Максим под маской засмеялся:
– Боже, даже в самые последние минуты своей жизни женщина не может не ревновать!
– Ревность тут совершенно ни при чем. Я поражена нагромождением совпадений.
– А-а… Да, ведь Ольга была когда-то замужем за твоим жирным приятелем. Который тебе нравится, – добавил он ехидно. – Да, мир тесен, как говорили инквизиторы. Кстати, единственное сильное чувство, которое мне удалось заметить у Ольги, – это ее ненависть к бывшему мужу. Просто надо даже уметь – так опротиветь! Что он ей сделал, не знаешь?
– За что ты ее убил?
– Она много знала. Мы с Подрезовым и Лифаревым встречались в ее квартире, она была в курсе многих моих дел и становилась опасна.
– Но ведь я про тебя ничего не знала, за что ты хочешь убить меня?
– Ты сама знаешь.
– Не имею ни малейшего представления!
– Не надо со мной играть! Ты видела, как я садился к нему в машину тогда, в тот день, в субботу, когда я выбросил этого подонка там, на шоссе. Это было всего за полчаса до его смерти. Хоть ты и полная дура, но наверняка догадалась! Какой свидетель мог быть опаснее тебя?
– Но, Максим, – сказала я как можно мягче и даже, преодолев сопротивление, назвала его по имени, – но, Максим, ты же знаешь, что я близорука… Тебя я, конечно, узнала, узнала по походке, по характерным жестам, просто потому, что тебя я не могла не узнать, но кто был в машине – я не видела!
Он отшатнулся от меня, выпустил мое плечо и закричал тонко и страшно:
– Не видела? Значит, все зря… Но теперь уже поздно, все равно поздно, теперь ты все знаешь… Да, в конце концов, какая разница…
– Да, – подхватила я с ненавистью, – какая разница, четыре трупа или пять? Одним убийством больше, одним меньше!
Он пришел в себя и снова шагнул ко мне с ножом в руке. И тут у него за спиной я увидела Алика. Его лицо было искажено страхом за меня. Не веря своему счастью, я постаралась, чтобы на лице у меня ничего не отразилось. У меня появился шанс, хотя где ему, такому рыхлому и неспортивному, справиться с вооруженным убийцей. Я отвела от него глаза и заговорила быстро, умоляя Максима пощадить меня, не трогать, вспомнить, как мы были счастливы… Не помню, какую чушь я несла. Максим был взвинчен, возбужден и не замечал ничего вокруг.
Алик осмотрелся в поисках тяжелого предмета – это заняло не больше секунды. Он схватил доску, оставленную ремонтниками, и изо всех сил ударил ею ненавистного «пингвина». Удар пришелся по спине и по шее; убийца покачнулся, повернулся к Алику и пошел на него, размахивая ножом. Алик несколько раз ударил его доской и выбил нож у него из рук, тот вскрикнул и побежал. Когда он выскочил в коридор, Алик хотел было броситься за ним, я тоже, но вдруг покачнулась и упала на пол. Алик подскочил, поднял меня, с тревогой заглянул в лицо:
– Маринка, ты ранена? Что это? – Он показал мне свою окровавленную руку, которой только что прикоснулся к моей шее.
– Ничего, Алик, это просто царапина, скорее за ним.
Мы выскочили за дверь и заметили в конце коридора неуклюжую фигуру «пингвина». Он бежал медленно, видно, ему мешал неудобный костюм. Потом он свернул в дальнюю комнату. Когда мы добрались до нее, то увидели, что «пингвин» стоит посреди комнаты, и во всей его позе была какая-то растерянность и испуг. Он вертел головой, как будто не понимал, где он и что здесь делает, и поднимал свои руки-крылья, с удивлением их разглядывая. Увидев Алика, который, размахивая доской, подбегал к нему, «пингвин» вскрикнул и попытался убежать – неуклюже, как настоящий пингвин, переваливаясь и спотыкаясь. Он побежал от Алика в единственном свободном направлении – к окну. Я ахнула – окно было распахнуто настежь, подоконник очень низкий…
– Стой! – крикнул Алик и остановился сам, давая понять, что не будет преследовать «пингвина».
Но «пингвин», не оглядываясь и не тормозя, с разгона перевалился через подоконник и с громким криком полетел вниз. Алик застыл посредине комнаты. В наступившей тишине я услышала только стук упавшей на пол доски.
Все поплыло у меня перед глазами, я видела перед собой только лицо Алика. Он спас меня от смерти, несмотря на то что я ему наговорила ужасных вещей. Вместо того чтобы бежать от меня без оглядки, он, не подумав, что я сумасшедшая, прибежал меня спасать. Жалкая слепая дурочка, как я могла подумать такое про Алика?! Что я наделала!
Я подошла к нему, шатаясь:
– Прости меня, прости!
