У порога, в темной прихожей, Вера Ивановна интимным шепотом объявила, клонясь к самому уху председателя:
- Пельмени сегодня!
Пахло от женщины горьковатыми духами и теплой домашностью, у живота обеими руками она держала большую супницу, прикрытую вафельным полотенцем, и томно улыбалась, крашеные ее ресницы часто подрагивали. Председатель подхватил супницу, коснувшись нечаянно мягких пальцев гостьи.
- Поставьте это на стол, Сидор Иванович.
- Что поставить?
- Пельменя.
- А, да! Конечно. Напрасно вы. Вера Ивановна, дорогая, опекаете меня, неловко ведь, поймите. И люди, опять же...
- Что люди, Сидор Иванович?
- Ну это. Всякое могут придумать; злые языки, как давно сказано, страшнее пистолета.
В глазах женщины, больших и влажных по причине умиления, испытываемого от собственной доброты, мелькнул огонь сукой и дерзкий, подбородок ее двинулся вперед с неукротимостью:
- Плевать я хотела на всякие там пересуды! "Да! - подумал Ненашев, вжимая голову в плечи. С ней шутки плохи: любому сдачи даст по скуле с оттягом, весьма, понимаешь, решительная особа!"
- А муж? - с печалью в голосе поинтересовался хозяин, теребя седую шевелюру. - Ваш муж.? Вы бы с ним приходили, что ли...
- Мой муж не ревнив, Сидор Иванович.
- Ага, ясна. - Нечего Сидору Ивановичу ясно не было, он стоял поникший и вяло перетаптывался.
Гостья взяла инициативу на себя:
- Я не ужинала, так поужинаем вместе, тем более сегодня - суббота.
- Ага, суббота. Да ради бога, прошу!
- На кухне будем или в зале?
- Как будет угодно, распоряжайтесь, у вас, знаете, ловко все получается, я ведь неловкий.
- Все вы, мужики, одинаковые. И по рюмке наждется?
- Есть и по рюмке, это добро у меня всегда имеется - на всякий случай.
- В одиночестве не пьете? А то ведь когда человек в одиночестве наливается, пропащее дело.
- Нет, что вы! Избави бог. Я и в компании не особый мастак по этой части - организм не принимает, насиловать себя приходится, нет, знаете, такого таланту.
- Будь он проклят, талант этот!
- Оно верно. Так вы, пожалуйста, уж займитесь столом-то, я пока кое-какие консервы распечатаю. А Василия вашего нельзя позвать, втроем-то оно и веселее бы?
- Мой Вася занят - поросятам пойло варит. И нечего ему тут сшиваться. У него как раз талант, которого у вас нету - на водку талант.
- А, понимаю. Вроде бы не замечал такого за ним.
- Где вам заметить: на работу выходит - и ладно.
"Я к нему, конечно, не принюхиваюсь, нет у меня такого навыка!" - подумал Ненашев и вслух сказал:
- Вы тут, значит, распоряжайтесь, а я - на подхват. Ага, еще кто-то, по-моему, к нам идет? - Сидор Иванович пальцем отодвинул занавеску и увидел возле калитки мужчину, который нашаривал запор, слепо уставясь в небо. Вера Ивановна скривила губы, дебелое ее лицо выражало разочарование.
- Вы без гостей ну прям не можете?
- Я никого не звал, Вера Ивановна, уж поверьте! ("Еще и оправдываюсь перед ней. Чего это оправдываюсь-то?")
Супница с пельменями, стоявшая на столе, распускала дух теплый и манящий, навевала неодолимое желание сесть за ужин я кругу единомышленников, выпить маленько для поднятия настроения, а после обязательным порядком вполголоса, этак раздумчиво и душевно, исполнить народную песню. Хозяин повеселел, потому что третий, кем бы он ни был, разряжал обстановку. Третьим оказался следователь по особо важным делам из области товарищ Ольшанский. Он ступил через порог, вежливо поклонился и поставил черный портфель в уголочек.
- Я не помешаю?
- Не помещаете? - Ненашев радушно повел рукой. - У нас тут как раз пельмени.
Вера Ивановна издала свой вдох-выдох, села на диван (встречали Ольшанского в горнице) и целомудренно оправила платье на коленях. Одета она была празднично, губы ее были ярко накрашены.
- А у нас как раз пельмени!
- На троих не хватит! - отрезала Вера Ивановна и пристально поглядела на шелковый абажур в виде корзины. Следователь поспешил успокоить женщину:
- Должен заметить, что я сыт. И вообще я на минутку. Вижу, не ко времени явился.
- Да вы без церемония, пожалуйста! - всполошился Ненашев ("уйдет ведь парень!"). Вера Ивановна тут вот шефство взяла надо мной, беспокойство от доброты своей природной проявляет: вы, говорит, холостой и плохо питаетесь. Да. Так вот, сегодня у нас пельмени. Проходите, располагайтесь. Компанию составите. И о делах поговорим.
Ольшанский коротко, с пониманием, улыбнулся, осторожно поглядел на женщину и сел.
- У меня к вам несколько вопросов, Сидор Иванович.
