— Я погубил тебя, Камилла… Я один, — обезумев от горя, повторял Аталарих. — Я загляделся в твои дивные очи… и позабыл об опасности и… вот теперь смерть, Камилла… Камилла…
Но внезапно он почувствовал, как две мягкие теплые ручки обвились вокруг его шеи, как нежные теплые пальчики отнимают его руки от искаженного мукой лица.
Аталарих поднял голову и вторично позабыл все на свете. Камилла глядела ему в глаза, прекрасная, бледная и лучезарная, как богиня весны.
— Аталарих, — прошептала она. — Не плачь и не бойся… Я испугалась только в первую минуту, но теперь я уже не боюсь смерти… Умереть с тобой вместе… лучшего и большего счастья быть не может… Я благодарю Бога за то, что он подарил мне это счастье… Теперь я могу не стыдясь открыть всю мою душу, Аталарих… Ведь я люблю тебя, люблю безумно, страстно и… давно… О, как давно. Теперь мне кажется, что я всегда любила тебя. С первого взгляда… С тех пор, как мы встретились детьми… Обними же меня, мой возлюбленный. Дай мне прижаться к твоей груди и изведать блаженство целой жизни в последнем прощальном поцелуе… И тогда я умру, благословляя тебя, мой государь, мой повелитель, мое… блаженство…
В страстном порыве прильнули розовые губки девушки к похолодевшим губам юноши…
Это была минута безумного счастья, минута неописуемого блаженства. Одна из тех минут, за которые не жаль заплатить жизнью.
Аталарих позабыл все на свете. Он был счастлив, не замечая, как вода подымалась, затопляя лодку, не думая о неминуемой смерти. Он был счастлив, переживая минуты неземного наслаждения.
А лодка все наполнялась… Еще минута и утлые доски под ногами влюбленных заколыхались, но счастливцы, замершие в поцелуе, не поняли, не почувствовали даже грозного предвестника погружения…
Между тем на берегу крики ужаса становились громче. Со всех сторон сбегались придворные, дружинники, рабы и вольноотпущенные. С высоких террас дворца, так же как из храма Венеры, ясно видно было отчаянное положение короля, и скоро роковая весть достигла покоев Амаласунты. Гибель молодых людей была так очевидна, что никто не подумал бросится в лодку и поспешить им на помощь. Слишком ясно было, что никакая сила земная уже не успеет опередить или остановить воду, заполняющую лодку короля.
Одна Рустициана, отчалившая от берега раньше несчастного столкновения и находившаяся уже довольно далеко, отчаянно кричала: «Скорей, скорей»… Но старый Кордулло, взявшийся за весла, с ужасом глядел вперед, понимая, что его слабым силам не обогнать смерть, уже протянувшую руки к его любимой юной госпоже.
Дафницион отчаянно рыдала.
— Господи, мы опоздаем… — твердила она прерывающимся голосом. — Лодка уже раскачивается… Еще две минуты и она затонет…
— Боже, помоги мне… — страшным стоном вырвалось из груди несчастной матери. — Не карай меня, Господи, спаси мое дитя… Чуда прошу я, Господи… Услышь меня. Возьми жизнь мою за жизнь моей Камиллы…
А кругом тихо колыхалось синее море, отражая в себе небо. Косые лучи заходящего солнца золотили края бледно-лиловых перистых облаков. Вдали зеленели острова, точно громадные изумруды. Мириады бриллиантовых блесток прыгали по волнам. В воздухе носилось благоухание, долетающее от цветущих берегов лазурного моря. Безжалостная природа сияла вечной красотой, озаряя равнодушной улыбкой гибель двух прекрасных юных жизней.
Внезапно Кордулло выпустил весла.
— Все кончено… — прошептал он невольно и закрыл лицо руками.
С хриплым стоном свалилась Рустициана на дно лодки… Она боялась смотреть на стройные юные фигуры, слившиеся в последнем объятии.
Прошла еще одна минута, другая и… третья… — три вечности для ожидающих конца роковой трагедии….
Вдруг Дафницион, сидящая впереди, радостно вскрикнула.
— Госпожа… смотри… спасение…
— Где?.. Что, как?.. Спасение… — бессознательно повторяла несчастная мать, не открывая глаз.
— Да, да, госпожа… — в свою очередь радостно вскрикнул Кордулло. — Смотри… Вот там биремма… Моряки услышали наши крики. Смотри, как они мчатся на помощь… Эти поспеют, с Божьей помощью… Смотри, смотри, госпожа, поспели… Благодари Бога за спасение дочери…
И точно, легкое военное судно быстрее птицы летело прямо на «Иглы Амфитриды». Ровно и уверенно разрывали прозрачную воду сорок восемь широких весел. На палубе стоял молодой готский воин, простирая руки к своему королю.
