— Посмотри-ка, что я принёс! — перебил Рольф, показывая ему бобра. — И вот что я ещё нашёл. — Он предъявил капканы. — Странное дело, у нас было шесть ну точь-в-точь таких же капканов, и метки я на них поставил совсем такие же. Только они пропали, а след уходил как раз в эту сторону. У тебя тут нет соседей, нечистых на руку?
Хог насупился, изобразив удивление, и буркнул:
— Билл Хопкинс постарался, не иначе! — А потом надолго умолк.
47. Хог возвращается домой
Коли дело идёт о тебе, лучше пусть за тебя говорит и хлопочет друг.
Из изречений Сая Силванна
Приход весны в леса прелестен. Порой льют сильные дожди, переполняют русла ручьёв и речек, вода разливается и съедает снег и лёд. Но чаще лесные потоки вскрываются медленно, постепенно. Лишь очень редко лёд взламывается и уносится разливом за какие-то часы. Ледоход — это прерогатива больших рек. А в лесу снег тает понемногу, и лёд, когда до него доходит очередь, тоже тихо истончается без эффектных спектаклей. Весна является в леса с набуханием почек, с длинными серёжками на ещё голых ветках, с гоготанием диких гусей, с карканьем ворон, которые возвращаются из южных краёв и начинают отбивать у воронов, своих более крупных и более чёрных родичей, остатки зимней падали.
Прилетают и мелкие пташки, коротким щебетом возвещая весну, а бойкие синицы, смело остававшиеся зимовать на месте, теперь весёлым хором утверждают, что уже давно её ждали, но тут вступают дрозды и трупиалы, и их звонкие трели заставляют забывать непритязательные мелодии певцов поскромнее.
Стоит зиме немного отступить — и весна бросается в решительную атаку. Десять дней отсутствия Куонеба были днями решительных перемен. К их исходу зима была забыта — вокруг смеялась весна, а остатки зимних сугробов сохранились разве что в самых глубоких овражках.
Солнце в новое погожее утро засияло для Рольфа ещё сильнее: снаружи донеслось короткое «хо!» Куонеба — и в хижину влетел обезумевший от радости Скукум. Хог, наоборот, помрачнел. Он уже настолько оправился, что, опираясь на костыли, кое-как бродил по хижине и возле неё, придирался и ворчал по всякому поводу и без повода, а также трижды в день уписывал полные тарелки всякой еды. Но едва появился Куонеб, как траппер весь съёжился, примолк и присмирел. Не прошло и часа, как он снова принялся сулить Рольфу ружьё и каноэ, лишь бы скорее добраться до своего семейства.
Все трое обрадовались, когда в этот же день отплыли в Лайонс-Фолс.
Их путь лежал вниз по Малой Лосиной реке до Малого Лосиного озера, а оттуда по Южной Лосиной протоке в Большую Лосиную реку. Паводок ещё не кончился, вода в речках стояла высоко, и, к счастью, им удавалось проходить много трудных мест не перетаскивая каноэ и груз по берегу. Хог ещё не мог ходить без костылей и в таких случаях требовал, чтобы его несли.
Это стоило им много сил и пота, но всё же они покрыли пятьдесят миль меньше чем за трое суток и под вечер на третий день увидели на берегу затерянный среди лесов посёлок Лайонс-Фолс.
Хог сразу же переменился, и отнюдь не в лучшую сторону. Он принялся грубо распоряжаться, хотя ещё накануне только хныкал и жалобно просил. Злобно прикрикнув, чтобы они остереглись и «не стукали зря его каноэ о пристань», он приветствовал сновавших у лесопильни людей с жаром, который не вызвал у тех ни малейшего отклика. В прохладном: «А, Джек, вернулся, значит!» — звучало только равнодушие. Едва удалось уговорить одного помочь им отнести Хога в его лачугу. Семейство оказалось там в полном составе, но радостных криков не последовало. Хог отдал шёпотом какое-то распоряжение сыну, парнишка хмуро поплёлся к реке и вернулся с ружьём — тем самым, которое Рольф считал теперь своим. Посланец Хога забрал бы и пушнину, но Скукум свирепо бросился на него и выгнал из каноэ.
Теперь Хог предстал перед ними в истинном свете.
— И шкуры мои, и каноэ! — заявил он рабочему с лесопильни, а потом набросился на своих спасителей: — А вы, поганые краснокожие разбойники и грабители, уносите скорей ноги, не то я вас за решётку засажу!
Вся ненависть, накопившаяся в этой злобной душонке, вырвалась наружу взрывом непечатной ругани.
— Говорит, как белый, — холодно уронил Куонеб.
А Рольф онемел от такой благодарности за все их заботы и труды. Ему пришло в голову, что даже у его дяди Мика совести нашлось бы всё-таки побольше.