- Сперва поужинаем, вопросы - потом.
Глава четырнадцатая
1
Сидор Иванович надел по случаю торжества, правда, неизвестно какого, белую сорочку и даже повязал галстук - для антуража. Он собирался с мыслями, чтобы произнести тост такого, в общем, порядка: вот мы собрались здесь без причины, просто так. И это хорошо - собираться просто так и доставлять друг другу радость общения. Мы - уже коллектив. А коллектив, если он к тому же и дружный, большая, знаете ли, сила. Ну, и дальше в том же духе.
Председатель Ненашев встал, отодвинул рукой стул, поднял рюмку, однако тост свой произнести не смог: в дом без стука ввалился бухгалтер Гриша Суходолов, встал перед празднично убранным столом и паралично вытаращился, под мышкой Гриша Суходолов держал черный картон, в руке у него был спекшийся кусок то ли металлический, то ли из пемзы, то ли из белого камня, похожего на известку. Особо, видимо, бухгалтер был удивлен присутствием на данный момент в холостяцкой квартире Сидора Ивановича своей заместительницы - Веры Ивановны Клиновой, которая, кстати, и не Повела бровью, когда появился здесь ее непосредственный начальник.
Председатель Ненашев поставил рюмку перед собой, огорченно поднял брови: Гришка нарушал гармонию и портил аппетит.
- Садись! - приказал Сидор Иванович со строгостью.
- На четверых и вовсе пельменей не хватит! - отрезала опять Вера Ивановна и выдернула из рукава нежно-розовой мохеровой кофты куриное перышко, попавшее туда, вероятней всего, из подушки. - Я на четверых не рассчитывала.
- Я не пельмени есть пришел, - ответил Гриша с достоинством и глянул на свою заместительницу коротко, но весьма сразительно. - Я - по делу сюда.
Следователь Ольшанский, не поднимая головы, крутил за тонкую ножку фужер (ему налили шампанского) и улыбался неизвестно чему.
- Ты садись, Григорий, пельмени вон стынут. Бухгалтер послушно сел к столу, плеснул себе в стакан малость вина и поставил между колен свой картон-телевизор, как вы успели догадаться, изготовленный в городе Атлантиде и со Знаком качества.
- Так можно начинать! - обратился Ненашев к собравшимся, пристально вглядываясь в хрустальную рюмочку, игравшую на свету сухим белым огнем. - Так вот. Собрались мы сегодня и случайно и, могу подчеркнуть, не случайно, - в этот момент Сидор Иванович заметил, что голова следователя Ольшанского так гладко прикатана, что блестит, будто черный камень, омытый водой. "Чем это он волосы мажет? - подумал хозяин дома. - Надо спросить, у меня вечно шевелюра врастык". Так вот. Случайно и совсем не случайно: нас собрала здесь душевность. Да. Так давайте выпьем за душевность. - Ненашев поднес уже рюмку ко рту, но замер, часто помаргивая. Он смотрел вверх. Присутствующие разом подняли головы и тоже забыли обо всем. Круглая шелковая люстра начала вроде бы обрастать сосулинами, плоскими и морщинистыми, как смятая фольга. Эти диковинные образования росли на глазах. Было такое впечатление, что шелк на люстре тает и сейчас, буквально через секунду, начнет падать, раскаленный, на головы собравшихся. Следователь Ольшанский бывал в переделках, поэтому, не теряя ни мгновения, выплеснул из своего фужера шампанское на люстру. Ни пара, ни шипения. Тишина. Вера Ивановна, всхлипывая, утирала лицо полотенцем: весь фужер без остатка достался ей. Следователь даже не взглянул на Веру Ивановну, даже не заметил, что она уже плачет. Председатель все-таки выпил свою рюмку, автоматически выпил, и закашлялся. Гриша Суходолов не погрузился в ужас, как прочие, он жевал пельмень и наблюдал благодушно за чудом, посетившим этот дом. Гриша объяснил гостям:
- Он новую технологию осваивает, - имелся в виду, само собой, пришелец.. Однако этой реплики никто не услышал.
Следователь Ольшанский спешно шарил по карманам, искал пистолет, чтобы в случае агрессии достойно защититься. Он знал: пистолета у него нет в наличии, но тем не менее он искал его - для острастки и на всякий случай. Вера Ивановна очень принципиально сжала губы, поднялась, полная достоинства, и неловко, чисто по-бабьи, выплеснула содержимое своего фужера в направлении Ольшанского. Замах был неточен, и лохматая струя, иззелена-желтая, почти без остатка вылилась на грудь Ненашева, на его белую сорочку. Вера Ивановна охнула, прижала кулак к носу, упала на стул. Тем временем люстра вздулась шаром, напузырилась, приняла грушевидную форму, она сорвалась с места и поплыла, качаясь, в темный угол комнаты. С потолка теперь свисал куцый провод с обгоревшими концами, в горнице, несмотря на то, что свет нарушился, было по-прежнему все видать: пузырь, путешествуя у потолка, источал сияние, меняющее окраску, словно был надут из мыльной пены.
