кому конкретно и, видя, что в этот раз офицеры приехали «мирные», спокойно уселся на маленькую скамеечку у окна.
– Ехать пора, – сказал Келлер. – Вам, коль до города надо, стоит поторопиться – скоро снова начнется пурга. А мне, – он сплюнул на давно не метенные доски пола, – путь-дорога к Мануйлову – снова счастья попытать! В который, черт меня возьми, раз…
Глава XV
Азаревич засобирался в обратный путь. Уже начинало смеркаться, и, хотя отсюда до тракта на Благовещенск было даже по усиливающейся пурге самое большее полчаса хода рысью, нужно было спешить. Воролов повыше поднял верблюжий воротник полушубка и вышел наружу.
Конь нетерпеливо задергал повод и захрапел, предчувствуя возвращение домой.
– Что, брат, умаялся? – Азаревич потрепал коня по шее. – Знаю, знаю, пора в обратный путь! Достаточно на сегодня путешествий…
К посту в сопровождении пары казаков подъехал плотный бородач в форме старшего урядника. Он спешился, проводив Азаревича внимательным взглядом, и вошел в избу.
Конь, много раз за время своей службы на полковой конюшне ходивший по этому пути и потому не нуждавшийся в том, чтобы его направляли удилами и стременем, вынес своего седока с быстро заносимых снегом тропинок на широкую благовещенскую дорогу, и теперь до заставы оставалось не более пяти верст. Здесь обычно было оживленно, и по тракту ежедневно катились десятки и десятки больших грузовых подвод, возков и саней. Но сейчас дорога была пуста. Пурга внезапно стала успокаиваться, и потому ехать в стремительно надвигающихся сумерках стало немного легче и приятнее.
Азаревич спешил в театр. Беседа с Келлером усилила его подозрения.
Штабс-ротмистр с уверенностью поведал Азаревичу о понижении Келлера в чине из-за инцидента на прежнем месте службы. Сам же Антон Карлович сейчас этот факт начисто отрицал. Ошибка? Недопонимание? Оговорка? Непохоже… Нежелание обсуждать свое прошлое? Тоже вряд ли. До сих пор воролову всегда удавалось прочесть обман на лице своих собеседников…
Показания штабс-ротмистра и рассказ самого Келлера явно расходились.
«Наш поручик путается в своем жизнеописании? – спрашивал себя Азаревич. – А если он просто не знает, что тот, другой, был разжалован из-за неприятного происшествия? Ведь такое о себе вряд ли сразу выложишь первому встречному собутыльнику за трактирным столом…»
Теперь яснее проступали и очертания его вероятной жертвы: Наталья Николаевна, предмет необузданной страсти Келлера – вот кого нужно немедленно увидеть! А перед этим – побеседовать с Порфирием Ивановичем, вызнать, когда и как в труппе появился этот немец. Здесь определенно понадобится союзник…
Внезапно впереди Азаревич увидел какое-то темное пятно. Подъехав ближе, он разглядел на краю дороги маленький запорошенный снегом черный возок без лошади. Рядом, громко бранясь, копошился извозчик.
– Слава богу, что хоть кого-то здесь встретил! Вот ведь досада какая, вашество! До города – всего ничего, и теперь ни вперед, ни назад!
Азаревич спешился и осмотрел ногу маленькой коренастой лошадки, бившейся в сугробе на обочине дороги.
– Да, дело плохо! – протянул он. – Куда ж ты смотрел, дурья твоя башка? Угробил только лошадь…
– Да дороги-то какие, ваше превосходительство: то яма, то канава, то рытвина, то еще какая напасть. И снег в глаза – ни бельмеса не видать! Вот в поворот не вошли да в сугроб и влетели!
– Твоя хоть лошадь-то иль хозяйская?
– Хозяйская, – извозчик сплюнул в снег.
– Это, брат, паршиво: хозяин-то, чай, по голове тебя за лошадь не погладит…
– Порфирий Иванович? Этот, поди, и вовсе шкуру спустит!
Азаревич поднял взгляд на сникшего возницу:
– Так ты у антрепренера благовещенского театра на жаловании? Один возвращаешься?
– Если бы! Наталью Николаевну домой везу, певицу! Не слыхали-с? У ней опера завтра, а тут вот такая оказия! Столько-то на морозе проторчать! Хорошо, если и вовсе с горячкой не сляжет!
Азаревич бросился к возку.
Сколько они здесь стоят? Кучер-то бодрый, но он привык, ему все нипочем. А вот девушке даже час просидеть в таком всеми ветрами продуваемом ящике посреди заносимой снегом дороги – такое удовольствие может плохо кончиться.
Он дернул дверь. Та не сразу поддалась, но потом от сильного рывка с треском распахнулась.
Выглянувшая в эту минуту из-за облаков луна сквозь маленькое квадратное окошко в противоположной дверце осветила бледный, почти прозрачный профиль Натальи Николаевны. Она отрешенно смотрела в черную стенку. Большое пахнущее конским потом серо-синее пончо, всегда хранившееся в экипаже для защиты лошади или возницы от стужи, укрывало актрису до ворота, оставляя снаружи лишь тонкую шею, закутанную в оренбургскую пуховую шаль.
– Наталья Николаевна, мое почтение! С вами все хорошо? – Азаревич увидел, как девушка еще пару мгновений просидела неподвижно, будто слова, к ней обращенные, полетели вниз, в какой-то глубокий колодец, но затем вдруг вздрогнула и медленно, словно нехотя, повернула к нему голову.
– Петр Александрович? – прошептала она. – Боже! Я думала, что мы никого уже не встретим здесь в такой час…
– Я попрошу вас выйти, иначе вы совсем озябнете.
– Там снаружи вьюга! Я так не хочу…
– Выходите, Наталья Николаевна! Не беспокойтесь, мы сейчас все устроим. Только выходите!
Она все медлила. Тогда Азаревич запрыгнул на подножку и оказался внутри. Возок был маленький, низкий и темный, от бескрайнего пончо тут было совсем тесно. Несмотря на то, что ветра с мелким снегом здесь не было, стены на ощупь были ледяные, а при дыхании изо рта клубился пар.
Азаревич достал из кармана фляжку. Теперь он был благодарен часовым за предложенный ханшин: это позволило ему сохранить в целости свой коньяк – такую же важную вещь при вылазке за пределы города в этих местах при подобной погоде, как нож, веревка или оружие.
Вынув из горлышка пробку, он протянул флягу Наталье Николаевне:
– Отпейте немного!
Она виновато улыбнулась:
– Я не хочу… Честное слово, мне тепло, чуть щеки только горят и ладони. Даже жарко…
– Пейте!
Девушка сделала из фляги глоток и закашлялась.
– Еще! – скомандовал воролов.
Она послушно задержала дыхание и снова сделала большой глоток, на этот раз только задрожав всем телом.
– Теперь пойдемте! Я отвезу вас.
Наталья Николаевна сунула руки в муфту и послушно вышла из возка. Тяжелое пончо зацепилось за подножку, но Азаревич освободил его, и край грубого серого полотна упал на снег.
Петр Александрович бросил фляжку кучеру:
– Держи, голова садовая! Я пришлю к тебе солдат. Мы будем у заставы примерно через час, и через пару часов к тебе придут на помощь. С коньячком не замерзнешь! Только не сиди не месте и не засыпай!
– Коньячок-с? – кучер потряс фляжкой. – Благодарствуйте, вашество! С ним не пропаду, – он вынул пробку из фляжки. – Добрый коньяк!
