говорить иначе, сейчас это будет выглядеть, что придумываю себе оправдание.
— Входите, товарищ курсант, вас ожидают, — из раздумий выдернул голос адъютанта, и я шагнул в кабинет. Зайдя немного опешил. В кабинете оказался не только начальник училища, но и подполковник, снимавший мои показания и заместитель генерала, вроде по воспитательной работе.
— Курсант Провоторов! — представился, вытянувшись по струнке.
— Проходи, курсант, проходи, — спокойным, повелительным тоном произнёс генерал, — присаживайся, — и что меня насторожило, так это последняя фраза. Какому-то курсанту предлагают присесть за стол вместе с генералами, пусть там и один подполковник, но должность-то у него генеральская.
— Постою, товарищ генерал, — ответил, немного расслабившись.
— Дело твоё. Как здоровье?
— Хорошо, товарищ генерал, здоров, — я полез в карман достать документы о выписке, но меня остановили.
— Не надо, товарищ курсант, документы отдадите начальнику курса. У тебя есть вопросы, предложения? Не думаю, что просто так, напрямую, минуя непосредственного начальника прибыл ко мне.
Я смотрел на офицеров, пытаясь понять их отношение к произошедшей трагедии. Гибель курсанта, пусть и вне пределов училища, при выполнении непрямых обязанностей, но это всё равно трагедия для учебного заведения. Я всматривался в их лица, ловя изменения в интонации голоса, в мимике лица и сигналы невербальных жестов, но кроме непомерного честолюбия и рационального расчёта ничего не рассмотрел. Читая книги, изучая историю, я много думал, каково офицерам отправлять на верную смерть солдат, зная, что у него есть семья: отец, мать, жена, дети и с содроганием понимал, что, достигнув определённого офицерского уровня и мне предстоит решать, кто останется жить, а кто сгинет, исполняя приказ.
— Товарищ генерал, у меня просьба, — произнёс, для себя решив, что не могу так. В гибели Кота я винил себя, что не остановил его, что не поспешил за ним, что не прикрыл его собой или по крайней мере не погиб вместе с ним. Так было бы лучше… лучше для меня. Всю дорогу в училище я думал о друзьях, о сокурсниках. Но ловя на себе недовольно-удивлённые взгляды понял, здесь я чужой. Меня обратно не примут. Не будет дружеских подшучиваний и насмешек, не будет доверительного отношения со стороны сокурсников. Всё будет по-другому, не так как раньше. Прошлого не вернуть.
— Не тушуйся, просьбу рассмотрим, — сам и не заметил, как застыл на несколько мгновений.
— Разрешите подать рапорт об отчислении из высшего учебного заведения с зачислением рядовым в действующую часть, — выпалил на одном дыхании. Мечта стать офицером становилась призрачной, ну и пусть.
«Пусть не стану офицером, но солдатом — лучшим солдатом я всё равно стану», — в мыслях успокаивал себя.
— Курсант Провоторов! — от генеральского рыка вытянулся по струнке, — ты точно здоров?
— Так точно! — ответил бодро и чётко.
— Тогда выйди! Подумай пять минут, а потом вернёшься, я приглашу! — лицо генерала раскраснелось. Он едва сдерживал себя, чтобы не закричать.
Подчинился. Развернувшись кругом, открыл дверь и вышел из кабинета…
— Что это было? — удивлённо спросил Логинов.
— Это тебе лучше знать, товарищ полковник, ты же мой зам по воспитательной работе, вот и объясни, что с курсантом? Я ходатайство составил, чтобы ему медаль вручили. Боевую награду не дадут, по статуту не положено, а вот ведомственную «За личное мужество» с начальником ГУВД договорился, присвоят.
— Так это вроде орден, — вступил в разговор Кузнецов.
— Боевой — орден, а в полиции, МЧС и других службах — медаль. Так, мы отвлеклись. Товарищи заместители, что молчите⁈ Отвечайте, что с курсантом не так?..
Я вышел из кабинета и осторожно, чтобы не хлопнуть, закрыл за собой дверь. Адъютант непонимающе уставился на меня, так как я продолжал стоять возле двери.
— Сказали подождать пять минут, вызовут, — пояснил, почему не ухожу из приёмной, а так и стою.
— Лучше отойди, а то, кто выйдет — зашибёт, — предупредил молоденький лейтенант. Я сделал пару шагов, остановился у стульев, но присаживаться не стал, хотя ноги и гудели.
— Разрешите лист бумаги? — обратился к адъютанту. Он молча указал на стоявший отдельно стол и сложенную там стопку чистых листов. На его лице прочитал сочувствие. Уселся за стол. Видимо часто, сидя здесь за отдельным столом, пишут рапорта. И стопка бумаг подготовлена, и ручки в резном стакане…
Раздался сигнал селектора. Адъютант бодро вскочил, одновременно хватая трубку.