По щекам текли слезы, руки тряслись. Комната наполнилась народом, вокруг бегали и суетились какие-то люди, я ничего не замечала, только прижималась к Алику и повторяла как заведенная:
– Прости меня!
Он ничего не отвечал, только обнимал меня крепко и гладил по голове. Как-то незаметно мы оказались у окна, Алик пытался посмотреть вниз, но так, чтобы я этого не заметила. Но я почувствовала, когда он вытянул шею, и повернулась тоже. Внизу лежала черно-белая масса. Присмотревшись, я заметила бурую лужу вокруг головы мертвого «пингвина».
– Господи! – Я опять вцепилась в Алика.
– Не смотри, милая, не надо.
Он говорил со мной очень ласково и спокойно. Там, внизу, уже стояли машины милиции и «скорой помощи», приходили и к нам наверх какие-то люди, пытались меня о чем-то спрашивать, но я вцепилась в Алика и только мотала головой. Потом нас отвели в кабинет директора фирмы, прислали врача, он хотел сделать мне укол, но я не далась, так что он только заклеил пластырем царапину на шее. Алик попросил принести воды, а сам терпеливо объяснил мне, что нужно ответить на вопросы милиции и тогда нас отпустят, и он отвезет меня домой.
– Не хочу домой, я с тобой, – заплакала я.
– Ну хорошо, хорошо, но сейчас ты должна рассказать все людям из милиции.
И я рассказала, что то, что лежит там, во дворе, в дурацком костюме пингвина, является на самом деле Максимом Костровым, депутатом Государственной думы от партии «зеленых». Он хотел меня убить вот этим ножом, да, который тут лежит. И признался мне в убийстве еще четверых человек, нет, даже пятерых. Он убил журналиста Подрезова, потому что тот его шантажировал, а потом уничтожал свидетелей – Ларису Гребенюк, потому что она знала про их общие с Подрезовым дела, Подрезов расспрашивал ее про Максима; Ивана Ладуненко, потому что тот случайно видел его вместе с Подрезовым, потом Лифарева, с помощью которого Максим прокручивал свою грандиозную аферу с деньгами на очистные сооружения. И уже потом он убил Ольгу Головко, свою любовницу, на квартире которой он встречался с Подрезовым. Таким образом, он устранил всех, кто в нашем городе так или иначе мог связать его с убийством журналиста Подрезова.
– Если у вас нет вопросов, то можно нам уйти?
Милиционер ответил, усмехаясь, что у него миллион вопросов, и не только у него, но он видит, в каком я состоянии, и подождет до завтра, тем более что сейчас уже ночь, пусть только я скажу: а за каким, простите, чертом Кострову понадобилось убивать меня? Чем я-то ему помешала?
– Он вбил себе в голову, что я видела его, когда он садился в машину к Подрезову за несколько часов до убийства.
– Вы действительно его видели?
– Его – да, но больше никого. У меня не очень хорошее зрение, Максима я узнала, потому что он был мне знаком, но больше никого не увидела.
– А он не знал, что у вас плохое зрение?
– Не знал, я никогда не носила при нем очков.
Опер только махнул рукой и не стал спрашивать почему. Только тут до меня дошло, что за всеми трагическими случайностями, которые произошли со мной за последние несколько недель, стоял Максим. Сколько раз за последнее время я могла умереть!
Тяжеленная металлическая стойка в архиве под библиотекой, которая, по образному выражению нашего проректора по хозяйственной части, сто лет на месте стояла, а Мариночка бежала, коленочкой задела, стоечка упала и разбилась! Кстати, за это я ему при случае отомщу.
Потом какая-то машина с затененными стеклами там, на стройке, явно хотела меня сбить. Потом случай в лифте. Сосед Борис спас мою жизнь, прикоснувшись к кнопке протезом. Если бы я нажала ее пальцем, хватануло бы током насмерть!
И потом, когда мы были с Максимом наедине в той квартире. Ведь он собирался меня убить. Если бы судьба не подсказала мне наговорить ему с три короба про то, что я проболталась сестре о нашем свидании, мне бы точно не уйти из той квартиры живой. Господи, и как же я подставила бедную Аньку! Ведь он мог убить и ее, тогда Дашка осталась бы сиротой. От этих мыслей меня начала бить крупная дрожь, и я опять прижалась к Алику, стуча зубами. Опер понял, что больше он от меня ничего не добьется. И велел врачам из «скорой» везти меня в больницу. Я вцепилась в Алика, и оторвать его от меня мог только подъемный кран.
– Не бойся, Маришка, поедем, я все улажу, – шепнул он мне.
Нас погрузили в машину, но по дороге Алик уговорил врача подбросить нас до его дома, потому что в свой я ехать отказывалась, а к нему в центр было близко. Видя, что я не бьюсь головой о стену и могу идти своими ногами, врач согласился.
