Впрочем, хозяин тайги не собирался уходить совсем. Он был где-то рядом, неподалеку, чутко слушая, что происходит на берегу. Зверь находился на уважительном, невидимом Григорию расстоянии, может, вон там, в густых переплетениях стланика, на краю большой каменной россыпи. Вероятно, медведь понял, что человек нашел его добычу, глухо, угрожающе зарычал, стал фыркать, крушить и ломать деревья, рвать кустарник, бросать камни. Настроение зверя не обещало ничего хорошего. Разъяренный хозяин тайги в полной темноте мог решиться на крайний шаг, убить коня или даже броситься на человека.
Избегая неприятного соседства, Григорий пошел прочь от опасного места, силой удерживая за уздечку дрожащего от страха Рубина. Рядом, огрызаясь ответным лаем, бежал Кыргыз. В силу сложившихся обстоятельств Григорию пришлось сменить благодатное место ночевки.
Стараясь уйти как можно дальше, Григорий обошел озеро, по тропе спустился в неглубокую чашу под гольцом, вновь поднялся на невысокий увал, «свалил» в гремящий ключ. Он прошел достаточное расстояние, чтобы не бояться медведя. Рубин успокоился, пошел ровно. Кыргыз снова закрутил хвост в колечко, побежал впереди.
Седая ночь пролила на горы серую тень, по небу рассыпался бисер разноцветных звезд, а Григорий все не мог выбрать место для ночлега. Тропа пошла круто вниз, в глубокий, изрезанный водой и временем лог. Гришка хорошо знал эти места. Спуститься до реки стоило большого напряжения и сил. Зверовая тропа таила в себе много препятствий, проходила по краю больших каменных россыпей. Десятки упавших деревьев, ямы и обвалы могли искалечить ноги коня. Григорию следовало сейчас, здесь искать пристанище до утра, иначе все могло окончиться плохо.
Григорий думал недолго. Справа, за обширным, глубоким каньоном, находилась небольшая луговая поляна. В кедровой колке можно было найти дрова для костра. Из-под ледника вытекал говорливый, холодный ключ. Обилие сочной травы – хороший корм для коня. Каменная грива закрывала место ночлега от холодного, пронизывающего ветра. Там можно было как-то провести время до утра.
Григорий свернул к кедровой колке, под первым удобным кедром нашел приют, привязал мерина на длинную веревку, отпустил его на волю, приготовил дрова, развел огонь. Ему осталось сходить на ручей за водой.
Гришка подхватил котелок, направился к говорливому ручейку. Набрав воды, охотник хотел вернуться назад, но остановился. Его внимание привлек маленький, крохотный огонек в глубокой долине. Его слабое мерцание не могло сравниться с далекой звездой. Это не было отражением матовой луны в воде. Далекий огонь мог принадлежать только человеку.
Костер находился между двумя остроконечными гольцами, посредине хребта. Временами огонек горел ровно, затем вспыхивал спичкой и опять на мгновение затухал. Было понятно, что рядом с костром ходят люди, бросают в огонь дрова, передвигаются, закрывая его телами, но кто там мог находиться, оставалось загадкой.
Напрямую до одинокого костра было недалеко, может, около десяти верст. Дойти туда сейчас, ночью, было сложно. При тусклом свете позднего месяца Григорий с сожалением рассмотрел возможный путь перехода, глубоко вздохнул. Ему предстояло спуститься по зверовой тропе вниз, затем, преодолев реку, подняться на хребет и только потом, вырезав угол по тайге, добраться до нужного места. В светлое время суток для передвижения потребуется несколько часов. Если идти к костру сейчас, дорога могла оказаться в три раза длиннее.
Григорий какое-то время думал, размышляя о людях у костра. Как человеку тайги, одинокому путнику, ему хотелось встретиться с таежниками. Скованная душа всегда ищет общения. Возможно, это был кто-то из его поселка или дикие дети тайги, тофалары, пребывая в постоянном движении, коротали ночь. А может, это были просто бродяги-золотари, выискивавшие благородный металл в глухомани медвежьих уголков. Так или иначе, присутствие человека интересовало Гришку. Вполне вероятно, это был Оюн с семьей, с кем Гришка желал встречи для объяснения. Охотник понимал, что для встречи с людьми ему придется потерять много времени. Мудро решая все вопросы одним разом, Григорий вернулся к костру, оставив планы на утро.
Ночь прошла спокойно. Отдыхая телом, Гришка слушал окружающий мир ушами. Когда рядом находятся верные друзья, человеку не нужны глаза. Собака и лошадь вовремя скажут об опасности. Кыргыз и Рубин видят ночь лучше хозяина.
Над скалистыми перевалами девственной тайги Искерки-таг взбодрилось тихое, прекрасное утро. Ароматом свежей чистоты вздохнули ясные, четкие горы. Покрывалом фаты невесты упал в глубокие распадки мягкий, матовый туман. Безмерные дали тайги окутала прозрачная, синяя пелена. Над рваными хребтами шумел волнующий душу странника зов неизведанного. Томительный запах торжества природы придавал сознанию неукротимую энергию действий. Глухой перекат невидимой реки в глубине ущелья окрылял сознание волнующим приветствием. Стойкий аромат сочных трав в хрустальной росе, терпкий запах напитанной смолы, прохладный поцелуй восточного потока воздуха томил сердце искомой волной адреналина. Настойчивая рука восходящего солнца окрасила вершины пиков оранжевым крапом. В столь ранний час, прогоняя ночь, уступая место торжеству дня, сама мать-природа шептала в ухо человеку: «Просыпайся! Тебя ждут великие дела!»