— Алигер… Брат Тейя! — радостно вскрикнул Аталарих, узнавая судно и командира. — Сюда, Алигер… Мы спасены, Камилла… Сюда, ко мне, верные готы…
Лодка, наполненная водой, сильно накренилась и стала погружаться, но биремма была уже возле нее. Десятки рук подхватили Аталариха и Камиллу, и через мгновение оба уже стояли на палубе, посреди ликующих готов, восторженными криками приветствующих своего короля.
А легкое судно, описав круг возле опасных скал, уже летело по открытому морю, обратно к берегу.
Аталарих прижимал к груди зардевшуюся молодую девушку. Его глаза сверкали. Радостная улыбка делала его еще прекраснее.
— Мой верный, добрый Алигер… и все вы, верные слуги мои… Благодарю вас за спасение, — взволнованным голосом произнес король. — Вдвойне благодарю вас, потому что вы спасли мне не только жизнь, но и счастье… Узнайте же первые об этом счастье и разделите мою радость, друзья, спасшие не только своего короля, но и свою королеву… Не красней, Камилла… Не прячь свои прелестные глаза. Ты среди верных и преданных германских сердец. Мои готы полюбят тебя за то, что ты полюбила их короля…
Громовое «ура» раздалось на судне, быстро проносящемся мимо лодки Рустицианы. Широко раскрытыми глазами глядела пораженная мать на прекрасную группу на палубе. Ее дочь на груди короля готов… О, позор… Рука Рустицианы поднялась к небу, как бы призывая его гнев на обольстителя… Но в эту минуту до слуха ее долетел восторженный голос Алигера:
— Многие лета прекрасной королеве Камилле…
Рустициана пошатнулась и без чувств упала на руки Дафницион…
Старый Кордулло изо всех сил спешил к берегу. По его сморщенному лицу катились радостные слезы.
— Так-то лучше, — шептал он, пока Дафницион брызгала водой на лицо Рустицианы. — Теперь конец ненависти, горю и слезам. Любовь лучше мести и угодней Богу.
Восторженные крики встретили Аталариха на берегу. С открытыми объятьями стояла перед ним Амаласунта, пережившая страшные минуты, ожидая неминуемой гибели своего сына. На прекрасном лице правительницы еще виднелись слезы и отпечаток ужаса.
— Аталарих… сын мой, — прошептала она дрожащим голосом.
— Матушка… — радостно ответил король. — Порадуйся вместе со мной. Ожидая смерти, я обрел счастье моей жизни… Взгляни на ту, которая будет моей супругой и твоей дочерью, матушка… Благослови же нас, родная… нас соединила близость смерти, и я не отдам Камиллу никому, кроме смерти…
— Сын и государь мой, — торжественно произнесла Амаласунта. — Я слишком много выстрадала в эти минуты, чтобы противоречить тебе… Будьте счастливы, дети мои… Люби его, Камилла. Он заслуживает твоей любви.
Всегда холодное выражение лица правительницы приняло не свойственное ей мягкое выражение, делающее ее еще красивей. С редкой у этой гордой и честолюбивой женщины нежностью обняла она короля и его невесту под восторженные крики всех присутствующих.
Один Цетегус стоял бледный, мрачный и озлобленный, закусив губы до крови и благодаря судьбу, что внимание Кассиодора было отвлечено общим восторгом.
— Проклятье… — шептали губы железного римлянина. — Опять неудача… И так близко к цели… О, женщины! Вы созданы на погибель всех великих планов. А, Рустициана?.. Ты здесь?
Лодка Кордулло в свою очередь пристала к берегу, и Рустициана подымалась по мраморным ступеням пристани, бледная, растерянная, едва живая от волнения. Она все еще не могла придти в себя, не могла отдать себе отчета в том, что случилось.
— Камилла… дитя мое, — воскликнула она, увидев свою дочь в объятьях Амаласунты.
Торжественно подвела к ней правительница молодую пару, и обняв вдову Боэция, проговорила с не свойственной ей нежностью:
— Мы не станем мешать их счастью… Не правда ли, Рустициана?
— О, матушка, — прошептала Камилла, пряча голову на груди матери. — Я так люблю его…
— Матушка… — почти так же нежно повторил Аталарих. — Отдай мне мою королеву.
Рустициана стояла потрясенная, обезумевшая. Она видела искаженное гневом лицо Цетегуса за кустами цветущего жасмина. Его жгучий взгляд приказывал ей что-то. Но что?.. В этом она не могла отдать себе отчета, хотя и сама чувствовала необходимость что-то сделать, что-то сказать, и не понимала, что… Она молчала, крепко сжимая руку Камиллы.
Это молчание поразило и испугало Аталариха. Мысль о новой борьбе, о новых страданиях сжала его сердце, утомленное пережитым волнением.