А Хог как с цепи сорвался и вскоре уже изливал своему подоспевшему приятелю, пресловутому Биллу Хопкинсу, жуткую повесть своих злоключений. Он уже сам уверовал, что стал жертвой адских козней. И, воспламенённый всё более и более ужасными подробностями, его дружок бросился к местному судье, требуя, чтобы тот распорядился арестовать двух «бандитов» и, главное, отобрать у них меха Хога из его каноэ.
Обязанности судьи исполнял Сайлас Силванн, владелец лесопильни и пионер здешнего края. Он был высокий, худощавый, насупленный, несколько похожий на президента Авраама Линкольна. Походил он на будущего президента, который тогда вступал в пятый год своей жизни, и некоторыми чертами характера. Слушая леденящее кровь повествование о злодейских преступлениях, наглом грабеже и пытках, которым подвергли беднягу Хога (а он-то и мухи не обидит!) два дьявола в человечьем обличье, старый первопроходец сначала было посуровел, но скоро начал посмеиваться.
— Арестовывать будем, когда я выслушаю другую сторону.
Рольф с Куонебом явились к нему. Судья внимательно их оглядел, а затем спросил Рольфа:
— Ты что, индеец?
— Нет, сэр.
— Метис?
— Нет, сэр.
— Ну, давай рассказывай всё по порядку! — И проницательные, хитроватые глаза впились в лицо мальчика.
Рольф коротко и просто изложил историю их знакомства с Хогом, начав со встречи в лавке Уоррена и кончив тем, что произошло полчаса назад. Правду всегда распознать нетрудно, если рассказ подробен, а бывалому охотнику и торговцу, человеку благожелательному и житейски опытному, который кончал свой век владельцем лесопильни и судьёй, в голову не пришло усомниться в искренности Рольфа.
— Сынок, — сказал он неторопливо и мягко, — я тебе верю. Каждому твоему слову. Уж нам ли не знать, что другого такого подлеца и враля, как Хог, по всей реке не сыскать! Был он мерзавцем, мерзавцем и остался. Ружьё и каноэ он тебе только на словах обещал, а заставить его сдержать слово — такого закона нет. И что там у вас в лесу произошло — опять-таки он одно говорит, вы другое, а свидетелей нет. Но шкуры-то и капканы при вас остались. Это вы правильно сообразили всю пушнину сюда не везти, не то, глядишь, пришлось бы её делить. Ну, так всё ваше — ваше, и считайте, что вы квиты. Каноэ, чтобы было вам на чём уехать из развесёлой нашей столицы, мы для вас подыщем. А Хога из головы выкиньте: больше ему уже не бродяжить.
Человек со связкой превосходных шкур в любом лесном посёлке уже богач. Судья был также местным лавочником, и они тут же договорились продать ему свою пушнину и взять у него всё необходимое.
Когда они просмолили своё новое каноэ и погрузили в него припасы и другие покупки, уже начинало смеркаться. Старик Силванн, заключая сделки, всегда говорил мягко и казался таким покладистым, что многие при первом знакомстве воображали, будто его ничего не стоит обвести вокруг пальца, но в конце концов обнаруживалось, что хоть он и мягко стелет, но внакладе не остаётся, а потому торговые соперники всячески избегали трений с Длинным Саем Силванном.
Когда они всё обговорили и ударили по рукам, он сказал:
— А теперь у меня есть для вас обоих по подарочку! — И вручил обоим по складному ножу с двумя лезвиями — последнюю новинку той поры, бесценное сокровище в их глазах, залог всяческих радостей. (И даже знай они, что за одну кунью шкурку могли бы купить целую коробку таких ножей, их детский восторг ничуть не угаснул бы.) — И вот что, молодцы: отужинайте со мной, а поплывёте с утра.
Так Рольф и Куонеб сели за стол с многочисленным семейством Силванна, с его детьми и внуками всех возрастов. Потом они часа три сидели на широкой веранде с видом на реку, покуривали, а старик, которому Рольф явно пришёлся по вкусу, развлекал их всякими бывальщинами. Редко когда в жизни Рольфу доводилось слышать что-нибудь интереснее. Тогда-то он просто смеялся, но много лет спустя понял, что устами Сая Силванна говорила простая народная мудрость. Недаром же он столько почерпнул для себя из этой беседы, и она навсегда врезалась ему в память. Речи старого охотника, конечно, не слишком годились для дамских ушей, но разные сочные выражения и словечки были лишь дубовой бадьёй, в которой плескалась чистая родниковая вода.
— Он-то думал, поганая его душа, что заманит вас в Лайонс-Фолс да и обдерёт как липку. А Джеку Хогу где бесчинствовать не заказано? Там, где его вовсе не знают, а только успели поглядеть на его физиономию. Плут себе на уме, глядишь, год-другой хорошо туман наводит, да только за двадцать-то лет, в вёдро и в дождь, в мороз и в солнце, человека успеешь досконально узнать. Ни одного чёрного уголка в своей душонке не утаит…
