спросила я, наклонив голову.
Он торопливо покачал головой и провел рукой по лицу, отводя взгляд.
— Нет, ничего.
Я непонимающе посмотрела на него, но уточнять не стала, потому что пришло время прощаться. Меня ждала домашка.
— Увидимся завтра в школе.
Я пошла по подъездной дорожке, и Лайонел, кажется, понял, что ему тоже пора идти. Он колебался, прежде чем скороговоркой произнес то, что как будто вертелось на кончике его языка:
— Можем обменяться телефонами.
Я часто заморгала и услышала, как он прочистил горло.
— Если я пропущу школу, то смогу позвонить и попросить у тебя домашку.
— Но ведь мы в разных классах. классах.
— Это да, но на лабораторные-то ходим вместе, — не сдавался Лайонел. — А вдруг я пропущу какую-нибудь важную вивисекцию? Мало ли, ты же знаешь Крилла. Хотя если не хочешь, то ладно.
Лайонел оживленно жестикулировал, и я подумала, что он ведет себя немного странно. Я покачала головой, останавливая поток слов, улыбнулась и сказала:
— Записывай номер.
В тот вечер Анна вернулась раньше обычного. До конференции дезинсекторов оставалась пара дней, и она спросила, не нужно ли что-нибудь купить для меня, пока они с Норманом не уехали. — Нас не будет целый день, — сообщила она. — Уезжаем в аэропорт на рассвете, потом летим полтора часа, а домой возвращаемся поздно вечером, около полуночи. С твоим мобильником все в порядке, да? Если что, сразу звони…
— Анна, не беспокойся, у нас все будет нормально, — успокоила я ее. — Голодными не останемся. Мы с Ригелем…
Я не договорила. Имя застряло у меня в горле, как осколок стекла. Только сейчас я осознала, что придется провести с ним наедине целый день. Представилась тишина комнат, наполненная его присутствием: эхом шагов, грозными взглядами.
— Что?.. — вздрогнула я, услышав голос Анны.
— Ты не могла бы позвать Ригеля? — повторила она, выкладывая из пакета на стол несколько упаковок томатного соуса. — Хочу и с ним поговорить.
Мысль о том, чтобы пойти его искать, приблизиться к нему или снова оказаться перед дверью его комнаты, вгоняла меня в ступор. Анна посмотрела на меня, и я поймала себя на том, что поджимаю губы.
«Я буду умницей», — прошептал тихий голос у меня в голове. Анна ничего не знала о наших с Ригелем натянутых отношениях. Пусть так будет и дальше, иначе я рискую ее потерять… Ничего больше не сказав, я пошла исполнять ее просьбу.
Ригеля в комнате не оказалось: заглянув в приоткрытую дверь, я его там не обнаружила. Прошлась по всему дому, а потом догадалась поискать его на заднем дворе.
Закатные лучи зажгли кусты гардении; темные ветви деревьев, словно артерии и капилляры, контрастно выделялись на оранжевом фоне красивого неба. Я ступала по деревянному настилу веранды босыми ногами. И остановилась, увидев Ригеля, он стоял посреди сада в профиль ко мне. Сумеречный свет заливал его одежду, отражался в темных волосах красноватыми отблесками. Его окружала такая совершенная тишина, что я почувствовала себя незваной гостьей. Замерев, я гадала, почему он там стоит.
Что делает в тишине, засунув руку в карман брюк, в свитере с растянутым воротом, облегающем покатые плечи?
«Ты слишком часто на него смотришь, — увещевал меня внутренний голос, — ты не должна». Я отвела взгляд и заметила какое-то легкое движение в воздухе. По саду, приплясывая, порхала белая бабочка. Она скользнула среди ветвей дерева, а затем села Ригелю на грудь — прильнула к его сердцу, наивная и смелая, а может, просто глупая и безрассудная. Я снова смотрела на Ригеля, но теперь с беспокойством. Он наклонил голову к бабочке, которая, раскрыв крылышки, ловила последние теплые лучи солнца, такая хрупкая и беззащитная под его взглядом. Затем Ригель поднял руку, накрыл бабочку ладонью.
Мое сердце дрогнуло. Я поймала себя на том, что ожидаю, как он ее раздавит и разотрет в ладони. Сколько раз это делали дети в Склепе… Я так напряглась, что казалось, будто он сжимает в ладони не бабочку, а меня. Я ждала, ждала, а Ригель разжал пальцы. Бабочка поднялась по его руке, такая беззаботная, а он наблюдал за ней. Закатный свет отражался в его глазах, ветерок перебирал волосы.
Он смотрел, как бабочка улетает, взглядом провожая ее. Солнце рисовало передо мной невиданное зрелище.
Я смотрела на Ригеля, окутанного чистым светом, который, как я раньше думала, ему не к лицу, ведь ему подходят лишь тени и черные дыры, сумрак и темнота. Он идеально вписывался в образ изгнанного ангела, этакого красивого Люцифера, обреченного вечно проклинать небеса.
Только таким он мне всегда и представлялся.
Но сейчас я поняла, что никогда не видела его таким красивым.
«Ты слишком часто смотришь на него, — прошептало мое сердце, — ты всегда слишком много смотрела на него, на того, кто разрушает, обижает и обманывает, на того, кто творит слезы, делает чернила, которыми пишется сказка. Ты не должна, не должна, не должна…» Я обхватила себя руками, вся сжалась, прежде чем крикнуть:
— Ригель!
Он повернул голову. Я почувствовала, как его глубокий взгляд проникает в меня, как будто роет во мне ходы без разрешения, прожигает кожу. И пожалела о том, что смотрела на него столько времени, что не смогла противостоять его взгляду и пустила его внутрь хозяйничать.
— Тебя зовет Анна.
«Ты всегда смотрела на него слишком много».
Я быстро ушла в дом, убегая от этого видения. Но у меня было ощущение, что какая-то частичка меня осталась там, навсегда запертая в этом мгновении.
— Ригель сейчас придет, — сообщила я Анне, зайдя в кухню, и сразу ушла.
Я стала жертвой непонятных эмоций, от которых не знала как избавиться. Я помнила, как он смял розу, как выгнал меня из своей комнаты, как постоянно требовал держаться от него подальше. Помнила неизменные насмешку, жестокость, поэтому меня пугали ощущения, которые, несмотря на все происходящее, не оставляли меня в покое.
Мне следовало презирать его, мечтать, чтобы он исчез из моей жизни. И все же… все же… Я не переставала искать свет. Я не могла сдаться. Ригель был загадочным, циничным и лживым, как черт. Сколько еще он должен доказывать мне это, прежде чем я признаю поражение? Остаток дня я провела в своей комнате, охваченная мучительными мыслями. После ужина Анна с Норманом предложили прогуляться, но я отказалась. При всем желании я не смогла бы улыбаться и казаться