Как это было всегда, Гришка резко поднялся с теплой, хвойной лежанки, осмотрелся вокруг. Все было так, как когда он уснул. Рядом, с другой стороны потягивался Кыргыз. Неподалеку на поляне, поджав под себя ноги, дремал Рубин. Услышав движение на стане, приветствуя человека, конь довольно тряхнул густой гривой, резко потянувшись, встал на передние, потом на задние ноги, стал есть траву.
Убедившись в обстановке, Гришка сгреб в кучу тлеющие угли прогоревшего костра, бросил на него сухие ветки, взял котелок, пошел к ручью за водой. С медвежьей твердостью ступая босыми ногами по холодной росе, охотник довольно растянул лицо в улыбке: зябко… прохладно… скоро осень!
Подгольцовый ручей встретил его как старый, добрый, неподкупный друг. Веселый разговор потока отогрел сердце добрыми речами. Холодная, чистая вода прогнала путы сладкого сна. Обжигающие струи придали сил и энергии, разогрели кровь. Сняв куртку, Гришка плескался, набрасывая на себя ладонями живительную влагу, мылся, фыркая, как зрелый жеребец, довольно керкал глухарем. Потом, зачерпнув воды, хотел идти назад, но вспомнил о вчерашнем костре в логу, посмотрел назад.
Он не ошибся. На том месте, где это было вчера, в разрыве мягкого тумана, на противоположной стороне хребта вился густой, плотный дым. В свете разгулявшегося утра огня не было видно, однако синий, ни с чем не сравнимый навет костра не спутаешь ни с чем. Плотные, густые потоки дыма были налицо. Вероятно, люди там тоже только что проснулись и спешили согреться после прохладной горной ночи.
Недолго задержавшись, Гришка вернулся к себе на стоянку, развел свой костер, разогрел завтрак. Не выпуская мысли о возможной встрече с людьми, он думал, размышлял, как много времени уйдет на переход. Для того чтобы добраться в тот лог, ему предстояло спуститься по тропе с перевала, переправиться через реку, какое-то расстояние пройти вниз по течению, и лишь потом преодолеть две небольшие горы. Тропа к Перевалу бабьих слез вела вверх по реке. До намеченной цели осталось идти всего полдня, возможно, сегодня вечером он уже откроет свою тайну. Идти вперед или вернуться? Над этим стоило задуматься.
Через некоторое время он уже спускался вниз под перевал по тропе. Где-то впереди, показывая дорогу, предупреждая хозяина о возможных опасностях, бежал Кыргыз. За Гришкиной спиной, на веревке, осторожно переступая по камням, умело, удерживая вес тела под уклон, шагал Рубин. Охотник вел коня в поводе, оберегая его от возможных препятствий. В некоторых местах от крутого спуска скользили ноги. Рубин садился на круп, выдерживая вертикальное положение, какое-то расстояние ехал на хвосте с округленными глазами: «Хозяин! Куда мы идем?..» Гришка молчал, не торопил Рубина, – пусть шагает спокойно, лишь бы ногу не сломал, – про себя удовлетворенно отмечая правильное решение, что не пошел здесь вчера ночью.
Спуститься в долину стоило времени. Когда Гришка вышел в узкий, зажатый между гольцами лог, солнце осветило все уголки глубоких распадков. Крутая, каменистая тропа уперлась в долину, стала ровной, потянулась вверх, вдоль реки. Гришка свернул на берег, вышел на песчаную отмель, дал коню напиться. Так или иначе, здесь ему предстояло выбрать решение, куда идти. До Перевала бабьих слез оставалось несколько часов перехода. Вон в просвете высокоствольных кедров виден левый пик гольца. Левее его проходит тропа с камнем. Если он пойдет через реку, к людям, вероятно, потеряет день или даже два. Однако встреча и разговоры в тайге дороже времени. В добавление к этому непонятное, душетомительное ожидание открытия не торопило Гришку, звало протянуть время. Так бывает всегда, когда человек стоит на пороге открытия. Он полон любопытства, сил, желания, стремления, энергии. Стоит познать истину, и наступает полное безразличие к результату. Это состояние подобно горячей, страстной любви, когда молодой муж, добившись результата, вдруг холодеет к своей половине. Такое чувство живет в охоте, когда следопыт, выслеживая зверя, горит желанием добычи, но, добившись трофея, становится равнодушным. Уже через год молодой мужчина плохо помнит первую ночь с любимой девушкой, а охотник морщит лоб, стараясь пережить эпизод своей охоты. Если молодой муж не переживет ночь любви со своей девушкой, он будет помнить ее до последних дней своих с сожалением: «Ах, какая была женщина!» Так же и следопыт, по каким-то причинам упустивший добычу, до старости будет вспоминать того марала, который убежал: «Ох, и зверь был, как конь! Рожищщи – во!..» Таковыми нас сделала природа, и изменить здесь что-то невозможно.
