понимал, что здесь у его дела есть перспективы. Кстати, именно Мохану Сингху быстро пришла в голову мысль пригласить возглавить ИНА Боса. Сикхский капитан считал, что ни сам он, ни кто — либо другой из видных индийцев в Юго — Восточной Азии для столь важной роли не годится, тогда как в лагере «оси» находится один из индийских политиков первой величины. Чуть позднее, в марте 1942 г., у индийской общины Юго — Восточной Азии возникла и единая общественно — политическая организация: в Токио прошла конференция делегатов индийских антиколониальных организаций стран региона, на которой они объединились в Лигу индийской независимости.
Однако вскоре отношения индийской общины с японскими властями стали портиться. По пути на учредительную конференцию Лиги в авиакатастрофе погибла группа националистов, включая Притама Сингха. (В той самой катастрофе, как утверждали британские СМИ, и погиб Бос.) По странному совпадению к намерениям Японии все эти лидеры были настроены скептически. Их гибель позволила японцам провести в руководители Лиги кандидатуру Рашбехари Боса (1886–1945). Как и Притам Сингх, этот бенгалец, однофамилец Субхаса, имел в Индии террористическое прошлое, организовал в Дели метание бомбы в вице — короля (1910–1916) лорда Хардинга, а с 1915 г. жил политическим изгнанником в Токио. Женился на японке, успел натурализоваться и Японии пел только дифирамбы. Покровителя Рашбехари Бос нашёл в лице Тоямы Мицуру (1855–1944) — духовного лидера влиятельного Общества Чёрного дракона (Кокурюкай) и горячего поборника паназиатизма. С командующим ИНА Моханом Сингхом отношения у Рашбехари не сложились: свободолюбивый сикх не без оснований считал его японским рупором.
После падения Сингапура японское командование заменило Фудзивару, нашедшего общий язык с индийцами, полковником Ивакуро
