Вован.
– Ну тебя, начало же одинаковое. Вот и заклинило.
– Ты бы отдыхал сейчас побольше, Демьян. Тебе восстанавливаться надо, похоже.
Пока парни взяли паузу, Игнат успел включить на телефоне диктофон и прислонить его к двери, чтобы записать как можно больше. Надо же, столько времени рядом жил, а не знал, что Люба так любила фрукты, да ещё и не любые, а определённого цвета и размера. Он ни разу не видел, чтобы она ела что-то, кроме зелёных кислых яблок.
А Демьян тем временем надиктовывал:
– Сделаешь вечером салат из банана, авокадо, груши, винограда и манго. Она знаешь, как прикольно ест: кусочек фрукта зажимает в ручке, высасывает из него сок, а кожуру выкидывает. А потом счастливая летает по квартире и визжит от радости. Милая моя, обожаю.
– Игнат, – услышал парень голос Любы. – Врач сказал, что ничего страшного. Можно навестить. Ты со мной?
– Нет-нет, мне срочно по делам надо, – сказал парень и сразу куда-то побежал.
Люба равнодушно пожала плечами и приоткрыла дверь в палаты.
Демьян и Вован не смотрели на дверь. Они продолжали разговаривать, стоя у окна и наблюдая, как два воробья громко ссорятся, распушив перья.
– Ты как еду поставишь, не уходи сразу. Она свои дела делает через полчаса после еды. У неё кишечник короткий.
Любе стало интересно, о ком шла речь: о каком-то женском существе, но явно не человеке. Девушка затаилась у входа и прислушалась.
– Она после еды летает немного, а потом садится мне на плечо и теребит мочку уха. Такое умиротворение: нет никаких заговоров, Марго, завистников. Я даже представить себе не мог, что такая кроха столько счастья приносит.
– Пригласил бы лучше Любу… – сказал Вован. – Всё не в одиночестве вечера коротать.
– Любу? Да она же ненавидела меня. Знаешь, я, когда ей цветы отправлял, долго думал, подписаться или нет, а потом выбрал сонет Шекспира. Лучше классика никто не скажет, – в голосе прозвучало какое-то сожаление. – Впрочем, всё в прошлом. Ей уже до меня дела нет. Сам знаешь.
Люба слушала разговор друзей, затаив дыхание. Значит, он её любил? Так почему молчал? И зачем он проводил вечера в одиночестве, когда все знали, что он жил с Марго. Не Маргарита же летала по квартире, ходила в туалет через полчаса после еды и дёргала его за мочку уха.
– Демьян, ты это… – замялся Вован. – Ты прости, мы с Жекой и Барби тоже ей цветы послали и тоже без подписи. Ну, чтобы она думала, что от тебя.
– А третий от кого? – раздался за их спиной голос Любы.
Молодые люди синхронно обернулись. На лице Демьяна расползлась какая-то кривая улыбка. Словно он был рад и отказывался верить своим глазам.
– Люба? Ты? – спросил он и сделал шаг вперёд.
– Нет, лохнесское чудовище. Конечно, я. Ты как? Свят сказал, что ты в коме. Вот, пришла…
– Попрощаться? – спросил Демьян с издёвкой. – Узнала, что умираю, и сразу кинулась в объятия к другому. Можешь передать своему благоверному, что черепушка у меня чугунная, так что не дождётесь, – холодный взгляд синих глаз пронзил её насквозь.
От такой несправедливости девушку обуяла ярость. Она за него переживала, а он… Да как он посмел вообще?! Что за идиотские претензии? Он права на них не имел:
– Что, престарелая тётушка тебя покинула, и ты решил на меня переключиться? Так знай, ЗАСОСОВ, у меня тоже гордость есть! Я не какая-то там балалайка. Вот! Забирай свои фиги и на фиг ты мне сдался!
Девушка небрежно швырнула на кровать пакет, повернулась на каблуках и выскочила.
Демьян недоумённо посмотрел на Вована:
– Что это с ней?
– Признание в любви, – спокойно констатировал друг.
– А… – протянул Демьян. – Хорошо ещё, что она без приёмов из бокса мне призналась.
В палату снова влетела Люба, не переводя дыхание, она выпалила:
– Ты напыщенный индюк! За тебя переживают, а ты, ты… лось здоровый, в больнице валяешься! Да там Пётр Иннокентьевич так классно ведёт бывший твой проект. Ненавижу тебя. Фиг тебе, а не фиги! – она схватила пакет и снова выскочила из палаты.
– А что сейчас было? – Демьян удивлённо приподнял бровь.
– Ей плохо без тебя и она переживает за проект. Боится, что не ты…
Но договорить не дало очередное эффектное явление Любы:
– Ты… Ты…
– Лось здоровый, напыщенный индюк, а ты не балалайка. А ещё ты не можешь определиться с какими-то фигами, – со смехом проговорил Игнат.
– Точно, я подачками не питаюсь! Забирай свои фиги и проваливай! – Люба в очередной раз кинула пакет на кровать.
– Куда? – спросил Демьян.
– Что куда? – Люба уже схватилась за дверную ручку, как этот простой вопрос застал её врасплох.
– Куда мне проваливать из больничной палаты? Ты, я так понимаю, сейчас к своему соседу под крылышко побежишь, а мне куда? К вам?
– Нахал! Борзописец! Паяц! – Люба нахмурила лоб, словно припоминала, какой эпитет можно ещё придумать молодому человеку. Сейчас бы Изольду, вот у неё шикарный словарный запас оскорблений-выкрутасов.
Демьян тем временем сделал несколько шагов и оказался напротив девушки. В его глазах плясали бесовские искорки. Он улыбался. И только она открыла рот, чтобы выдать очередную тираду, как он прижал её к себе и впился в её губы.
Люба оттолкнула его, влепила пощёчину и красная, словно её долго держали на солнце, выскочила из палаты, пытаясь через силу спрятать улыбку. Но губы предательски сами растягивались от уха до уха.
– Вот таким образом мне в любви точно ещё никто не признавался, – проговорил он, поглаживая щёку. – Как ты думаешь, она ещё вернётся?
– Не знаю, – пожал плечами Вован. – Женщина всегда думает, что она не всё сказала, а мужчина думает, что всё уже услышал.
Демьян услышал торопливые шаги по коридору. Встал напротив, распахнул руки, чтобы принять Любу в свои объятия.
Медсестра раскрыла дверь и ввезла систему для капельницы…
Следом он услышал рассерженный голос Любы:
– Не успели помириться, как ты
