Царица оглянулась, и терпеливо дожидавшаяся Иоланта доложила:
— Врач Вашего Величества здесь.
— Ничего страшного, он тоже видел меня в ночнушке, — пробормотал царь.
Петруса к двери сопровождали два гвардейца, при этом он выглядел так, словно может передвигаться исключительно с их помощью, но не на собственных ногах. Он закрепил это впечатление, упав на колени, как только солдаты отступили назад. По знаку царицы они вышли из комнаты, а она повернулась к врачу.
— Ваше Величество, прошу вас… — он закашлялся, прежде чем она прервала его.
— Значит, ты нашел что-то в опиуме? Что это было?
— К-конопля, — сказал он. — В опиум царя была подмешана пыльца конопли. — Он нервно сжал свои длинные пальцы. — Ваше Величество, конечно, знает, что она используется в храмах, чтобы открыть разум оракулов для божьих голосов. Но не имеющего привычки человека они могут привести к смерти. Даже маленькие дозы опасны в руках неопытного лекаря.
— Она может вызвать кошмары? — предположил царь.
— Да, Ваше Величество.
Царица оценивающе посмотрела на врача. Если царь даже на троне походил на ученика писца, то царица способна была превратить мятое покрывало в царский престол.
С усилием, которое Костис признал героическим для такого робкого человека, Петрус взял себя в руки.
— Ваше В-величество, — сказал врач более спокойно, — я не могу доказать свою невиновность. Единственное, что я могу сказать в свою защиту, это то, что я не храбрец и не глупец. Я ничего не подмешивал в лекарство царя. Наверное, на этой земле нет ничего, что заставило бы меня это сделать.
— Я не уверена, что могу согласиться на такой риск, — ответила Аттолия.
Петрус вспотел.
— Больница… — сказал он. — Мои пациенты и научная работа… они зависят от меня. Прошу вас, Ваше Величество…
Царица резко вскинула подбородок.
— Хорошо, — решила она.
Врач вздохнул с облегчением. Он сделал попытку восстановить потерянное достоинство.
— Опиум скрывает вкус конопли. Второй врач, возможно, не смог распознать ее присутствия.
— Даже несмотря на ночные кошмары? — сухо поинтересовался царь.
— Да, Ваше Величество. Может быть, мне следует осмотреть Ваше Величество?
Ответом ему был мрачный взгляд царя, затем кивок царицы позволил врачу удалиться. Когда он исчез за дверью, царица потянула одеяло и расправила его вокруг царя.
— Ты ему веришь? — спросила она Евгенидиса.
Костису показалось, что между ними двумя проскочила искра.
— Я знаю то, чего не знает он, — ответил ей царь.
— И кто положил коноплю в опиум?
— И это тоже.
— Ты должен поговорить со своими слугами. Они давно ждут тебя.
— Я очень устал, — патетически воскликнул Евгенидис.
— Не откладывай.
Она встала и вышла.
* * *
Царские слуги сбились тесной кучкой в пространстве между кроватью и окном. Разговор с царицей явно был не из приятных, Костис им не завидовал. Он все еще сидел на пуфике у изголовья царской постели и мечтал оказаться в любой другой точке мира, лишь бы подальше отсюда, но ни царь ни царица не отпускали его. За исключением одного упоминания, промелькнувшего в словах царицы и замечания царя об отсутствии у него, Костиса, чувства юмора, ни один из них не дал ему понять, что вообще помнит о его существовании.
— Я не сомневаюсь, что Ее Величество недвусмысленно дала понять, что недовольна вашей службой, — начал царь.
— Да, Ваше Величество.
— И она оставила вопрос о вашем наказании на мое усмотрение?
— Да, Ваше Величество.
— Ну, тогда поднимите головы и перестаньте разыгрывать из себя преступников. Раз Ее Величество лично устроила вам разнос, я считаю, вы уже достаточно наказаны.
Костис подавил дрожь. Он мог бы пожалеть придворных, униженных выговором царицы, но не мог простить их и не ожидал, что царь проявит такое неслыханное великодушие. Пожалуй, Евгенидис мог противостоять своей жене лучше, чем можно было ожидать, но совершенно неверно оценивал своих придворных. Они дружно подняли головы и уставились на него с различной степенью триумфа на лицах. Привычная ухмылка мгновенно вернулась на физиономию Сеана.
Один Филологос не желал отделаться так легко.
— Ваше Величество, — строго сказал он. — Мы вели себя непростительно. Вы не должны упускать это из виду.
— Не должен? — Царь выразил вежливое удивление.
— Нет. — Филологос был все так же тверд.
