не работать?
Значит, сутки через сутки, как лошадь. И вряд ли извозчик будет дрыхнуть в свой выходной, отправится на другую работу, а стало быть, я могу платить очень средние деньги в таком случае. Пока средние.
— А зарабатываешь ты сколько?
— Смешная барыня! — хохотнул парень, и даже лошадь зафыркала, дивясь моей пытливости. — Да как седок пойдет. А все за себя работать лучше, чем за хозяина. То сам за день десятку золотом получишь, а то пятерку серебром, а хозяин двадцать золотом платил за месяц, да фураж мой.
Три серебряка за фураж и постой, как я успела уже понять, это полтора золотых. В день наемный извозчик получает чуть больше серебряка и работает ежедневно, я могу спокойно назначить десятку золотом в месяц и быть уверенной, что на первое время работникам этого хватит. Лучше чаще поднимать заработную плату, чем сразу платить выше рынка, золотые горы сулят, только когда позарез нужен управленец с именем и отменным бэкграундом и на меньшее он все равно не согласен. Три экипажа на линии в день дадут в среднем пятнадцать золотом и в месяц — четыреста пятьдесят золотом, из этих денег вычесть шестьдесят золотом на оплату труда, на содержание шести лошадей — двести семьдесят золотых, однако, предварительной прибыли всего сто двадцать золотом, но это не «всего», это «целых» сто двадцать золотом. И, конечно, от этих денег у меня первые месяцы не будет оставаться ничего, где-то я ошибусь, где-то я просчитаюсь, а где-то мне повезет, так всегда и бывает.
Мой «ванька», несмотря на услужливость и галантные для простолюдина манеры, напоследок научил меня кое-чему, сам того не желая.
— Пятнадцать золотом, вашмилсть, пожалуйте, — важно проговорил он, снимая картуз, и я поджала губы. До того как такси стало возможно вызвать парой кликов за известную заранее цену, я и не таких борзых обламывала, особенно на вокзалах и в аэропортах.
— И восьми хватит, — брюзгливо хмыкнула я и нарочно медленно отсчитала деньги. То, что заломленную извозчиком цену стоит делить на два, я помнила из классической литературы. Извозчик недовольным не остался — классики реальность приукрашивать не стремились, тем и прославились.
— Благодарствую, вашмилсть, — кивнул он, надел картуз и, вскочив на козлы, понесся куда-то, разбрызгивая снежную кашу, а я взглянула на светящиеся окна своей квартиры.
Нужно поговорить с дворником и его сыновьями. Если купец выполнит обещание, а я не сомневалась, что выполнит, то уже завтра к вечеру я получу эти жетоны. Наверняка Фома или его сыновья знают, где их получить. Послезавтра можно начать работать.
Уже подходя к квартире, я слышала детские крики, и потому остановилась и прижала ухо к двери. Дети кричат, это нормально, это прекрасно, дети должны резвиться и играть, но что это за крик — радостный или отчаянный? К чему мне еще быть готовой за порогом моего дома в моей новой семье?
Глава шестнадцатая
С момента, когда я дернула болтающийся возле двери шнурок, и до момента, когда эта самая дверь начала наконец открываться, миновала вечность. Детские крики затихли, дверь отворилась, и с легким поклоном меня впустил в квартиру Ефим.
— Ефим?.. — едва смогла выдавить я. Я же не ожидала его увидеть!
— Как велели, все исполнил, барыня, — он опять поклонился и покосился сперва на узел, который я прижимала к груди, как торговка или воровка, затем — на поднос для визитных карточек. Я тоже посмотрела туда.
Дела в это время уже научились вести так, чтобы облегчить жизнь судье. Я, всучив узел Ефиму, при неверном свете пары свечей перебирала расписки, корявые и безграмотные — как я поняла, что они безграмотны? Загадка! — но разборчивые и однозначные: долги перед торговцами полностью погашены. На подносе лежали и деньги, но я давала все под расчет, не могло остаться еще десять… одиннадцать золотых и порядка десятка серебряников, и еще я не видела расписки от пастыря. Церковь расписок не дает?
— А пастырь, Ефим? — холодно напомнила я, чуть не теряя рассудок от ужаса. Только не это, но если я сама избегаю слуг Всевидящей, имею ли право попрекать этим других? — Пастырю уплатил?
— Уплатил, барыня.
— Расписки не вижу! — от страха я не удержалась и взвизгнула, приоткрылась дверь моей комнаты и тут же закрылась. Ефимка вздрогнул как от удара.
— Так кулон, барыня? — он осторожно, явно меня сторонясь, подошел к подносу и, зажав узел под мышкой, выудил то, что я приняла за золотую монету. — На камень прикажете свезти или сами свезете?
Я забрала у него круглую золотую пластину и повертела ее в руках. Ничего, ни чеканного изображения, ни надписей, гладкий медальон диаметром сантиметра три, и я не знала, что с ним делать, впрочем, Ефим же сказал?
— Сама отвезу. Завтра и поедем. Откуда столько денег, Ефим?
Я допытывалась ответа, возможно, зря. Я догадывалась, что Ефим взял деньги, подчиняясь Лукее, но в итоге все вернул, и теперь мне нужно закрыть этот вопрос раз и навсегда и сделать так, чтобы подобное больше не повторялось.
Свежо предание. Катастрофически свежо.
— Я знаю, что вы с Лукеей украли у меня деньги, Ефим, — произнесла я, кусая губы и прислушиваясь: кто-то из малышей в комнате лупит, похоже, деревянным мечом по какой-то мебели. Наплевать. — Я знаю, что ты мучился из-за своего поступка и вернул мне украденное. Так?
Так, рассмеялась я над собственным простодушием. Ты, холоп, посмел запустить руку в барскую мошну, которая сильно пополнилась после того, как барыня приказала тебе вынести все из чужого дома и продать. Вор у вора дубинку украл, непростительно.
— Не поступай так больше, Ефим, — посоветовала я. — Я все равно все узнаю. Жди пока меня, не уходи. Узел на кухню отнеси.
С кухни тянуло чем-то очень вкусным, сладким, я сглотнула слюну и распахнула дверь в свою комнату.
За время моего отсутствия Фома дослал мебели, и Палашка с обреченным видом стояла за нагромождением из крепких стульев. На руках она держала Гришу, с интересом следящего за происходящим. Красавица-кукла, императорский подарок, сидела на самом верхнем стуле, то ли в плену, то ли на троне, а Лиза и Миша под предводительством Сережи атаковали смирно стоящую перед стульями облезлую лошадь. Увидев меня, они замерли, переглянулись, Гриша закряхтел, я подошла и взяла его из рук Палашки.
— Вот,
