я тебя оттуда забрала. Отвинтив крышку, я положила банку на траву. Жук, слишком напуганный, не двигался и не пытался выбраться на волю.
— Убегай, — прошептала я, — пока тебя никто не увидел.
Я опрокинула банку, и он камешком упал в траву, так и не шевельнувшись. Я посмотрела на него. Такой маленький, странный. Многим этот жук показался бы отвратительным, жутким, а во мне он вызывал только сочувствие. Многие не заметили бы его, потому что он ничтожно мал, другие убили бы, потому что он слишком уродлив в их глазах.
Тебе нельзя здесь оставаться, тебе причинят боль, — грустно прошептала я. — Люди не понимают, боятся. Они тебя раздавят, чтобы ты не ползал рядом с ними.
Мир не принимает таких, как мы. Он запирает нас в разных учреждениях, чтобы на нас не смотреть, он держит нас подальше от себя, забывая о нашем существовании, потому что так удобнее. Никто не хочет жить рядом с нами, даже смотреть на нас неприятно. Я знала это слишком хорошо. хорошо.
— Давай! — Я поскребла землю возле его лапок, и он расправил крылья, поднялся в воздух, а потом исчез из поля зрения. Я с облегчением вздохнула.
— Пока!
— Ну надо же, значит, не только чокнутые разговаривают сами с собой.
Я спрятала банку, поняв, что я здесь не одна. Рядом стояли две девушки, которые смотрели на меня иронично и сострадательно. Я узнала одну из них: она подарила Ригелю алую розу. Ее блестящие волосы и ухоженные руки были такими же красивыми, какими я видела их в окне. Когда я встретилась с ней взглядом, она жалостливо улыбнулась и сказала:
— Значит, пугаешь голубей.
Мне стало вдруг так стыдно, что даже живот заболел. Они видели, как я выкрала жука из лаборантской? Надеюсь, что нет, иначе у меня возникнут серьезные проблемы.
— Я ничего не делала, — поспешно сказала я. Голос прозвучал пискляво, и они расхохотались.
Понятно, их забавляет не то, что я сижу в траве, а я сама. Они смеялись надо мной.
— «Я ничего не делала», — передразнила вторая. — Сколько тебе лет? Ты похожа на маленькую девочку из начальной школы.
Они рассматривали мои цветные пластыри, и я снова ощутила неуверенность в себе, как в детстве. Наверное, они правы. Я скукожилась под их взглядами, стала нелепой букашкой, маленькой девочкой с исцарапанными руками, с серой тусклой кожей, как у маленького монстра, слишком долго просидевшего в погребе.
Они застигли меня в то время, когда я входила в свой маленький мир, а потому оказалась особенно уязвима и беззащитна.
— У детсадовцев в конце улицы тоже есть воображаемые друзья. Может, тебе стоит сходить и послушать, что они расскажут. — Обе засмеялись. — Сможете поболтать о своем. Только смотрите не подеритесь. Давай, иди к ним прямо сейчас! — Девушка с розой пнула мой рюкзак. Я вздрогнула и подтянула его к себе, и она больно хлопнула меня по руке. Я смотрела на нее с недоумением, не понимая, почему она так себя ведет. Девушка смотрела на меня сверху вниз так, что я почувствовала себя каким-то жалким существом.
— Может, хоть они отучат тебя подслушивать, раз родители не сказали тебе, что так делать нехорошо.
— Ника! — позвал вдруг чей-то голос.
Позади девушек, сжав руки в кулаки, стояла Мики и настороженно смотрела на моих обидчиц. — Какие-то проблемы? — резко спросила она.
Девушка натянуто улыбнулась.
— О, смотрите, кто здесь! Социальная служба устраивает пикник? Не знала. — Она постучала крашеными ногтями по губам. — Какая прелесть! Принести вам чай?
— У меня есть идея получше, — ответила Мики. — Почему бы вам обеим не убраться отсюда к черту?
Лицо девушки перекосилось от злости, но ее подруга, стоявшая чуть позади, опустила глаза в землю, как будто желая спрятаться.
— Что ты сказала?
— Может, пойдем, — пробормотала вторая. вторая.
— У тебя, случайно, нет скотча, чтобы заклеить себе рот?
— Есть, конечно, — сказала Мики, — ношу на всякий случай в рюкзаке. Только почему бы нам не начать с твоего рта?
Пошли, — позвала вторая, осторожно потянув девушку за рукав. Та оглядела Мики с ног до головы с брезгливой ухмылкой.
— Жалкая неудачница, — медленно, с отвращением произнесла она, потом повернулась и пошла с подругой по тротуару, не оглядываясь. Когда они отошли достаточно далеко, Мики посмотрела на меня и спросила:
— Они тебя ударили?
Я встала с травы и ответила:
— Нет.
Мики испытующе смотрела на меня, очень пристально, как бы прощупывая, и я надеялась, что она не увидит отражение унижения в моих глазах.
— Как ты здесь оказалась? — спросила я, чтобы отвлечь ее внимание от себя. — Ждала автобуса на остановке, чтобы поехать домой?
Мики колебалась. Она взглянула на перекресток метрах в двадцати от нас.
— Меня забирают в конце улицы, — неохотно сказала она через некоторое время. Я проследила за ее взглядом.
— Ой, так далеко?
Не хотелось казаться любопытной, но сейчас мне слишком стыдно, чтобы следить за своими словами.
— Я предпочитаю так.
Возможно, Мики не нравилось, когда остальные видят, кто за ней приезжает или на чем она возвращается домой. Ей явно неприятно об этом говорить, а я уважала ее молчание, поэтому не стала допытываться.
— Мне надо идти, — сказала Мики, когда у нее в кармане зазвонил мобильный. Она посмотрела на экран, не отвечая на звонок, и я кивнула, заправив волосы за уши.
— Тогда увидимся завтра. Пока!
Чуждая всякой любезности, Мики пошла дальше по тротуару в ту сторону, куда и шла до этого. Я смотрела, как она уходит, и тут у меня вырвалось:
— Мики!
Она обернулась. Я смотрела на нее какое-то время, а потом… потом улыбнулась и крикнула:
— Спасибо!
Мики посмотрела на меня долгим взглядом и ничего не ответила. Она посмотрела на меня так, словно впервые, с тех пор как мы познакомились, она увидела меня.
Через несколько минут я была уже дома. Как и всегда, прихожая приняла меня в свои теплые объятия. Я чувствовала себя обласканной и защищенной.
Но это ощущение длилось недолго: я замерла, увидев на крючке вешалки куртку Ригеля. При мысли о нем стало тесно в груди.
Теперь, когда Ригель больше не оставался после уроков, мне придется смириться с тем, что бо`льшую часть дня он будет