— Тогда скажи мне, — попросил царь, — что мне следует сделать?
Филологос даже не улыбнулся.
— Нас необходимо уволить, если вообще не изгнать из страны.
Его коллеги посмотрели на него, как на буйно помешанного.
— Это несколько жестоко, ты так не считаешь? — спросил царь. — Лишить твоего отца наследника из-за детских шалостей?
Может быть, эта мысль не приходила Филологосу в голову, но он не дрогнул. Изгнанный, он все же мог наследовать землю и имущество отца, но вряд ли мог управлять ими из-за пределов Аттолии. Его отцу, скорее всего, придется в интересах семьи лишить молодого человека наследства и выбрать себе другого наследника, кого-то из племянников, например, если у него нет второго сына, или его дочь не сможет выйти замуж за человека, способного управлять семейными землями.
— Из-за детских шалостей? — повторил царь.
Филологос облизал внезапно пересохшие губы.
— Змея была не просто…
— Филологос, — перебил его Иларион. — Перед тем как обсуждать решения нашего господина, тебе стоит понять, что они продиктованы не менее благородным порывом, чем твой собственный. Однако, вы можете, — обратился он к Его Величеству, — Изгнать тех из нас, кто ответственен за наиболее тяжкие преступления, а Филологоса просто отправить к отцу.
Царь, казалось, растерялся.
— Мне приятно наблюдать, Иларион, как ты демонстрируешь высокое понятие о чести, но я не собираюсь изгонять никого из вас. Даже из-за змеи. Думаю, следует оставить этот эпизод в прошлом. Давайте забудем о нем.
— Ваше Величество, по крайней мере, мы все должны быть уволены со службы, — продолжал настаивать Филологос. — Я хочу сказать, что это именно я…
— Подложил змею в мою постель, — закончил за него царь. — Да, я знаю. Иларион попытался спасти тебя от себя самого, но ему не следовало это делать. Я знал, кто принес змею и сыпал песок в мою пищу. Кто отправил беднягу Аристогетона с запиской на псарню и кто регулярно заливал чернилами мои любимые кафтаны.
Он по очереди переводил взгляд с одного придворного на другого, и они не посмели отрицать, что ему известна вся подноготная их проделок. Если прежде царские слуги выглядели огорченными, то теперь они смотрели на царя с выражением священного ужаса. Кроме Сеана, который пытался сохранить насмешливое и самодовольное выражение. Наконец царь повернулся к нему.
— Мне так же известно, кто добавил коноплю в мой опиум, Сеан.
Сеан только улыбнулся себе под нос.
— У вас нет никаких доказательств, Ваше Величество.
— Я не нуждаюсь в доказательствах, Сеан.
— Нуждаетесь, если не хотите, чтобы ваши бароны восстали против вас. Не говоря уже о том, что любой член Совета баронов может потребовать проверки ваших слов. Большинством голосов Совет сможет отменить ваше решение, и он обязательно это сделает, если вы не предъявите доказательств.
— Правда, если обвиняемый к тому времени уже будет казнен, вопрос сведется всего лишь к обсуждению размера компенсации.
Сеанус внимательно посмотрел на царя.
— Я не думаю, что вы зайдете так далеко, Ваше Величество. Для баронов было непростой задачей принять в цари аутсайдера. Они могут возмутиться гораздо сильнее, чем вы рассчитываете, и восстать, не обращая внимания на присутствие эддисийского гарнизона.
— О, я могу зайти куда угодно, не возмутив совершенно никого. Скажи мне, твой отец действительно не ударит палец о палец, чтобы помочь Дитесу?
— Дитесу? — Сеанус казался ошеломленным.
— Кого же еще мы обсуждаем? Вчера я допустил его в мою комнату. Я оказал ему доверие, а он попытался отравить меня. Кто еще это мог быть? Леди Фемида? Или, может быть, ее сестра? Хейро несколько молода для участия в политических убийствах, не правда ли? Мне не требуется больше доказательств, чем у меня есть, Сеанус. Я могу арестовать его прямо сейчас, и я это сделаю. Я могу приказать четвертовать его сегодня же вечером. И мы посмотрим, как весело он запоет без языка и без рук.
Сеанус все еще недоверчиво качал головой из стороны в сторону.
— Твоему отцу будет все равно. Он даже поблагодарит меня за то, что я избавил его от нежеланного наследника и дал законный повод назначить наследником тебя. — Евгенидис улыбнулся. — Ведь ты не будешь возражать? Мы все знаем, насколько ты ненавидишь своего брата. К тому же, ты, Сеанус, мой лучший друг, которого я не захочу отпустить, даже если уволю всех остальных слуг.