— Да, здесь. Слушаюсь! — отчеканил он и кладя трубку, обратился ко мне, — проходите, вас ожидают.
Я как раз дописывал рапорт, ставя свою подпись.
— Разрешите?
— Входи, курсант, — вместо генерала ответил подполковник. — Рассказывай, что произошло и почему хочешь бросить учёбу? И не надо говорить про неуспеваемость, что устал, что стал пацифистом.
— Никак нет! Пацифистом не стал и успеваемость в полном порядке! — ответил, глядя прямо в глаза подполковнику. Именно он продолжал разговор.
— Тогда почему, ответь?
Я стоял и не знал, как ему объяснить. Сказать, что в моём сознании всё поменялось. Поменялись приоритеты, поменялись цели, поменялось… нет, не мировоззрение, но я не хочу оставаться в стороне, когда наши парни гибнут на войне при выполнении воинского долга, что виню себя в смерти Кота — Кости и не имею морального права сидеть и ждать, когда наш курс выпустят и отправят в действующую воинскую часть. Ничего не отвечая, молча, протянул написанный рапорт.
— Что это? — взял лист бумаги подполковник, мельком взглянул и передал начальнику училища, — на ваше имя, товарищ генерал.
Генерал взял рапорт, видно было, что он несколько раз прочитал написанный текст: глаза бегали по тексту, возвращаясь к началу.
— Ты уверен, товарищ курсант? — вот чего-чего, а такого вопроса не ожидал. Предполагал, что меня вновь выставят за дверь, дадут дополнительное время подумать или просто порвут рапорт и отравят в расположение.
— Так точно! — ответил, как можно увереннее.
— Хорошо, рассмотрим. Свободен.
Уже развернулся на сто восемьдесят градусов, как услышал:
— Товарищ курсант, подождите меня в приёмной. Есть несколько вопросов, — резанул холодный тон Кузнецова.
Вновь вышел. Адъютант уставился на меня.
— Сказали подождать, — пояснил, почему не ухожу.
Через пару минут вышел Кузнецов:
— За мной!
Подхватил оставленную в приёмной сумку. Думал, подполковник начнёт ругать за неуставное снаряжение, но обошлось. По коридору шли молча. Я следовал за ним. Предполагал, что идём в расположение, к начальнику курса, но нет. Завернули в другое административное крыло и возле кабинета с надписью: «подполковник Кузнецов С. А.» остановились.
— Входи, — подполковник открыл дверь и пропустил меня внутрь, — присаживайся. Разговор долгий.
Уселся за приставной столик. Если честно очень сильно гудели ноги.
— Знаю, что винишь себя за гибель товарища. Но такое случается и неизвестно сколько раз ещё случится. Не смотри на меня так. Я твоё личное дело не один раз прочёл и хранится оно отдельно ото всех. Помнишь Петра Ивановича? Да, это тот, кто советовал тебе поступать именно в общевойсковое училище. Так вот, он и советовал обратить на тебя внимание. У тебя высокие морально-этические нормы, а твой психотип… Ладно. Знаю, что переубеждать тебя смысла нет, а «ломать» — поздно. Я это генералу и сказал. И он согласился с моими доводами. Так что твой рапорт удовлетворят, но позже. И отправят тебя не в боевую часть, — на этих словах я встрепенулся, попытался встать, но услышал, — успокойся! Присядь! Через пять дней из училища отбывает первая партия отчисленных за неуспеваемость, их четверо. Всех их переводят из высшего военного училища в среднее, для прохождения сержантских курсов. После курсов попадёте в действующую армию. Удовлетворён?
Я кивнул.
— Вот и хорошо. Завтра приказом начальника училища тебе присвоят звание младший сержант, но афишировать об этом не будут. Не будет ни построения, ни зачитывания приказа… да, чуть не забыл. Всё время до отправки ты будешь находиться в санчасти в карантине. Это не моя прихоть, на этом настоял товарищ полковник, чтобы не разлагать личный состав курса. Как понимаю, и ты не особо горишь желанием встречаться с сокурсниками. Но это твоё дело. Так, вроде всё. Вопросы?
Подполковник излагал грамотно, по делу и у меня вопросов не возникло.
— Если нет вопросов, пойдём в санчасть…
Как же долго тянется время! Когда занят, не замечаешь, что день прошёл, а здесь, сидя практически взаперти и заняться было нечем. Сидел, читал, что приносили из библиотеки. Ел, спал. Несколько раз ко мне пытались прорваться Мышь и Серый, но после отбоя карантинный блок закрывали, а в дневное время в санчасти постоянно кто-то находится из офицеров и пройти незамеченным невозможно. Как-то ночью, после отбоя мы стояли, смотрели друг на друга через оконное стекло. Они говорили,
