— Мистер Бронсон!
Он и не подумал останавливаться.
— Мистер Бронсон!
Он толкнул дверь и зашагал по коридору.
— О Господи, да остановитесь же вы! — Раздражительно. Повелительно. Абсолютно в стиле Изабель.
К собственному удивлению, Дэниел остановился.
— О'кей, принцесса. Выкладывайте, только быстро. Мне некогда болтать с вами.
Она смотрела на него так, точно хотела наградить увесистой оплеухой.
— Вы должны передо мной извиниться.
— Не дождетесь.
— В студии вы говорили со мной совершенно бессовестным образом!
— Мы в свободной стране. Разве не это пленяет вас в Америке?
— Вы все время смеялись надо мной, и мне это не нравится.
— Я делал как раз то, что вам требовалось: подкидывал темы для ваших риторических упражнений, и вы прекрасно справлялись. Хотели прославиться? Тогда ваша мечта сбылась.
— Я хочу, чтоб вы знали: все, что я сегодня рассказала, — чистая правда.
— А кто вам возражает? — усмехнулся Бронсон. «И отчего это она так чертовски ранима? — подумал он. — А ведь минуту назад была в ярости. Не дай Бог, еще, расплачется, тогда я и вовсе пропал!»
— Я вижу по вашим глазам, что вы мне не верите, — сказала она, и ее темные глаза подозрительно увлажнились.
— Верю я вам или не верю — какая разница?
— Черт возьми, Бронсон! Ну почему все ньюйоркцы отвечают вопросом на вопрос?
— Не знаю, — улыбнулся он. — А вы знаете? Взгляды их встретились.
Пауза затянулась.
Изабель не мигая, с вызовом в глазах смотрела в лицо собеседника. Он понял, что для него все кончено!
Впрочем, еще не совсем. Ведь в колледже он был отличным бегуном. Если сейчас броситься наутек, то еще до того, как принцесса успеет добежать до угла, он уже будет на Восьмой авеню.
— У вас есть время выпить кофе? — спросил Дэниел. Спросил вопреки здравому смыслу. Впрочем, все, что он сегодня делал, делалось вопреки здравому смыслу.
— Кофе я не пью, но от чашки чаю не откажусь. Принцесса улыбнулась, и от этой искренней улыбки с ее лица исчезли последние следы печали. А Дэниел избавился от прочной брони толщиной в тридцать четыре года; броня эта, надежно защищавшая от женских чар, казалось, рухнула к его ногам грудой обломков.
Кофейня находилась в квартале от Коламбус-авеню, на первом этаже скромного неприметного здания. Меню было написано прямо на витрине, и несколько пунктов в нем уже вычеркнули черным маркером. Над коротеньким списком блюд висела карточка с выведенными от руки крупными буквами: «Свежая баклава — ежедневно». Дэниел распахнул перед принцессой дверь, и она вошла. Под потолком кофейни вился сигаретный дымок; в воздухе витали кухонные ароматы. Громкие звуки радиодинамиков почти не заглушали ругань повара, жарившего яичницу.
— У стойки не садитесь, — бросила пробегавшая мимо официантка, с ловкостью заправского жонглера несшая в одной руке сразу три тарелки. — Там не обслуживаем.
Изабель остановилась и вопросительно посмотрела на Дэниела.
— Вон туда, — сказал он, кивнув в сторону маленькой ниши у дальней стены.
— Как чудесно, — усаживаясь, улыбнулась Изабель. — Я видела такие места только в кино. И даже не верила, что они на самом деле существуют… — Она осеклась. — Почему вы так смотрите на меня?
— Просто каждый раз, когда вы говорите что-нибудь в этом духе, я думаю: «Должно быть, она меня разыгрывает». Но потом вспоминаю, кто вы такая.
— Сомневаюсь, что об этом вообще можно забыть, мистер Бронсон. Просто вам очень нравится при каждой возможности напоминать мне о моем происхождении.
Официантка остановилась возле их столика и в упор смотрела на посетителей.
— Что будем заказывать?
— Чай, — сказала Изабель. — В большой кружке, а не в чашечке. Без сливок. Лимон — отдельно. И мед, если у вас есть.
— Меда нет.
— Тогда нерафинированный сахар. Официантка взглянула на Дэниела, словно он был переводчиком.
— А это еще что такое? — спросила она.
— Коричневый сахар, если у вас нет нерафинированного, — в раздражении пояснила Изабель. — Спасибо.
— Да, и еще насчет кружки… — нерешительно проговорила официантка. — Не могу обещать.
Изабель махнула рукой.
— Постарайтесь, будьте добры.
Бронсон тоже сделал заказ. Его официантка поняла прекрасно.
— Неужели у меня такой сильный акцент? — спросила Изабель, когда они снова остались наедине. — Все недоумевают, когда я делаю заказ в ресторане.
— Дело не в вашем акценте, принцесса, а в том, как вы заказываете.
Он встал, чтобы снять плащ, потом протянул руку за шалью Изабель. Она внимательно смотрела, как он ищет крючок для одежды. Каштановые волосы Дэниела были длиннее, чем тогда в Перро, и кое-где выгорели на солнце, что придавало ему удалой вид, немного не согласовывавшийся с изысканным костюмом. Но глаза его были все такие же живые, настолько яркие, что Изабель снова по-думала: «Таких в природе не бывает».
Здесь, в Нью-Йорке, Бронсон казался крупнее, шире в плечах, выше и мощнее, чем в Перро. Вероятно, лишь в своем родном городе Дэниел становился самим собой. Он словно впитывал энергию Нью-Йорка и перерабатывал ее в собственную жизненную силу. Конечно, это представлялось глупостью, но Изабель заметила, что сердце ее гулко колотится в груди, мешая дышать.
Наконец Дэниел отыскал в дальнем углу вешалку и повесил плащ и шаль. Походка его была легкой и одновременно твердой. Как ему удавалось так ходить, оставалось загадкой. Но почему это ее так интересует! Ведь он ей безразличен… Судьбе было угодно устроить несколько случайных встреч, но если серьезно, то у них нет и не может быть ничего общего. Дэниел сел напротив.
— Итак, скажите мне, принцесса, она выбросила вас за то, что вы спали с ее мужем?
Изабель сразу ощетинилась:
— Когда я с ним спала, он не был ее мужем.
— Слабое утешение для оскорбленной супруги.
— Мне не хочется говорить об этом, мистер Бронсон.
— А я думаю, хочется.
— Но откуда вы вообще можете знать, чего мне хочется, а чего нет?
— Считайте, что я ужасно догадлив.
Изабель никак не желала признать, что на самом деле Дэниел прав. У нее уже возникло страшное подозрение: они шаг за шагом идут к запретной близости. Иначе откуда он может знать о ней такие подробности? Ведь они едва знакомы.
— Сестра украла у меня Эрика, — заговорила Изабель, желавшая поскорее покончить с неприятным разговором. — Для этого она переспала с моим возлюбленным. Она была беременна, уже когда выходила замуж.
— И когда вы это обнаружили?
