Она так и сделала.
— Да, — кивнула Винни. — Та, что сидит слева от родителей, в точности напоминает ту женщину на пристани. Но здесь она гораздо моложе. Должно быть, эта фотография была сделана давно?
— Наверняка. Судя по всему, это было в 1920-х годах.
— В таком случае я могу поклясться, что это та самая женщина. Эти испуганно смотрящие на мир глаза… Их не спутаешь ни с какими другими.
— Прекрасно, значит, мы на верном пути. В таком случае, я должен поблагодарить тебя за помощь, Винни…
Сказав это, он, к своему удивлению, обнаружил, что ему не хочется уходить.
— Ты… не замечаешь пока никаких признаков болезни? — спросил он.
— Нет. Но тетя Камма жаловалась сегодня на недомогание.
— Врачи знают об этом?
— Да. Тетя Камма не держит при себе свои неприятности. Она считает, что у нее болит спина от жесткой больничной постели и требует, чтобы ей поставили другую кровать.
— Вряд ли это ей поможет, — с улыбкой произнес Рикард. — У нее просто причуды. Ну, мне пора, скорее всего, мне придется работать всю ночь, чтобы отыскать эту Агнес Йохансен. Всего хорошего, Винни!
— И тебе тоже! Не перетруждайся особенно, у тебя и так изможденный вид!
— Я и в самом деле устал. Спасибо за заботу! Он ушел.
«Он сказал, спасибо за заботу…» — с улыбкой подумала Винни. Ему нравилось, что она заботится о нем… Могла ли она чувствовать себя более счастливой?
— В чем дело? — услышала она сердитый голос Каммы. — Ты еще не спишь, Лавиния? И как ты выглядишь! Словно… словно шлюха! Распустила волосы, намазалась! Откуда у тебя эти омерзительные вещицы? Немедленно умойся! Твоя бедная мать перевернулась бы в могиле, увидев это!
Камма всегда говорила ей гадости. Но теперь Винни с удивлением заметила, что слова тети слетают с нее, как с гуся вода. Презрение Каммы не могло омрачить ее радость.
Она была нужна кому-то!
Рикард вернулся в дом сестер Йохансен. Его коллеги тщательно осмотрели все комнаты в поисках следов Агнес. Им пришлось соблюдать осторожность, прикасаться к вещам только в перчатках, поскольку у Агнес был самый тесный контакт с больным оспой.
Создавалось впечатление, что у сестер не было никаких родственников и друзей.
Спросить об Агнес было не у кого.
Наиболее вероятным было то, что Агнес взяла собаку и уехала куда-то. Однако у ветеринара было выяснено, что она не обращалась к нему за справкой о том, что собака здорова. Значит, в Швецию она не могла уехать. А оставшись в Норвегии, она должна была слышать сообщения по радио.
Так, где же она все-таки была?
Его коллега, сидящий за столом и просматривающий письма, которых было не так уж много, встал и сказал:
— Я кое-что нашел. Не знаю, пригодится ли это, но письмо достаточно новое…
— Покажи-ка!
Надев перчатку, Рикард взял письмо и быстро прочитал его.
«В ответ на ваше объявление от четвертого числа сего месяца мы сообщаем вам о своей заинтересованности сделать покупку. Но нам хотелось бы предварительно осмотреть место. Можно ли это устроить?
С уважением К.Брандт, директор».
Дальше следовал адрес и телефон в Осло.
— Это то, что нужно, — с признательностью произнес Рикард. — Браво! Все это мы проверим. Разумеется, речь идет об этом доме, который они собирались продать или сдать, хотя, кто знает… Сколько сейчас времени?
— Без пяти минут двенадцать.
— Время работает не на Агнес Йохансен, — задумчиво произнес он. — И если мы не найдем ее до того, как прорвутся возможные гнойники, она заразит массу людей. Придется позвонить директору, и пусть сердится, сколько ему угодно.
Но в доме директора Брандта никто не отвечал.
— Нужно найти это объявление, — сказал один из полицейских.
— Я и сам уже думал об этом, — кивнул Рикард. — Осло. Директор. Может быть, нам посмотреть газету «Афтенпостен»?
— Скорее всего, объявление было там. В редакции кто-нибудь дежурит ночью?
— Должен дежурить. В отделе новостей. Но вряд ли они захотят искать какое-то объявление среди ночи…
— Они обязаны это сделать.
— В самом деле. Объявление было дано 4 января, не так ли?
— Да, похоже, на почтовом штемпеле стоит 1937 год. А февраль быть никак не может.
Дежурный редактор «Афтенпостена» был не в особом восторге от стоящей перед ним задачи, но когда Рикард сказал, что речь идет о пропавшей женщине, зараженной оспой, тот сразу же нашел номер за 4 января.
— Объявление может быть в разделе «Жилье для продажи», — пояснил Рикард. — Нашли?
Полистав, тот ответил:
— Да.
Рикард ждал, пока дежурный просматривал объявления. Наконец он нашел четыре подходящих по смыслу и пошел в отдел объявлений, чтобы сверить текст, обещая позвонить, как только все будет выяснено.
Через некоторое время раздался звонок, и дежурный сообщил:
— К сожалению, архивные шкафы закрыты, и я не нашел ключа.
— У кого же ключ?
— У тех, кто работает там. Я никого из них не знаю, поскольку я внештатный дежурный. Вздохнув, Рикард ответил:
— Значит, подождем до утра. Когда придут эти люди?
— Не знаю точно. Часов в восемь или в половине девятого.
— Хорошо, а пока спасибо за помощь.
Полицейские продолжали осмотр дома двух одиноких женщин. Эта работа была не слишком приятной — вторгаться в частную жизнь чужих людей. Но приходилось делать это, чтобы спасти жизнь Агнес Йохансен и многих других людей.
Часы пробили полночь. Прихожане не знали, куда деться от страха.
Половина первого. Час ночи.
Прислушиваясь к бою часов, прихожане переглянулись.
— Пастор Прунк, — сказала одна из женщин, — мир уже погиб?
Из комнатушки Прунка не послышалось никакого ответа. Пастор дулся на всех.
Голос женщины стал более агрессивным:
— Если мир не погиб, то я не понимаю, зачем нам здесь находиться! Ведь здесь опасно. Здесь можно заразиться оспой, быть изнасилованной и я не знаю, что еще!
Через дверную щель послышался сдавленный голос Прунка.
— Успокойтесь! Я весь вечер молюсь, чтобы мир был спасен от гибели. И если так оно и будет, в этом моя заслуга, запомните! Небо вняло моим мольбам, дети мои! Небо вняло!
— Можно подумать, что ты и в самом деле весь вечер молился, — бесцеремонно произнес один из мужчин. Послышались столь же бесцеремонные смешки.
— «Пусть тот, у кого нет грехов, первый бросит в меня камень», — процитировал Прунк с достоинством. — И запомните, мои заблудшие дети: «Дух свободен, тогда как тело пребывает в путах».
— Ты хотел сказать, что тело свободно, а дух пребывает в путах, не так ли? — поддразнил его все тот же непочтительный голос.
Все больше и больше прихожан включалось в эту полемику. Большинство из них были женщины, сами мечтавшие о том, чтобы природа у пастора взяла верх над приличиями, когда кто-то из этих женщин находился наедине с пастором в его каморке. Теперь же они чувствовали себя отвергнутыми и униженными, а от женщины в таком положении милости ждать трудно. Никто больше не разговаривал с Бьёрг, и к Прунку никто больше не питал уважения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
